– Вы не представляете, как ваши действия указывают мне на то, насколько вы не готовы к дальнейшему. Твой дед, Денис, был намного более опытным и сильным. Истинный потомок Нила…
Анна возникла из другого пера, не замеченного живыми людьми. Первый образ был лишь хитроумной ловушкой, призванной ввести в заблуждение неопытных бойцов.
Ведьма махнула рукой, вбирая в себя тонкие струйки жизненной энергии мужчин, чтобы окончательно прервать попытки сопротивления последних.
– Не дурите, мальчики. Если бы я желала вас прикончить, я бы уже сделала это. Воронцов предлагал тебе сделку? – прямо спросила Анна Дениса, вглядываясь ему в глаза.
Смысла юлить не было:
– Да, а что?
– А то, что его вариант переделки мира был бы более неблагоприятен для живых, чем мой. Воронцов помешан на власти. Ему никто и ничто не интересен, не значим, кроме жажды царствования над известной Вселенной. Сейчас в его руках больше власти над Чернобогом, чем у меня. Догадываешься почему?
– Нет, – довольно честно ответил ослабленный Копылов, удобнее перехватывая серебряный крест в кармане.
– И чем ты слушаешь? – сокрушенно покачала Анна головой, – простая логическая цепочка. Если твой дед потомок Нила, то и ты…
– Его дальний предок? – выдавил из себя Корнышев, с трудом поднимаясь на ноги.
– Хвала Богам! Твой друг более сообразительный, чем ты, – улыбнулся призрак оскалом белоснежных зубов, – я нужна Воронцову, пока в моей власти Ворон, проводящий наши души между мирами, независимо от места упокоения тел. Но едва он принесет в жертву тебя и твою дочь…
– Дочь! – от слабости не осталось и следа. Копылов взвился на ноги, сжимая в кулаке серебряный крест, – но он обещал…
– Не важно, что обещал тебе твой двойник. И дочь твоя – продолжение шаманской крови. Ты думаешь, Воронцов бы упустил шанс прибавить себе мощи? Чем меньше прямых потомков ходят по свету, тем больше его сила. Единственный гарант жизни для твоей ненаглядной малышки – это я и мое слово. Ты прекрасно понимаешь, что в одиночку, у вас нет шансов. Вам придется выбирать из двух зол…
– По итогу подстелив мир под ваши ноги? – разъярился сотрудник, которого вел вперед его долг.
– Мир итак у наших ног… Нет единства. Воронцов подарит это единство много ранее, чем человечество будет готово. В любом случае решать тебе, – вновь долгий, пронзительный взгляд глаза в глаза, адресованный Копылову лично.
Ворон, не чувствуя от людей угрозы, опустился на плечо своей хозяйке
– Мне важна только жизнь дочери, – пересохшими губами шепнул он призраку и тут же ощутил, как на него оказался направлен ствол старого пулемета.
– Вот как, – протянул Корнышев, успевший незаметно пристегнуть новый магазин к оружию, – а ведь я верил тебе. Думал, мы сможем хоть как-то предотвратить беду. Тобой манипулируют, Денис…
– Я знаю… – улыбнулся Копылов, резким, отчаянным движением метая крест в сторону дьявольской тени. Одна из граней креста вонзилась в плечо привидения, порождая вой, всколыхнувший лес.
– Ворона хватай! – заорал Копылов на растерявшегося товарища и, чувствуя прилив сил от раненного призрака, первым бросился на тень, ударом приклада сбивая Безумную Анну с ног. Выгравированные на дереве приклада кресты вспыхнули, погружаясь в плоть Анны, отбрасывая древнюю ведьму в глубину лесной чащи.
К чести Корнышева, опомнился он довольно быстро, двумя руками, в прыжке, схватив древнюю птицу, ринувшуюся ввысь. Человек и животное заметались по желтой траве, борясь друг с другом не на жизнь, а на смерть.
Перезарядив оружие, Копылов, для уверенности, выдал длинную очередь в ту сторону, где исчез призрак Анны и, закинув автомат за спину, схватил Ворона за крылья, распластывая его на земле:
– Именем моего первопредка Нила! Я имею на тебя больше прав, чем кто бы то ни было из свиты Чернобога! Служи мне, проводник!
На одно мгновение Копылову показалось, что в черных бусинах глаз птицы промелькнула самая настоящая, человеческая осмысленность. Тем не менее, зверь продолжал сопротивляться.
– Бесполезно! Птицу нужно гасить, – прорычал исцарапанный Корнышев и был обескуражен легким, гитарным перезвоном, разнесшимся над местом драки.
Денис узнал место. На засохшем дереве, стоящем на берегу болота, все еще сохранялись следы истлевшего венка:
– Я ведь, правда, ждал тебя все это время, друг, – по холодному, тихому,
обиженному голосу усопшего товарища Копылов понял, сколько же времени утекло с той поры.
Он легко узнал Сергея, не смотря на то, что его образ исказили значительные, трупные изменения, отразившиеся и на ночной форме появившегося мертвеца. Голышев, не контролируемый Чернобогом, сохранял хоть какое-то подобие индивидуальности, ни смотря на поздний час.
Не переставая касаться струн любимой гитары, Голышев наводил на берег столь гипнотическую мелодию, что сам проводник перестал сопротивляться, зачарованно вслушиваясь в переливы.
– Прости меня, друг, – преисполненный эмоциями, отпустив покорную птицу, опустился на колени Копылов, – ибо я грешен. Видит Бог, я был мал и глуп, поверив безумной Анне.
Граница болота в этом месте оставалась неизменной. Все тот же берег, покрытый желтыми кочками, колючие кусты и множество искаженных проказой деревьев.
Сергей возник возле старого креста, сжимая в руках инструмент, который его родители принесли на место захоронения, как самую дорогую вещь для ушедшего сына.
– Не виню тебя. Я простил.
– Спасибо Сергей. Ты мой враг?
– Нет.
– А кто?
– Тот, кто в отличие от тебя, сдержал свое слово.
Под прицелом пистолета – пулемета, который Корнышев не опускал с момента появления новой тени, Сергей коснулся струн гитары и тут же за его спиной, бледным, серебряным свечением, возникла маленькая фигурка. Она практически не содержала формы и напоминала легкое облачко, парящее над землей, но в ней, Копылов, легко узнал свою дочь Арину. Точнее ее часть.
– Она мертва? – спросил он Сергея, и голос предательски сорвался.
– Еще нет, – грустно ответил бывшему другу мертвец, – я пою ей песни несколько дней, и это удерживает ее от провала за грань, за которой нет возврата. Хочешь послушать?
– Я думаю, не то время, – не согласился было Денис со своим другом, но тот, не внимая доводам товарища, начал петь:
Семья – великий дар небес,
И смысл, что наполнит век.
Отцов священный интерес
Хранить детей от разных бед.
И даже если вышел грех,
Во имя жизни и любви,
Семья превыше строчек тех,
Где говорят: «Овцой живи!»