История села Мотовилово. Тетрадь 8 (1926 г.)

– Вон, растяпа-то! – сверкнув буйными глазами, кивком головы, показал он в сторону Любови Михайловны.

Как правило в хозяйство или в семью, одна беда не приходит, в одиночку беда людей не настигает. Если случилась одна беда – жди вторую. Так и в этот день, поездка в город у Савельевых прошла с двойным уроном. Мало того, что деньги тринадцать рублей из кармана воры вынули, да еще вдобавок в дороге мешок с рыбой потеряли на три рубля 30 копеек. Это все в стоимостном выражении составляет шестнадцать рублей 30 копеек, а это немалая сумма, она составляет пол-лошади. Подъезжая уже к самой Ломовке, Василий Ефимович, вспомнив о мешке с рыбой, оглянулся назад, а мешка-то на санях нет. Вернулись было они, вплоть до железнодорожного переезда в поисках потери, да где там. Тут пошла полная суетня, кутерьма и перебранка. Вконец разозлённый второй утерей, Василий всячески обругав Любовь Михайловну за ротозейство, готов был пустить в ход кулаки, но видя молчаливое признание вины, за беспечность с её стороны, он сдержался, но в нём, как в котле кипела досада, обида и зло. Досадно было сознавать то, что из хозяйства, так неудержимо выпорхнуло тринадцать рублей денег и то, что утеряна рыба. Масленица без рыбы, это, что и за масленица. Поэтому, Василий Ефимович, сдержав себя от применения силовых приёмов и кулаков в городе и в дороге, готов теперь, по приезде домой, разразиться вовсю. В нем бушевало и клокотало, как в бурлящем кипящей водой самоваре. Отвечая на вопросы матери бабушки Евлиньи, он вдруг взорвался с новой силой, и злобно отбросив из рук рассматриваемый им новый хомут, с бранью обрушился на Любовь Михайловну. Выпучив глаза, он коршуном налетел к ней с кулаками, норовя мстительно ударить.

– Ты, что, взбесился что-ли? Только тронь, – испуганно отвернувшись от удара, в полголоса прокричала Любовь Михайловна, с надеждой на защиту взглянув на сына Миньку, который, не долго думая, и так бросился к отцу защищая мать. Между отцом и сыном началась неприятная перебранка.

– Вишь, какой защитник нашёлся! – уставив свои злобные глаза в упор на Миньку, упрекал он сына.

– Я вот погляжу, когда тебя женим, как ты будешь свою жёнку уму-разуму учить, – колко заметил отец сыну.

Видя эту неприятную сценку злобных выпадов отца на сына, Любовь Михайловна, с болью на сердце и печалью на душе, тягостно переживала. Горький колючий комочек обиды, чутко подкатил к горлу. В ее груди, что-то несдержимо заклокотало, она хрипло закашлявшись, с трудом выдавила из себя слова упрека отцу своих детей:

– Ты мне этим досадил, как заноза под сердце!

Незаслуженно оскорблённая руганью, грубо обозванная невежественными словами, на глазах Любови Михайловны появились слёзы, от обиды еще пуще закололо в горле, заскребло на сердце. Но она терпеливо, без жалобы людям переживала все это на себе, рассуждая с собой «Знать, такая моя участь – безропотно нести свой крест», успокаивала она себя.

Обычное чаепитие (по приезде из города), прошло в этот поздний вечер в семье Савельевых в неловком молчании. Съестные покупки, едомые за чаем, на языке у всех отзывали какой-то горьковатостью.

Масленица. Катание. Минькины невесты

Еще за несколько недель до Масленицы, по воскресеньям люди села, как бы встречая ее, пробуя силы, катаются на разноряжённых лошадях вокруг села, лихо звеня колокольчиками. Масленица, это весёлый, традиционный народный праздник, как бы знаменующий проводы, понаскучливой и в меру надоевшей зимы. В этот предвесенний праздник люди стараются, всяк по-своему, показать свое ухарство и удаль. Лошадники, стараясь удивить своих односельчан, из кожи лезут, чтобы как-нибудь шикарнее обрядив лошадь: разноцветными шарфами, лентами, сбруей и колокольчиками, в санках с шиком промчать по улицам вокруг села, вызвать у соперников удивление и зависть. А парни-молодежь, особенно женихи, с особенным рвением и отвагой, запрягнув пару лошадей в сани гусем очертенело носятся по улицам в обгоны, по принципу «кто-кого». Они, как ошалелые беспощадно хлещут лошадей, стараясь не дать обогнать сопернику. Если же какой-либо парень-ухарь, потерпит при этом поражение, то, не стерпев обиды, в самолюбии затевает драку, стараясь чем-то нанести позорный урон победителю. Масленичные костры на дороге улиц представляют особый эффект в народном гулянии, особенно тут активничают ребятишки, растаскивая на костёр даже соломенные крыши, потаённо зайдя с задворок.

Семечки, орехи, конфеты, пряники – полны карманы у девок и ребят. Традиционные тёщины блины не сходят со стола при угощении молодого зятя. Молодые новожёны всю масленицу гостят в доме тестя, жеманно нежатся, пребывая все эти дни в весёлом настроении от выпивки и почёта. Весь народ, в продолжении всей масленицы, почти не сходит с улиц. А случись солнечный день, то и вовсе на улице нет прохода от толп людей. Даже зябкие старухи, одевшись потеплее в овчинные шубы, захватив из избы табурет или стул, усаживаются близ дороги и с большим интересом наблюдают за происходившим на праздничной улице. От весёлого катанья, от звона колокольчиков, бубенцов и глухарей, от лошадиного топота (обоза в 300 лошадей), от лихих выкриков, катающихся, от смеха, от песен, от звука гармоней и от общего гомона, в селе стон стоит.

Некоторым загулявшимся ребятам даже некогда сбегать домой, чтобы пообедать, но зато есть, когда сбегать в потребилку или к Дунаеву, чтоб пополнить карманы семечками, орехами и конфетами и угостить девок.

Герасиму Ивановичу Дунаеву лафа, у него в масленицу большой спрос на этот сладостно лакомый товар, то и дело к нему в дом через парадное крыльцо ныряют парни, благо его необычный дом расположен по средине главного сельского перекрёстка на Моторе. Тут же, на перекрёстке, в разноцветных нарядах, табунятся девки, в ожидании очередного их катания женихами. Около девок ухарски взбрыкивая, гуртуются парни. Копытисто-могучими ладонями, парни лапают пугливо визгливых девок, этим приёмом выпытывая характер у той или иной девушки.

– Эт чей, вон, парень-нахал, прямо-таки завертел девку-то! Так и вертит, так и вертит, она бедненькая никак от него вырваться не может? – с сожалением заметила старуха, наблюдавшая за праздничной улицей.

– Это Федька Лабин, он уж больше года, как за ней ухлыстывает, она его невеста, – сведуще пояснила ей Анна Гуляева, присутствующая тут же.

Во дворе, Василий Ефимович Савельев с сыном Минькой, запрягли своего Серого в санки, для катания минькиных невест. Серому на шею надели новенький хомут, облекли в новую добротную, звенящую бубенцами сбрую, запрягли в добротные санки. Праздничное настроение хозяев, невольно передалось и лошади. Серый буйно встряхнувшись всем своим сытым телом привёл в движение всю на себе упряжь: колокольчики, бубенчики и глухари весело и музыкально зазвенели, вперебой заговорили своим мелодичным перезвоном. А тут, есть было, чему звенеть: два колокольчика под дугой, один маленький колокольчик на шее лошади, шесть бубуенчиков-глухарей на хомуте, всего девять единиц – полная музыка звуков.

Торжествующий, по-детски горделивый Ванька, ликующе настежь расхлебянил ворота. Отец, ладонью шлепнул Серого по крупу, самодовольно скомандовал «Пошёл!». Серый бойко сорвал санки с места, весело зашагал со двора, весело направляясь к дороге улицы. Колокольчики и бубенчики, звеня, завели между собой разговор, сначала в полголоса, а потом и вовсю.

Выехав на дорогу, сидевший в санках и управляющий лошадью Минька, поддал Серого вожжой. Серый резво сорвался с шага и лихо понёсся вдоль улицы. Ванька с Панькой Крестьяниновым резвясь на дороге ловко прицеплялись к задкам санок.

– Эт чей, такой кудрявый, худощавенький, раскрасневшийся паренек? – спросила одна девка из середины щегольской артели, сидевшей в санках.

– Эт Миньки Савельева братишка, – ответила ей другая девка.

– А этот чей, черноглазый и курносый, досужий озорник?

– А этот, Мишки Крестьянинова брат.

Минька Савельев, в эту последнюю масленицу перед своей женитьбой, катался не так отчаянно, как в прошлом году. В этот раз он здравомысленно и со степенством взрослого человека выдерживал сам себя, старался не выходить из рамок приличия. В этот год он старался больше уделять внимание не буйному ухарству, а девкам, чтобы не уронить себя в грязь лицом перед невестами. Но он не помышлял и о том, чтобы кому-либо, дать обогнать в состязании быстрой езде «в обгоны».

Один парень-жених, Лазарь Круглов, в парной запряжке «гусем», решил срезаться с Минькой «в обгонки». Поравнявшись с Минькиным Серым, Лазарь кнутом распаливал свою пристяжную лошадь, не забыв вложить кнута и коренному. Лазарь, борясь за честь своего имени, чтобы обогнать Миньку, решил на карту бросить все: быстроту бега своих лошадей, свою удаль и ухарство. Но, не тут-то было. Минька, гопнув, приурезал Серого вожжами и тот понёсся во весь опор, не дав обогнать Лазаревой паре.

К вечеру второго дня масленицы запуржило. Метелица окутала село непроглядной мглой. В воздухе закружились, замельтешились крупные, похожие на хлопья ваты, снежинки. Все кругом завертелось, закипело как в котле. Избы, стоявшие вблизи, и то скрылись из виду, их заслонила сплошная сероватая мгла. Видимость стала не больше, как на три шага. Местами по селу видны были отсветы от горящих костров. Тихо! Только слышны были перезвоны колокольчиков с бубенцами запоздалых катальщиков. В такую-то темень и пришлось пьяному Якову Забродину возвращаться домой из гостей от кума по льду озера и внезапно он ввалился в прорубь, едва выбравшись оттуда, цепляясь руками за скользкие края проруби.

– Как тебя туда занесло?! – спросила Якова не на шутку перепуганная его жена Фектинья, когда он весь мокрющий вломился в избу.

– Как, говоришь, попал – черти затащили, вот как. Да видишь-ли, какое дело-то, – покойно начал свою оправдательную речь Яков, освобождаясь от намокшей одежды, с которой на полу натекла целая лужа воды. – Иду я по озеру-то и вдруг, будто кто-то меня приглашает, «Яков Спиридоныч, пойдем, грит, зайдём в кабак, и сам скрылся за дверью кабака». Я, да за ним, хотел добавить и не сделав трех шагов, как бух в прорубь. Ледяная вода живо привела меня в чувство, да так, аж куда похмелье полетело! Хотя я и редковато в церковь хожу, а тут пришлось и «Господи Иисусе!» промолвить. И если бы не было около проруби вмороженной оповестительной елки, я бы, наверно, и сейчас там мок.

– Не стаскать тебе своей головы, или черти тебя куда-нибудь пьяного-то затащат, или сам свою непутёвую башку сломишь! – жалливо и предупредительно высказалась перед мужем Фектинья.

– А може стаскаю! Не сломлю! – невозмутимо и хладнокровно отговаривался Яков, кряхтя, забираясь на печь греться.

Третий день масленицы – прощальное воскресенье, удался солнечным. Весь день ярко светило солнышко. Мартовское солнце не только ярко светит, но и излучает тепло. Поскольку этот день был 14-е марта по новому стилю, и 1-е марта по старому, как раз Евдокия. К полудню, на крышах изб и на припёке, от солнечного нагрева появились проталины. С крыши торопливо закапали капели.

Почуяв тепло, воробьи целыми стайками буйно перелетая с дерева на дерево гонялись друг за дружкой, по-весеннему чирикая, споря неистово, бранились между собою. За три дня, под исход масленицы, от конских копыт и полозьев повозок, от катания, дорога на улице оказалась вся в выбоинах. Размягчённый солнечными лучами снег, конскими ногами превратился в сплошное месиво. На дороге появились глубокие выбоины, в которых появилась талая вода, достигающая лошадиных колен, а саням по нащёпы. Катаясь по растюлюпанной дороге, от лошадиных ног во все стороны разлетались водяные и снежные брызги. Сидящие в санях, или в санках девки, опасливо загораживались от брызг, пронзительно визжали. Дорога на улицах от разрыхленного снега, от выбоин и от воды, стала почти непроездной. «Февраль воду подпустил!», – говаривали старики, «Весной быть дружной тали!», – вторили им старухи. Под исход масленицы, лошадей на катании совсем измучили, их не переставали гонять по праздничным улицам села. Пот с лошадиных спин совсем не сходил. У иной загнанной лошади меж ног белело клубится взбитая мыльная пена. От чрезмерной натуги она дрожит всем телом, натруженные ноги пружинисто дрожат. От изморной езды она даже отказывается от предложенного ей овса.

В этот день с утра, Минька Савельев на Сером катал своих невест, потом откатал своих товарищей Ванька, за ним катала своих подруг Манька, а под вечер Санька откатав артель слободских девок, в которой, видимо, он присмотрел одну девку Катьку себе в невесты. Потом стал разъезжать на Сером вдвоем, со своим товарищем, Ванькой Лабиным.

Внезапные редкие удары набатного колокола на колокольне, отрезвляюще урезонили яростный пыл гулящей толпы. Задорные громкие песни призатихли, шум в селе стал утихать. У каждого на душе унылое настроение, в голове мысль – веселье закончено, завтра чистый понедельник, а там великий пост – время для говения и покаяния в грехах. А народ Мотовилова религиозный, люди набожные, так, что традиции, обычаи, обряды и поверья склонны исправлять со всей прилежностью и благоговением.

С восточной стороны на село надвигался вечер, солнышко заходило за отдельные сараи и овины. На соседской, соломенной крыше двора остался позабытый одинокий солнечный луч. Налетевший ветерок ворохнул солому и луч погас.

В доме Савельевых, сдержанно звучит песня и сдержанный, как и полагается в прощальный вечер, девичий смех – это Минька привёл в дом для угощения трех девок-подруг – своих невест: Маньку, Алёнку, Маньку, одна из которых, весной должна стать его женой.

Слухи о войне. Пост. Осип за хлебом в город

Не дают русскому народу пожить спокойно. Без тревог не прошло и четырех годов с тех пор, как закончилась гражданская война, а уж снова люди стали поговаривать о войне, якобы на сей раз готовящейся на нас Англией. Хотя и небольшой части мотовиловцев приходится читать газеты и узнавать из них новости государственного значения, но тем не менее, до рядового жителя села доходят слухи из Москвы, что некий английский премьер-министр Чемберлен, готовится с войной на Россию.

Пришла как-то к Савельевым Анна Крестьянинова за ситом и оповестив шабров о некоторых сельских новостях, слышанных от Анны Гуляевой, она как-бы между прочим, объявила и о слухах о войне.

Жеманно прищуриваясь, она изрекла свои суждения об этом:

– К весне-то, как бы война не собралась.

– А с кем воевать-то в случае, придётся нам? – без особенной тревоги спросил ее Василий Ефимович.

– Наш Олешка, где-то понаслышался, английский царь Чемберлен какой-то, со своими танками на нас больно зубы грызет, – почерпнув новости из рассказа своего сына Алешки, как из достоверного источника, ответила Анна.

– А войны-то все-же не будет! – сунулся в разговор старших авторитетно заявил Санька.

– А ты почём знаешь? – спросила Анна.

Санька, не долго думая, извлек из подстолья газету «Молодая рать», (которую он с журналом «Лапоть» выписал из Москвы), и всем показал рисунок на первой странице газеты:

– Вот поглядите, нарисованы весы. На одной чашке весов Чемберленов танк, с надписью «Война», а на другую чашку наш красноармеец жмет прикладом винтовки с надписью «Мир», и видите, что «Мир» «Войну» перетянул, – так наглядно и убедительно разъяснил Санька.

– Дэт бы не плохо, с явным успокоением проговорила Анна, а все равно бают, в городе хлеб вздорожал, значит, что-то народ-то тревожит, – сообщила еще об одной новости Анна.

Слушок о войне и о том, что в Арзамасе на базаре хлеб заметно подорожал, дошёл и до ушей Осипа Батманова. Он, посоветовавшись со своей Стефанидой, решил попросить у Савельева лошади, чтобы съездить в город на базар и подкупить для своей семьи хлеба. Поехать он решил в пятницу, на второй неделе поста. Накануне под вечер, Осип пришёл к Савельеву и объявил свою просьбу.

– Василий Ефимыч, одолжи мне на завтра лошадь. Я в город за хлебом решил съездить.