Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая

Петр Алексеевич и Алексей Петрович. Исторический роман. Книга первая
Иван Макарович Яцук

Роман посвящен сложным отношениям Петра Первого со своим сыном Алексеем Петровичем. Они – антиподы. Для Петра Алексеевича государство – превыше всего. Он считает, что все можно решить силой и жестокостью. Для Алексея Петровича главное – был бы доволен «черный люд».При всей своей устремленности на Запад, Петр остается восточным деспотом. Эта мысль лежит в основе всего романа. Несмотря на то, что героев книги отделяют от нас 300 лет, роман очень актуален, имеет массу аналогий с настоящей политической ситуацией в России. В нем анализируются корни тех проблем, что сейчас встают перед ней.

Аннотация

Роман посвящен сложным отношениям Петра Первого со своим сыном Алексеем Петровичем. Они – антиподы.

Для Петра Алексеевича государство – превыше всего. Он считает, что все можно решить силой и жестокостью. Для Алексея Петровича главное –был бы доволен «черный люд».

При всей своей устремленности на Запад, Петр остается восточным деспотом. Эта мысль лежит в основе всего романа. Несмотря на то, что героев книги отделяют от нас 300 лет, роман очень актуален, имеет массу аналогий с настоящей политической ситуацией в России В нем анализируются корни тех проблем, что сейчас встают перед ней..

Роман написан в увлекательной художественной форме. В нем присутствует драматичекая любовь, детективная интрига, погони, розыски, допросы с пристрастием, элементы политической сатиры, даже юмора в той мере, в какой юмор мог присутствовать в мрачной атмосфере той эпохи.

Иван Яцук

Книга первая

Выбор

Предисловие

Роман писался в течение пяти долгих лет. Писался напряженно, трудно, с множеством переделок и дополнений. Обязательным условием было не допускать совпадений с известным романом Алексея Толстого, заимствований из него; тем более, что часто мы, видимо, пользовались одними и теми же историческими источниками и материалами. И главное, не подпевать многолюдному хору восхвалений в адрес Петра Первого. Наоборот, главная идея написания произведения и состояла в том, чтобы показать настоящее, действительное лицо этой исторической личности, показать, что существовал и другой путь развития Руси-России. Роман – произведение полемическое. У автора могут быть как сторонники, так и противники. Все это в рамках вечного спора славянофилов и «западников», «державников» и демократов.

Династический род Романовых на протяжении 300 лет пытался всячески обелить и возвеличить деяния одного из самых ярких своих представителей. Немалую роль в этом сыграло и творчество придворного историка и биографа Романовых – Александра Сергеевича Пушкина, превратившегося из пламенного республиканца и друга декабристов в услужливого царедворца. Все эти «На берегу пустынных вод стоял он дум великих полн…», «В Европу прорубил окно» и прочие панегирики стали широко известны всей России и немало поспособствовали созданию имперского мышления у российской элиты. Незря Николай Первый сполна оплатил все колоссальные посмертные долги поэта. Он это заслужил у Романовых.

Так исторически получилось, что намерения самодержцев России совпали с желанием Сталина и других большевистских руководителей возвысить роль вождей в истории России. Фигура Петра Первого как нельзя лучше подходила для этой цели. Тем более, что методы «улучшения» жизни народа совпадали. Тонко улавливающий политическое направление Алексей Толстой и написал роман «Петр Первый», главной задачей которого стало оправдание тех мер насилия, которые применял царь и подхватил Сталин.

Случился исторический парадокс, которых немало в истории человечества: спустя всего лишь двадцать лет после триумфального свержения самодержавия; после того, как слово «царь» стало почти ругательством и поводом для ареста, роман Толстого стал одним из самых читаемых произведений в Советском Союзе, его издавали миллионными тиражами все издательства во всех республиках, автор был удостоен Сталинской премии, а Петр Первый стал национальным героем и чуть ли не пламенным революционером. Вот что значит писать о нужном человеке и в нужное время!

Конечно, выдающуюся роль в поднятии на пьедестал Петра сыграл огромный писательский талант Толстого. Но давайте зададим себе вопрос: а сколько же вреда нанес общественному климату СССР этот роман, пропагандирующий и оправдывающий жестокость и насилие? Трудно подсчитать. Это и «воронки», и ночные аресты, и приговоры «без права переписки», и концлагеря по всей стране, и «психушки» и так далее.

И самое главное состоит в том, что Петр выдвинул национальную идею, которая продолжает жить и поныне: «Государство превыше всего; то, что нам надо, возьмем не умением, не упорным, каждодневным трудом, а силой и жестокостью». Эта идея не только не прорубила окно в Европу, но отделила Россию на такое расстояние от Европы, которое не удается сократить и по настоящее время.

Ловкие историки и журналисты из окружения Наполеона, пытаясь оправдать вторжение в Россию, сочинили так называемое «политическое завещание Петра Первого». Оно насквозь фальшивое, но его создатели верно уловили главные направления международной политики Петра, и поэтому этот пасквиль до сих пор фигурирует в трудах западных историков в качестве мотивации Российской империи, Советского Союза и сегодняшней России.

Но весь фокус состоит в том, что многие действия российского государства находятся в русле пресловутого завещания и национальной идеи, выдвинутой царем Петром. Европа в силу таких вот «документов» и действий и поныне нам не доверяет.

Но существовал и другой путь развития. Советский ученый Гумилев выдвинул теорию о скачкообразном развитии народов. Эта теория говорит о том, что существуют периоды активности народа, которые затем сменяются периодами затишья, пассивности. И этому есть наглядные подтверждения. Возьмем Японию. Вплоть до середины 19-того столетия она была территорией «терра инкогнито». А потом начался период пассионарной активности. Сегодняшняя Япония – это передний край науки и самых передовых технологий. То же самое касается Китая, Индии и других стран.

Возможно, и Русь ожидал период бурного развития. А пока она после Смутного времени зализывала тяжелые раны, отдыхала, накапливала духовные силы для квантового скачка.

Но вот является молодой повеса, мажор, объявленный царем, и начинает все рушить до основания, а затем строить новый мир. Весь многовековой уклад жизни признается отсталым, ненужным, нецелесообразным. Заменяется все: жилье, пища, одежда, инструменты, посуда, навыки, традиции, язык, летоисчисление, служба в церкви и так далее. И все это на плечи одного поколения. Естественно, возникает ропот, недовольство, вплоть до восстаний. Но они пресекаются с такой жестокостью, какую можно представить только в мозгу больного шизофренией. Царь поднял Россию не на дыбы, как писал поэт, а на дыбу – пыточное орудие.

Но сопротивление нарастает. Народ напряженно ищет лидера, вожжа, который поведет его на борьбу с Антихристом, как прозвали Петра. Предводителя недовольных видят в лице царевича Алексея Петровича. К сожалению, видят напрасно. Алексей Петрович – сын своего класса, он далек от народа.

Он далек от отца, обуянного маниакальной жаждой власти. Он воспитан книжником, ученым, а его ставят в строй, заставляют бегать в атаки, штурмовать крепости, делать чертежи оборонительных сооружений. Он тоже сопротивляется, как может. Он хочет жить частным лицом, создать большую семью со своей любимой Ефросиньюшкой, служить науке; он изучил труды европейских гуманистов, он хочет, «чтобы был доволен черный люд», а его выставляют дураком, недотепой, слабаком. Он тоже мог со временем созреть в государственного деятеля, а ему не дают, видя в нем противника отца, противника его реформ.

Тогда Алексей Петрович бежит, он не хочет видеть эту жестокость, насилие над собственным народом, над собой, как личностью.

Эта борьба личности против Молоха государства и составляет суть романа. Роман посвящен не биографии царя и его сына, а их противостоянию в борьбе за свои идеалы. Оба станут жертвой чудища под названием Государство. Но если Петр верно служил этому монстру и сам создавал его, то Алексей Петрович пытался сопротивляться. В романе во всей своей неприглядной мощи встает образ тирана, попирающего все права человека; показана история формирования личности главных героев. Государство и личность, политика и мораль, государство и церковь, народ и государство, Европа и Россия – вот главные философские проблемы, которые ставятся в романе.

Конечно, все это решается в художественной форме. Детективная, авантюрная интрига, любовные истории героев, напряженный, увлекательный сюжет, малоизвестные исторические факты – все это работает на занимательность романа, подогревает читательский интерес. Думаю, те, кто начнет читать роман, не оставят его до конца.

Сентябрь 2019 года Яцук Иван

Глава первая. Прощайте, родные осины!

Ветер с востока довлеет над ветром с запада.

Конфуций.

Издалека послышался веселый, заливистый перезвон валдайского колокольчика, а затем мощный, ровный топот. На сигнальный призыв сперва неторопливо вышел высокий солдат-караульный. Заметив почтовую карету, и другую, запряженную шестеркой могучих лошадей, он обернулся и крикнул в пограничную избу. Оттуда вскоре выскочил офицер в зеленом мундире и наспех надвинутой треуголке, с разгоряченным красным лицом: видимо, внутри караулки азартно играли в карты или бражничали.

–Стой! Кто едет? – с привычной грозой крикнул офицер. –Документы!

– Его высочество государь-наследник Алексей Петрович с почтой! – зычно и весомо крикнули с облучка.

Офицер подошел ко второй карете, недоверчиво заглянул в окошко. Мелькнул внушающий трепет знакомый профиль. Офицер тут же отпрянул и оторопело вытянулся во фрунт, затем истово махнул рукой караульному. Тот поднял длинную, выкрашенную в черно-белые полоски доску, и кареты, покачиваясь боками на упругих рессорах, пересекли заветный рубеж. Россия осталась позади. То случилось 26 сентября 1716 года по старому стилю.

Кареты неспешно прокатили несколько верст и остановились у высокого, раскидистого дуба, возле которого в тени, никому не мешая, стояли два еще более вместительных, чем почтовые кареты, молчаливых дормеза. Трое мужчин быстро и ловко перенесли в них вещи из приехавших экипажей, пассажиры и слуги тоже пересели.

–– Иван, теперь гони что есть духу, – озорно крикнул царевич, высунувшись навстречу освежающему ветру.

Парень высоко поднялся со своего места, присвистнул, по-разбойничьи гикнул, широко размахнулся кнутом: «Э-э-х!» – и ошпарил коренника тяжелым ударом, давая знать, что надобно нестись, не жалеючи себя. Лошади поняли и рванули во всю мощь.

Царская почта продолжала не спеша трусить по наезженной дороге, а таинственные дормезы вскоре исчезли из виду. Они неслись с бешеной скоростью, останавливаясь только темной ночью в укромных местах, да и то всего лишь на несколько часов, чтобы пассажиры и лошади могли хоть немного отдохнуть, поесть и поспать. Проносились мимо города и городки, деревни, поля, рощи, озера и реки, а дормезы продолжали уходить все дальше и дальше, ускользая от возможной смертельной погони.

В карете, действительно, находился Алексей Петрович – опальный наследник русского престолу, сын Петра и первой его жены Евдокии, которую царь навечно заточил в далекий, глухой монастырь. Царевичу шел уже двадцать седьмой год. Ростом он был чуть ниже батюшки, но шире его в кости, стройнее, изящнее. Ему бы поболее дородности, и царевич выглядел бы дюжим русским богатырем. Но он пока был худощав, дородность и кряжистость в нем только намечались.

Алексей шумно, облегченно вздохнул, когда карета пересекла заветный рубеж, и в благостном изнеможении откинулся на спинку дорожного дивана. Кажется все: изнурительные, мучительные колебания и сомнения, наконец, оставили его – он едет!

Кто хоть раз стоял перед тягостным, душераздирающим выбором: ехать или не ехать, отступать или наступать, защищаться или нападать, прощать или проклинать; кто не спал бессонными ночами, когда стрелка выбора мечется у нулевой отметки, не решаясь отклониться ни в одну, ни в другую сторону, когда шансы каждого из двух решений почти одинаковы, когда на один резон возникают тут же два противоположных, столь же убедительных, как и первый; когда голова пухнет и горит от невозможности принять хоть какой-то решительный шаг, тем более, когда дело не терпит промедления – на кону вся последующая жизнь – тот поймет все блаженство облегчения, когда такой шаг все же сделан, когда, наконец, сказано: поехали! – и нет пути назад.

Вместе с царевичем ехали его невеста Ефросинья и четверо слуг: Иван Федоров, который приходился родным братом спутнице царевича, Яков Носов, да два Петра – Судаков и Меер. Все люди надежные, проверенные, мастера на все руки, с такими не пропадешь. Яков служил еще при Шарлотте – умершей жене царевича – и сносно шпрехал по-немецки.

После временного облегчения, связанного с переездом границы, пришла непомерная усталость и опустошение. Царевич упал на сиденье в тупом изнеможении. Не было никаких сил ни двигаться, ни думать, ни радоваться, хотя радость сидела в нем и терпеливо ждала своей очереди. Так продолжалось до самого Данцига.

В Данциге Алексея Петровича должны были ждать посланные от царя-батюшки офицеры, и еще можно было все повернуть в сторону родшего мя (так Алексей за глаза называл отца), но тогда куда подеть милую его сердцу Ефросиньюшку? Ехать с ней к батюшке – означало, и ее обречь царскому гневу и опасностям. Вот оно, округлое, нежное плечо его спутницы, что доверчиво прижимается к нему, находя в нем надежную опору.

Ефросинья в последние дни, когда он объявил ей о своем решении, дрожмя дрожала и все умоляла: «Алексей Петрович,– зачем нам ехать? Пусть будет все по -прежнему. Я дворовая девка, с меня спросу мало, я к тяготам всяким привычная. А вам зачем такую обузу терпеть? Я и дальше согласна служить, как и прежде, только бы вам не было никакой обиды из-за меня. Вам надобно жениться согласно вашему званию, а мне что? – избенку бы поставить – да и то ладно».

– 

Что ты, что ты, Фрося?– тревожился царевич.– Мне уж без тебя весь белый свет не мил. Я уж и не представляю, как буду жить, чтоб тебя не было со мной. Ты так больше не говори, не пугай меня.

Как ему хотелось оправдать ее доверие, надежно защитить свою робкую и в то же время смелую подругу жизни! Как она не желала ехать, как убеждала его остаться! Но многого Фрося не знала, не понимала, и потому он был ласков, но непреклонен – надобно уезжать.

И она поняла его, согласилась, хотя чувствовала, что отдается на волю неведомых ей волн, зыбких и ненадежных. Но что делать? – она связала жизнь с этим человеком и покорно за ним последовала, верная ему и в богатстве, и в нищете, в радости и горе. Она лишь попросила взять с собой брата, чтоб не так было одиноко на чужой сторонке.