Маршал

Полтора года провел Болотаев в Грозном. За это время он два раза был в Москве, в командировке, когда вызвали на собеседование в Главк и через неделю, когда утверждали в должности замдиректора.

Эти командировки были по высшему разряду – в аэропорту встречала машина, шикарная ведомственная гостиница, служебные кабинеты и через день вновь отвозят в аэропорт. Это как бы жизнь элиты, и Болотаев даже не мог ощутить атмосферу столицы. И вот он вновь оказался в Москве уже в качестве иногороднего безработного, которому надо встать в милиции на учет, а то и шагу не ступить без регистрации, хотя бы временной. Жизнь в стране и в Москве стала тяжелой. Даже по внешнему виду столица огромной державы резко изменилась: всюду, в самом центре, грязь, мусор, люди мрачные, злые. В магазинах – пустые прилавки. Кризис. Инфляция. Преступность.

У Болотаева особых вариантов и не было. На время он остановился в общежитии у своего товарища – чеченца. Здесь в неделю пару раз собирались земляки и порою со спиртным. И вот один раз «поляну накрывал» некий Мафиозо. Понятно, что Мафиозо – это не имя, а кличка. Мафиозо – «вечный» студент, и непонятно, где он учится, на каком курсе учится, учится ли вообще или закончил учебу. Этот Мафиозо очень известная фигура в студенческом городке. Спортсмен, когда-то выиграл первенство Москвы по борьбе, сломанные уши. Теперь он пьет, курит, играет в карты, казино, дискотеки. Ну и в спортзале иногда появляется. Каждые полгода меняет машины. Он, как тогда говорили, фарцовщик. Все или почти все иностранные студенты и аспиранты были под его контролем или «крышей». В общем, Мафиозо был уже немолод, где-то ровесник Болотаева, и Тота с искренним побуждением иногда говорил Мафиозо:

– Не трать время зря. Раз приехал учиться – учись. Вот видишь, я уже кандидат наук.

– Ну и что? И что дала тебе твоя диссертация?.. А сюда посмотри. – Он демонстрировал Тоте не только пачки рублей, но и доллары, которые Болотаев лишь у него и видел.

Пути Тоты и Мафиозо пересекались очень редко, но метко. Это случалось только на дискотеках, вечеринках, концертах, и понятное дело, что Тота всегда на высоте и девочки к нему «липнут». Словом, Мафиозо завидовал и недолюбливал Болотаева. А Тота в свою очередь свысока смотрел на «вечного студента» и спекулянта.

И вот так получилось, что после долгого времени они встретились. Мафиозо угощает. В магазинах шаром покати, а тут стол ломится от яств, и Тота впервые увидел и попробовал чудо-напиток виски.

– Ну как там, в Грозном? Как в Чечне? – всё интересовался Мафиозо у Болотаева. – Говорят, и тебя революция не пощадила, в Москву бежал.

Это было сказано в шутку. Все засмеялись, и Тота смеялся вместе со всеми. Потом Мафиозо говорил об искусстве и о матери Тоты как артистки и Болотаева назвал наш «балерин», что уже подвыпившему Тоте было даже приятно слушать, но вскоре он вырубился, уснул и вроде вечеринка славно прошла.

Однако через пару дней играли в футбол, и Тота не так сыграл, и один из земляков на всё поле:

– Слушай, ты, балерин, сын артистки, это тебе не балет, а футбол!

Для чеченца это было страшное публичное оскорбление, после чего Болотаев должен был бы с кулаками отстаивать свою честь, а главное, честь матери. Однако он это сделать не смог. Он просто опустил голову и, никому более слова не говоря, как побитая собака, покинул спортзал, ибо он был действительно дважды побит в Грозном и это сказалось на его психике: произошел какой-то глубинный надлом и, более того, вот этот некий внутренний стержень, который должен держать грацию и стать танцора, искривился, и он даже не хочет и не может более танцевать – душа не поет, тело не пляшет.

И Тота понимает, что его изначально унизили и оскорбили не в спортзале, а Мафиозо в комнате общежития. Более в этой комнате жить Тота не захотел. В тот же вечер он стал искать себе в аренду жилье и временно поселился в гостинице, где всё очень дорого. Он стал избегать встреч с земляками из Финакадемии. Однако он понимал, что, даже не видя их, он отныне сам с собой жить в ладу не сможет. По ночам не спалось, мучили мысли, как заставить Мафиозо извиниться, а это возможно лишь физической победой, а на это сил и решимости нет.

Вот так обернулась жизнь. Катастрофа в стране, кризис в душе, пустые карманы. И тут неожиданно Болотаев встречает своего научного руководителя Никифорова.

– На кафедре плохо, – сообщает он. – Инфляция всё обесценила, прежде всего науку. Преподаватели увольняются. А ты, раз уж вернулся и кандидат наук, давай к нам старшим научным сотрудником. А там доцент, докторантура, глядишь, и жизнь наладится, не всегда же будет так плохо.

– А как на такую зарплату жить, Николай Васильевич? – всё-таки поинтересовался Тота.

– Ну, как все. Как-то будешь крутиться… Зато ты получишь бесплатно отличную комнату, уже в преподавательском общежитии. Встанешь в очередь на жилье, когда-нибудь да получишь. А сейчас – постоянная московская прописка, а это уже немало.

Вот так, словно по волшебству, жизнь Болотаева в один день наладилась. И он понял, что его уровень, по его мнению, гораздо выше, чем уровень какого-то Мафиозо и иже с ним, и поэтому он уже почти позабыл о своем позоре, как однажды вечером, после прочитанных лекций, Болотаев выходил из корпуса: настроение отличное, скоро Новый год, идет пушистый снег и прямо у входа, с вызывающим нахальством загнав свою шикарную машину на тротуар, в приоткрытое окно покуривает Мафиозо, в салоне звучит модная «Ламбада».

– О! Балерон, салам алейкум, – он даже из машины не вышел. – А ты резко в гору пошёл.

Болотаев пригнулся, глянул в салон и на чеченском сказал:

– Если бы не эти, – две девушки курили на заднем сиденье, – я бы тебе показал, кто балерон, – и уже на русском бросил: – Козёл!

– Что?! – заорал Мафиозо, выскакивая из машины. – А ну повтори! – яростно прошипел он.

– Так ты ещё и выпивший за рулем? – под натиском крупного соперника стройный Болотаев, пытаясь сохранить равновесие и спокойствие, всё же отступал и неожиданно, зацепившись за кусты, упал, получил удар ногой, и в это мгновение, словно током в скулу, он осознал, что никогда более не встанет, а тем более не будет танцевать, если и сейчас его вываляют в земле, тем более уже в статусе преподавателя… А если узнает мать?!

Это была не драка, а вихрь танца против полупьяной борьбы. Буквально через несколько секунд, отряхиваясь, Болотаев уже уходил, чуточку задыхаясь, но, даже не оборачиваясь, и он не знал, что поверженный Мафиозо бросился к машине, достал пистолет и кинулся ему вслед, но поскользнулся, падая, выронил пистолет и тот улетел куда-то в кусты.

Позабыв о Болотаеве, Мафиозо в потемках стал искать оружие, а в это время, оказывается, уже примчалась милиция, которую, нажав «тревожную кнопку», вызвал охранник корпуса академии. Они-то и застали Мафиозо с пистолетом в руках.

Через пару дней там же у корпуса Болотаева окликнул незнакомый чеченец:

– Я старший брат Майрбека.

– Какого Майрбека?

– Ну, тут его Мафиозо зовут.

– А-а, понял. – Болотаев осмотрел земляка, по одежде видно, что человек очень бедный. – Если бы ты был его братом, то одевался бы и жил, как он, в роскоши. Но этого отнюдь не видно. Поэтому зря ты приехал, он нигде не пропадет, но и пользы от него никому не будет.

– Он арестован.

– Знаю. Чем могу – помогу, но он этого не стоит.

– Нужна положительная характеристика из академии, ты – единственный преподаватель-чеченец здесь. Помоги.

– Сделаю, – пообещал Тота и только попрощался с братом Мафиозо, как увидел своих старых соседей-иностранцев по общежитию.

– О! Дорогой Тотик! – обнимаются по-братски и, отведя Болотаева в сторону, говорят: – Мафиозо – в тюрьме. Гад был и сволочь, туда ему и дорога.

– Но-но-но! – возмутился слегка Болотаев.

– Да-да, – согласились быстро африканцы. – Теперь ты наша крыша. Мы так рады.

– Какая «крыша»? – удивился Тота.

– Без «крыши» нам нельзя.

– Хорошо, – всё понял Болотаев, – об этом после поговорим. А сейчас скажите, чемодан Иноземцевой выкинули?

– Конечно нет! Так от неё письмо пришло, мы в Грозный пару недель назад переслали. Мы не вскрывали.

…Это была ошеломляющая новость. Надо было срочно звонить матери. Он пошёл обратно на кафедру, соображая, что сочинить, ведь о Даде прямо не спросишь, а может, и так случится, что мать и не упомянет о письме вообще и даже выкинет, не прочитав, а тут на его столе записка: «Звонила мама. Просила срочно позвонить в театр».

– Тота, – голос у матери приглушенный, – пришло письмо от Иноземцевой. Прости, я распечатала. Прочитать?

Болотаев что-то пробурчал.

– Слушай. Дословно. «Здравствуйте, уважаемый Тота! Я вновь осуждена. Теперь по делу. Надолго. Если вы ещё не избавились от чемодана Отца, то теперь выкиньте. Спасибо за всё. Простите. Прощайте. Д. Иноземцева».

– И всё?

– Всё. И обратного адреса нет. – Тота слышит тяжелое дыхание матери. – Слушай, сынок. Всю ночь не спала. А где этот чемодан? Она «Отца» написала с большой буквы… Это мольба. Она одинока. Я ведь тоже детдомовская… Даже не знаю. Каждую ночь плохие вижу сны. Береги себя. Береги! Сохрани Бог тебя от плохих людей!

* * *

Если бы Тота Болотаев хотя бы час просидел в тюрьме до получения письма от Иноземцевой, то он бы не мешкая занялся бы её поиском.

Однако масса дел и ещё мысль: зачем ему эта бездомная и безродная Дада с её проблемами и такой судьбой? К тому же порой Болотаеву казалось, что судьба Иноземцевой, как заразная болезнь, может и ему передаться. Ведь в чём-то он с ней схож, если бы не мать, то он тоже почти что одинок. По крайней мере, родных братьев и сестёр у него нет.