Маршал

– Нет. Если что, я сама выеду. А ты сюда не суйся.

«Как «не суйся»?! – думает Болотаев. – Ведь там помимо матери ещё и Дада. Беременная Дада. Как уехала, ни разу не объявилась, не позвонила». Только сосед Тоты по микрорайону пару раз по межгороду звонил, сообщил, что Иноземцева живет. Скоро. Тяжело ходит.

– Я тебе и для неё деньги пришлю, – обещает Тота, но, понимая, что не только деньги там сейчас необходимы, спрашивает: – Там хоть спокойно?

– Пока терпимо, – говорит сосед, – но все о войне говорят. Почти все уехали. В нашем подъезде только я с матерью и твоя Дада… Даже не знаю.

– Я деньги пришлю, – пытается откупиться Тота. Он даже не знает, что делать и как быть, но что-то говорить надо. – Я на днях буду там. Присмотри за ней. Пусть она мне позвонит.

– А как она позвонит? – смеётся сосед. – Всего один переговорный пункт. И я сюда еле добираюсь. Ещё полдня в очереди стою…

Тут связь оборвалась, и Болотаев слышит частые гудки, но он, как бы успокаивая соседа, а более себя, в трубку кричит:

– Я на днях приеду. Вот кое-что улажу и примчусь. Всех вас вывезу оттуда.

Он действительно через несколько дней вылетел, но не в Грозный, а совсем в другую сторону, в Цюрих. Правда, за это решение он себя то корил, то искал оправдания. А как иначе? Если госпожа Ибмас позвонила и сказала, что её мама очень хочет его видеть. Тота помчался в Швейцарию. В Швейцарии – рай земной. А в Чечне уже война. Там родная мать!

Все эти мысли изнутри съедали Болотаева. Всю дорогу предчувствовал, что эта поездка добром не закончится, а его единственное оправдание – это то, что вот-вот на днях у него бы виза закончилась, а он, помимо прочего, хочет вновь в лучшем швейцарском банке счет открыть, хотя бы для личного удовлетворения… Ну и что греха таить, он хочет, он очень хочет увидеть Амёлу Ибмас. Он чувствует, а может, ему кажется, что она его любит, по крайней мере, он ей не безразличен. А о его чувствах и говорить не надо: поманила – побежал, точнее, полетел, ожидая от этой встречи многого.

Правда, в аэропорту она его встретила очень сухо, чисто по-деловому, словно это он напросился. Уже в машине сказала:

– Мама очень плохо себя чувствует. Выйти не может, вчера скорую вызывали… Вы зайдете к нам? Мама просит.

Эта квартира и в тот раз показалась Тоте миниатюрной, а на сей раз и вовсе стесненной, потому что на раздвинутом диване лежала мать Амёлы Елизавета. При появлении гостя она попыталась принять сидячее положение.

– Простите меня, – тихо произнесла она. – Что-то надломилось. – Она по-старчески, болезненно улыбалась. – Как там в Чечне? Как ваша мама?.. Читаю, что в Чечне неспокойно. Там всегда неспокойно почему-то. Чеченцы очень упрямы и дерзки… Амёла, сделай нам чай.

Она ещё много о чём говорила. Вновь вспоминала ссылку, при этом постоянно протирала влажные, белёсо-голубые, выцветшие глаза. Потом она, задумавшись, надолго уставилась в пол и вдруг сказала:

– Вам надо срочно свою мать сюда привезти. Срочно!

– Она даже в Москву не хочет, – рассмеялся Тота и тут неожиданный вопрос:

– А вы женаты?

– Да, женат, – прямо из кухни крикнула Амёла. Вытирая руки салфеткой, она подошла и, как бы ставя точку: – И дети есть!

– Есть? – Елизавета уже не улыбалась, стала рассеянной. И Болотаев растерялся, не зная, как реагировать на этот пассаж, в то время как Амёла невозмутимо предложила:

– Кто с чем будет чай? – Она уже вкатила в комнату маленький столик на колёсиках. И когда она стала разливать чай, вся комната наполнилась приятным ароматом. – Тебе знаком этот аромат? – спросила Амёла у Тоты. – Мама говорит, что все чеченцы пили этот чай… Это – душица.

– А сейчас в чеченских семьях много детей? – неожиданный вопрос Елизаветы.

– Ну, по-разному, – уклончиво ответил Тота.

– А вот моя доченька уже не родит.

– Мама! – вскочила Амёла, топнула ногой, перейдя на немецкий, стала что-то нервно говорить.

Тота такого не ожидал. Он думал, что мать вот-вот одним словом урезонит дочь, но этого не случилось. Наоборот, тон и гнев голоса Амёлы всё более и более нарастал, а мать так низко склонила полысевшую, поседевшую голову, что казалось, она больше не сможет её поднять…

– Умолкни! – вдруг в порыве ярости крикнул Тота, стукнул кулаком по маленькому столу.

Хруст, звон. Стол развалился. Тота вскочил. Все в оцепенении.

– Мадам Ибмас! – Стук в стенку, и по-немецки кто-то стал говорить. Слышимость – словно перегородки вовсе нет.

Амёла стала по-немецки отвечать извиняющимся голосом. Болотаев немецкий не знал, но суть понял.

– Извините, – он обратился только к матери, – я, наверное, пойду. А ущерб я возмещу. – Он сделал шаг к двери.

– Стойте! – приказала Амёла. – Вы всё разнесёте… Да и ногу можете порезать. – Сев на корточки, она стала всё тщательно убирать, собирать осколки, даже полезла под диван.

В это время её мать показала знак удовлетворения – большой палец вверх и сказала:

– Настоящий чеченец. Джигит!

После этих слов из-под дивана появилась раскрасневшаяся голова Амёлы.

– Мама, – произнесла она, – теперь после твоих откровений ни он и никто на мне не женится.

– Это ж почему? – возмутилась мать. – Такая красавица. Столько женихов.

– Кому нужна бездетная?! – Теперь Амёла встала, подбоченилась.

– Так тут почти все бездетные, – вымолвила мать.

– Так ты ведь мечтала, чтобы я вышла замуж за чеченца. Вот!!! Нашла! А ты все мои болячки тут же выдала.

– Ну прости, дочка, прости. Как узнала, что он женат… Для успокоения выболтнула. Прости.

Наступила неловкая пауза.

– Кстати, – сказала мать. – А ведь у чеченцев можно и двух, и более жён иметь.

– Мама! – вновь повысила голос дочь. – Ты меня в гарем?!

– Я-я! – Тут гость вновь голос подал. – Я, наверное, пойду. – Болотаев попятился к выходу.

– Постойте! – скомандовала Амёла. – А чай?

– Я чай у себя в гостинице выпью.

– А поговорить с мамой?

Это был весомый аргумент, ради которого он и приехал. Однако маме Амёлы было не до разговоров. Она побледнела. Руки уже сильно тряслись.

– Дочка. Мне надо лечь. Лекарство.