Властитель груш

– Ц-ц-ц, – Вернер быстро поднял руку и поводил ею на уровне рта хафеленца, – только не надо так нервничать. Ты ведь всё ещё хочешь, чтобы мы помогли тебе удержаться в Саду сейчас, и чтобы подпёрли тебя перед Лигой потом, правда? Приляг, отдохни, обдумай всё. А послезавтра приходи к Берольду – скажем, в… в пять пополудни. Поболтаем, решим, как будем вести дела дальше. И захвати с собой Штифта, если не зашибли его. Моего старика он позабавил.

Протест так неудачно застрял в глотке, что делец едва не подавился своей же яростью. Правая рука зудела, словно Бёльс её облизал, а четвёртый пистолет жёг бедро не хуже калёного прута. Сладкая парочка громко призывала как можно скорее раскурочить кроту наглую морду, чтобы впредь чтил условия сделки пуще Пророка Альтании и матери родной.

– Запри дверь как следует, Гёц, – проронил Фёрц из-за дружелюбной ширмы, отвернулся и побрёл к воротам во внешней стене Палаццо, где только что исчезла последняя спина из команды Стефана. – Виммер, идём! Матушка ждёт к ужину.

Король Треф закрыл глаза в свою очередь и несколько раз сжал до боли пальцы, прокручивая в голове отрывок Литании Твёрдости. Вне всякого сомнения, Единый для того и осыпал его милостями, чтобы теперь испытать. И яснее ясного, чем оно закончится, если сейчас он отдастся страстям и разобьёт холёную фёрцеву рожу.

Подняв тлеющие веки, он отвернулся прочь от искушающей зелёной спины. Пёстрое садовое воинство продолжало терпеливо пялиться.

Главные негодяи мертвы, крепость зачищена от прихвостней – самое время отсыпать часть обещанных благ. У Готфрида имелось в запасе что-то около минуты на размышления и расстановку в речи просто слов, дальнейших указаний, а также дозволений и посулов. Затем эти милые люди сами пойдут и возьмут всё, что нужно.

С трудом он поднял дрожащую руку, чтоб сдвинуть на затылок шлем, расправил плечи – лишь бы только увеличиться для представительности. Вот, значит, для чего мелким южным дворянам эти огромные шляпы.

«Кто ещё хочет ломоть праздничного пирога?» – вызов гудел под каской всё громче от вида каждой новой хмурой рожи. Глубоко вздохнув, делец упрятал дурацкий выпад поглубже. С такими разговорчиками он и до вечера не досидит.

– Так, братцы! Прежде всего приберём трупы…

Сладкий сон

Тренированный человек может забыться где угодно. На плаще, расстеленном на полу в грошовой ночлежке. В соборе на мессе, подпирая плечом колонну. В массивном кресле, к которому тебя привязали, чтоб с удобством лупить, прижигать и вскрывать пальцы, повторяя один за другим несколько вопросов.

По правде говоря, Штифт не назвал бы точно места, в которое его затащили на этот раз в перерыве между «приёмчиками», как их называл мучитель. Это точно не был собор, но и не полюбившиеся нары с кольцом под кандалы – железо вовсе сняли. Зато кинули сверху какую-то холстину.

Он не спрашивал, с какой-такой радости. Если Единый наконец улыбнулся ему, сие означало последнюю милость перед казнью. Если ж Господь всё ещё стоял тыльной частью, стоило воспользоваться шансом подремать… Хоть чуть-чуть.

Понятно, нечего и думать, будто такая дрёма принесёт блаженный отдых, силы, стойкость и прочие благорастворения. Это просто способ ненадолго оторваться от невыносимого груза собственного тела и побултыхаться где-то рядом в мутной тёмной дымке. Хотя бы ненадолго перестать рассматривать пыточный арсенал и чувствовать все места, в которые тебя успели потыкать.

Поблизости что-то гремело, звенело, примешивалось даже что-то вроде пороховых хлопков. Штифт сжимался, отворачивал голову и забывался опять, пока следующий звук не дёргал его. «Садовые ребята» разгулялись не на шутку; а может, это просто разящий чесноком упырь потешается над ним. С такого станется хоть полдворца взорвать, лишь бы испытуемый свихнулся от чувства, что небеса падают на затылок.

Его трясли уже ручным потрясанием, шлёпали по мордасам, но Ренато решил думать о кайзере и глаза не открыл.

– Хоть распните меня, сукины дети, – пробормотал он, натягивая холстину на подбородок.

Может, зубами в неё вцепиться?..

– Штифт, балбесина старая, это же мы с Гансом! Ну! Ганс, сунь ему пестряцкой бормотухи под нос что ль…

Глупость полная, конечно, но что ж толстяк теперь придумал? Старший агент вздрогнул, когда по носу шибанул кошмарный запах.

– Не-не-не, только не внутрь!

Лампу загородили, и он наконец смог разлепить толком веки. Боль вернулась на все до одного законные места, а порожнее брюхо скрутило пуще прежнего. С мыслью снова заснуть оставалось только распрощаться, и Штифт поднял голову, пытаясь разглядеть, что же происходит.

Тени, согнувшиеся над ним, мало походили на сытых, вальяжных и грубых мучителей. Главное отличие заключалось в том, что до сих пор его ни разу не пнули по рёбрам.

– Язва? – выдавил он наконец.

Подвижная мордочка по правую руку от него тут же просияла.

– Точно так, шеф!

К такому агент уж точно не готовился за время «приёмчиков». Не найдя ничего лучше, он протянул руку в пустоту. Кто-то крепко, но бережно ухватил её и потянул; другая невидимая сила подпёрла ноющую спину.

– Напугал ты меня до усрачки. Думал, ты совсем рехнулся от битья!

– Пить.

К губам поднесли жерло с живительной влагой. Ренато призвал остатки выдержки, сделал маленький, сдержанный глоток, затем ещё…

Глухо зарычал, когда источник отодвинули, но вторая тень прогудела:

– Хорош пока. Успеешь напиться.

– Надо тебя отсюда вытаскивать, – твёрдо проговорил Язва.

Штифт кое-как сложил пальцы в кулак, медленно отогнул палец: «Погоди!», после указал на лицо:

– Омой.

Ганс осторожно приложил влажную тряпицу. Свежесть на левой половине рожи тут же сшиблась с пульсирующим на другой стороне ожогом. Так же и слуга кайзера вступал в бой с обломком человека, что продолжал клониться к койке.

– Паренёк выбыл. Тихий тоже.

– Знаем, – быстро отозвался Йохан. – Мы тебя сейчас вытащим в надёжное место. И доктор тебя подлатает.

– Что тут случилось?

Младшие агенты переглянулись.

– Валяй. Я не сдвинусь пока.

– Ну, если опустить подробности… Трефы с ткачами перебили почти всех. Подручный Карлуши с дюжиной ушёл. Один из стариков барона – тоже сбёг, прячется у бургомистра. За вечер ткачи перевернули половину Сада. К ночи засели в Палаццо и заперлись. Ждут, значит, когда придут выкуривать. Так что тебя отсюда убирать надо.

– Крепость на замке?

– Нас выпустят, Гёц добро дал.

«Тогда к нему меня тащи», – едва не сорвалось с языка; по счастью, для опрометчивости сил у Ренато не осталось. Ну вот что он сделает? Что и кому скажет? Нагруженный воз уже спихнули с горки. Теперь он летит вниз, прыгает на каждом ухабе; все бочки и ящики, что Король Треф не потрудился примотать намертво, падают и катятся в разные стороны.

Одному Единому ведомо, расшибётся проклятая колымага или плавно затормозит в самом низу. Но уж точно дураком будет тот, кто станет прыгать под колёса и ловить её руками.

– Пшли, – устало буркнул он наконец, окончательно уверившись, что и прыгнуть-то пока никуда не сможет.

Язва испустил вздох облегчения.

– Осторожно, голову, – Штифт послушно пригнулся и нетвёрдо шагнул, опираясь больше на Ганса, чем на собственные ноги.

– Садовый лекарь сейчас с Трефами развлекается, но я знаю докторишку из Застенья. Благородных пользует, слышь? Он мне должен кой-чего, так что починит тебя забесплатно.