Индульгенции

Тихий, потерянный. Я открываю глаза и осматриваюсь и не могу понять, на что смотреть можно, а на что нельзя. Вонь от свалки местного значения заполонила мир, но никто, даже девочка – теперь я вспоминаю, что это сестра Марины, – этого не замечает.

– Это все из-за того, что она делала, – качает головой, не переставая всхлипывать, девчонка. – Точно из-за того.

– Чего того? – не понимаю я, как и все вокруг.

– Я сейчас только поняла, – продолжает она. – Она сначала дома этим занималась. Ну, показывала все там свое на камеру, с какими-то игрушками там сиськами крутила…

– Твою мать, – накрываю лицо рукой, стараясь уловить связь.

– Ну-ка, и что? – Дима отводит меня в сторону и наступает на девчонку, заставляя ту в страхе отступить. – Продолжай.

– Она потом стала куда-то всегда уезжать по вечерам, иногда днями. Нигде вроде не работала, а мне говорила, что на все зарабатывает легко и просто, а я дура, и что мне надо молчать, и что…

– Она кого-то упоминала? Имена, какие-то телефоны ты видела? – Дима явно оживился, да и я начал понимать, что к чему.

– Упоминала, что едет на квартиру, когда я подслушивала. Она кричала на меня, чтоб я этого не делала. Ей кто-то звонил в тот вечер. И она уехала на встречу. Громко говорила, что-то они там не поделили.

– Так а почему ты раньше молчала, Лиза? – Дима делает еще шаг к девчонке, и та, оторопев, ищет глазами, куда бы ускользнуть.

– А что это дало бы? Я думала, это все безобидно. Она полтора года так игралась.

– Безобидно?! – орет Дима, и я готовлюсь схватить его, чтобы уберечь от насилия Лизу. – Она вот тут мертвая лежит, понимаешь?! Ты все могла рассказать, я бы все решил. Ты че сделала?!

Лиза кричит, ревет еще сильнее, срывается и убегает, но Дима не бежит за ней, а просто садится на засыпанную мусором грунтовку. Я потираю лицо и пытаюсь придумать хотя бы что-то, что можно было бы сказать с пользой, но ничего на ум не приходит.

– Дим, зачем я приехал? – наконец, нахожу я один вопрос.

– Не знаю. Просто не хотел ехать один. Просто думал, это поможет.

Я качаю головой. В ней – шум машин с трассы и редкие крики птиц. И еще почему-то повторяется слово «попустительство», и из-за него я не могу придумать, что еще сказать. И еще Марина. Я говорил с ней две недели назад, на Дне рождения Димы. Я ничего не знал. Значит, я тоже попустительствовал?

– Вызываем… – Дима отворачивается к своим парням, и я больше его не слышу.

Только шум машин и крик птиц.

Странных, потерянных, словно не нашедших свободных билетов на юг птиц.

Мне нужно позвонить кому-нибудь – хотя бы просто так, – чтобы вырваться из происходящего вокруг. Да и времени до приезда полиции и оформления у нас немного есть. Я набираю Мишу, и он поразительно быстро берет трубку.

– Ты сегодня едешь к Диане?

– Я на месте. А ты?

– Я хочу съездить.

– Что с голосом?

– Не знаю. Что-то не так.

– Ты где?

– Мы тут нашли тело той девчушки, которую искали. Можно сказать, случайно, знакомые подсказали несколько мест, где можно искать, и…

Пауза замирает в воздухе.

– Что с ней случилось?

– Видимо, с кем-то не поделилась. Или еще что. Говорят, занималась вебкамом больше года. Сидела на рабочей хате, ну и…

Миша

…потому что меня ошпаривает простая, глупая, безбожно очевидная мысль, и я спешу поделиться ей с Андреем, и он молчит еще несколько секунд, а потом кладет трубку. Случайная мысль. Обычное совпадение, я так думаю. Никита, который убил родную сестру и Никита, который мог убить эту девчонку – наверняка разные люди. Как же. Но я промахнулся, конечно.

Только лучше мне об этом пока не думать.

Сутки спустя после последнего моего приезда к Диане, нас всех – меня и ее родителей, – просит приехать Петр Маркович. Он должен появиться в час, но в двенадцать мы уже на месте, и, несмотря на явный дискомфорт со стороны ее родителей, мы изображаем для Дианы этакую дружную семью. Они таят, как им мерзко понимать, что они не смогли сделать и половину того, что сделал своими деньгами я, а я придерживаю тот факт, что попросил П.М. явиться хоть на десять минут пораньше и написать мне смс об этом, потому что по его тону я понял, что дело нечисто.

– Ты сегодня очень красивая, кисонька моя, – говорит мать Дианы, пока я стараюсь не слишком часто смотреть на экран мобильника, хотя это получается довольно посредственно.

– Неправда. Я даже не накрашена, – медленно качает головой Диана.

– Правда. Ты прямо как полностью выздоровела. Наверное, поэтому нас и собрали, – улыбается отец Дианы, то нервно поглаживая черную шевелюру, то поправляя очки.

Неубедительно, ох неубедительно. А у меня выходило лучше? Или выйдет?

– Ты как себя чувствуешь? – я сажусь на корточки рядом с постелью Дианы.

– Нормально, – с легким придыханием говорит она и медленно облизывает иссушенные губы.

Мне кажется, она пытается уснуть прямо во время разговора. Возможно, это обезболивающее. Слишком мощное.

– Все у нас наладится. Вот у Анны – мы с ней работали раньше, помнишь?.. – пытается отвлечь внимание Дианы ее мать.

– Да. Она хорошая.

– Да, очень добрая, но мягкотелая, – рассудительно кивает мать. – Так вот, у нее муж работу потерял, вот пытается снова устроиться водителем. А в семье ни копейки, все ведь уходит на…

– Да ты что? – отец Дианы прерывает ее и делает вид, что это и для него новость, чтобы создать эффект обсуждения на семейном ужине.

Господи, какие же мы все тут жалкие и беспомощные – даже по сравнению с Дианой!

– У них же что-то было с Колей, их сыном, да? – говорит она.

Отец явно не хотел, чтоб она об этом вспоминала. Но ей, все же, приятно, что она может вписаться в разговор чем-то, что она знает о происходящем, что она среди живых и активных. А что может быть живее женских сплетен, действительно.

– Да, хорошая моя, – отвечает ее мать. – Коленька сильно болеет. Вообще не поднимается. Врачи говорят, это неизлечимо

– Как и у меня, – с искривленной улыбкой добавляет Диана