Маршал

– То, что вы говорите, это правда?

– Что? – Адвокат протирает очки.

– Ну, про министра и прокурора.

– В том-то и беда ваша, что это правда.

– А почему «ваша»? – удивился Тота.

– А потому, что я русский. Более того, родился и вырос в этих краях… Мой отец – учёный, как враг народа был сослан в ГУЛАГ, пропал без вести. Мою мать вслед за ним выслали в Сибирь, где я родился. При Горбачёве, как только появилась первая возможность, я выехал в Европу, и вот я впервые здесь… Но здесь то же самое. Даже хуже.

– Тут, может? – перебил Болотаев, глядя в потолок, намекая на прослушку.

– Да ладно, – махнул рукой адвокат, полез в портфель, доставая кучу документов, и пока он их рассматривал, Болотаев полюбопытствовал:

– А обратно в родные места не тянет?

– Никогда! – был жёсткий ответ. – И я вам скажу более. Я с опаской сюда ехал. Но такого не представлял… Признаюсь, я очень боюсь. Очень. Хотя у меня чисто швейцарское гражданство.

– А чего вы боитесь, если у вас прокуроры и министры в друзьях?

– Да вы что?! Эти персоны больше меня здесь быть боятся. Поэтому все их дети, внуки, счета, виллы – на Западе. Жёны и любовницы на Западе рожают.

После такого откровения Тота почему-то вспомнил маму Амёлы Елизавету, которая тоже боялась приехать в Россию, и он спросил:

– Вас Амёла Ибмас прислала?

– Да… Но сообщу вам, я не за плату, ни за какие гонорары я бы сюда не сунулся. Просто она мне о вас рассказала, и я решил за идею рискнуть.

– Амёла здесь? – не выдержал Тота.

– Здесь… Хотя я был категорически против её поездки. Но она, видимо, очень, скажем так, симпатизирует вам. Ха-ха, – засмеялся адвокат. – А что вы так смутились?! Примчаться в Сибирь, к заключённому. Как жена декабриста… Хм, никогда бы не поверил и даже не представил бы, что гражданка Швейцарии способна на такое.

– Вы её ведь увидите? – перебил Тота.

– Нет. Во-первых, мне некогда. Меня ждёт машина, и я спешно возвращаюсь в Красноярск. Во-вторых, даже случайная наша встреча здесь повредит ей, мне и вашему делу. А в-третьих, я ей не советовал сюда ехать, но она… Видимо, любовь. Но в юриспруденции с чувствами не считаются – есть лишь числительные. Или, как сегодня модно говорить в России, «цена вопроса». То есть «сколько» и «почём».

– Хе-хе, – теперь уже подсудимый засмеялся. – И почём я, если не секрет?

– Ну, подумайте сами, если меня ждёт в Красноярске зафрахтованный в Цюрихе самолёт.

– Боже! – схватился за голову Тота. – Откуда у Амёлы такие деньги?

– У Амёлы таких денег нет. И дело не в ней и даже не в вас лично. Просто нужен прецедент.

Здесь адвокат надел очки. Сразу как-то поменялось выражение его лица – вновь европеец. И он с акцентом, словно читает лекцию, стал говорить:

– Дело в том, что в Чечне вновь началась война. Вновь бомбы, танки, ракеты. Вновь кровь, зачастую невинных людей. Это война против мятежников. И не думайте, что мы во всём поддерживаем сепаратистский чеченский режим. Отнюдь. Однако мы против того насилия, которое развёрнуто против всех чеченцев в России. И если сегодня поставят на колени чеченцев, то завтра и за русских с рвением возьмутся, а потом и далее по большевистским следам пойдут. Мы это уже проходили. На собственной шкуре испытали. Поэтому наш гуманитарный фонд и наш банк решили, как прецедент, разобраться в вашем деле. Здесь просто заказ.

– Клянусь, я ни копейки не украл и нет у меня нигде денег! – простонал Тота.

– Амёла меня в этом уверяла. Теперь я это знаю. Кстати, я вам даже завидую. Кто бы обо мне так заботился, примчался в Сибирь. Замечательная девушка мисс Ибмас. При встрече непременно поблагодарите её.

– Обязательно, – сказал Тота.

Он сам давно мечтал её увидеть, да так получилось, что в какой-то период жизненные обстоятельства не позволяли им увидеться. И не только государственные границы, но и линия фронта разделяла их. Ну а потом уже сама Ибмас стала избегать с ним встреч… однако если можно, то всё по порядку.

…Когда в последний раз Тота летел из Цюриха, то он вовсе не думал об Амёле Ибмас, он думал, как бы побыстрее добраться до Грозного. Весь полёт смотрел, как медленно тикают часы, и рассчитывал, что из аэропорта Шереметьево заедет на часок домой и сразу же – во Внуково, на южное направление, на Кавказ, а Грозный уже давно в блокаде.

Болотаев только открывал дверь в московской квартире, как услышал частые звонки – межгород. «Может, мама!» – бросился он к аппарату, а это Ибмас:

– Вы долетели. Всё нормально? Вас не уволят. Не посмеют, но я думаю, что вам не следует более работать в этой компании… Я вам найду другую работу.

«Да пошла ты!» – хотел сказать Тота, но вместо этого спросил:

– Как мать? Прости, я выбегаю. Лечу в Грозный, к маме.

– Да-да. Передайте ей маршал от меня. Доброго пути. Берегите себя. Не оставайтесь там.

Только Болотаев положил трубку, как вновь звонок:

– Тота, ты прилетел? – это Бердукидзе. – Надо увидеться. Я зайду к тебе, дело есть.

– Я тороплюсь. Улетаю в Чечню.

– Надо, э-э…

– Знаю. Я увольняюсь.

– Да. Так будет лучше… А ты всё-таки классно у босса из-под носа эту тёлку увёл.

– Была бы, как вы сказали, «тёлка», я бы её вам оставил. Понятно?

– М-да… Все-таки вы, чечены, несносные люди.

– Пошёл ты, – бросил Болотаев трубку, как вновь звонок.

– Тота, ты где пропадаешь? – это его научный шеф. – Ведь надо к концу года отчёт сдавать. Ты как-никак, а в очной докторантуре.

– Может мне заявление об отчислении написать? – Об этом Болотаев уже говорит с настороженностью.

– Ты что?! Столько сделано.

– Но мне надо срочно в Грозный лететь.

– Да, – тишина в трубке. – Лети. Я здесь подстрахую… Хоть сейчас вытащи оттуда свою мать. Не задерживайся и будь осторожен. А докторскую бросать нельзя.

Тота уже запирал дверь, как вновь звонок.