Во!

Во!
Юрий Лебедев

Каскадер, заподозрив жену в измене, решает свести счеты с жизнью на своей опасной работе. Обстоятельства складываются так, что все трюки на съёмках очередного фильма ему придется делать самому. Это его вполне устраивает.

Юрий Лебедев

Во!

Глава 1

Сразу после обеда Александр Коньков принялся упаковывать свою дорожную сумку.

? Это хорошо, что ты уезжаешь именно сейчас, – наговаривала ему жена Светлана, стоявшая рядом. – Обстоятельства складываются таким образом, что я не смогу уделять тебе столько внимания, как прежде.

– Какие обстоятельства? – мимоходом поинтересовался Коньков.

Жена, не удостоив его ответом, ушла в другую комнату и тут же вернулась обратно, по ходу распаковывая какой-то плоский пакет.

? Вот. Повесь, пожалуйста, мой портрет на стену. Его мой знакомый художник нарисовал Сергей Писаренко. Знаешь такого?

«Что прямо сейчас!» – хотелось вспылить Конькову, но он сдержался.

Обречённо вздохнув, он отложил свои сборы, и принялся исполнять просьбу любимой жены. Вздыхал он не зря, потому как в делах такого рода никогда не был на высоте. Нет на высокий табурет он, конечно, взобрался, но вот с работой своей справился не ахти как. Два раза он, оступившись, чуть не свалился со своего рабочего постамента. Раз ударил себе молотком по пальцам. Ещё поцарапал обои на видном месте. Упустив молоток, сделал дырку в новом, недавно купленном, линолеуме. И всё равно, несмотря на свои действительно искренние старания, портрет он повесил довольно кособоко.

– Ну, что, каскадёр, – ехидно оценила жена его работу, – сделал смертельный трюк?

– Во! – Коньков поднял вверх большой палец правой руки.

Такое восклицание было для него привычным, но на этот раз оно прозвучало совсем не к месту. От резкого взмаха рукой он так сильно покачнулся, что табурет под его ногами ушёл в сторону. Коньков оказался на полу. Приняв сидячее положение, он не спешил встать на ноги, а постарался придать своей катастрофе комичности и, глупо улыбаясь, продолжал оттуда снизу преданно смотреть на жену.

Гораздо комичнее было совсем другое. Дело в том, что он на самом деле, хоть и не так давно, являлся каскадёром по своему профессиональному роду деятельности. И если на своей новой работе он сразу оказался в первых рядах, то в бытовых делах, напротив, давно и безнадёжно был полным отстающим. За что бы он ни брался, всё выходило не так, как надо. Любой инструмент валился из рук или травмировал его самого. То ли уродился он таким неумелым, то ли жена его Света обладала какой-то чересчур влиятельной аурой, которая выбивала его из колеи.

? Это тебе на долгую память дорогой. Я ухожу…

Вдобавок ко всему она произнесла тогда эту загадочную фразу. Коньков так и остолбенел. Сказать по-честному, с некоторых пор он беспрерывно опасался и допускал, что подобные слова могут прозвучать. Он перестал себя чувствовать уверенно в своей семейной жизни. И все эти ощущения зародились в нём после той злополучной аварии во время одной из его прошлых гонок. Да, ещё раньше, до того, как стать каскадёром, он был автогонщиком. Раллийным гонщиком. Смелым и отважным. Но та авария перечеркнула его карьеру. И авария была пустяшной. И при здоровье он остался. Взяли бы его каскадёром при плохом здоровье! Но один маленький неказистый дефект после той аварии всё-таки возник. Он стал заикаться. Не сильно, самую малость. Но в его собственном самосознании этот дефект иногда разрастался до размеров Эвереста. Он стал комплексовать. Сначала на работе. Ему стало казаться, что штурман, сидящий с ним бок о бок в гоночной машине, после каждой его фразы, с усилием подавляет улыбку на своём лице. Это раздражало, нервировало Конькова. О каких успехах, о какой карьере могла идти речь в таком постоянно взвинченном состоянии. И однажды его прорвало прямо во время гонок.

– П-правый 45-ть, – сказал тогда штурман.

Почему у него получилось две буквы «п» подряд? Может, подбросило на ухабе. Может, спешил донести важную информацию своему пилоту. Кто его знает. Но Коньков взорвался, как начинённый взрывчаткой фугас. Он резко остановил машину.

– Смешно? Да, смешно? – выпалил он удивлённому штурману в лицо, выскочил из кабины и пешком ушёл прочь. Ушёл навсегда из спорта, из гонок, из всей своей прошлой жизни. Раз и всё.

Он хотел уберечься, как в крепости в своей семье, но его комплексы пришли за ним следом по пятам. Детей у них с женой пока ещё не было, потому снова тандем, как в злополучных проклятых гонках. Он пилот, жена – штурман. Верный штурман, как и должно было бы быть, но… «Было бы быть» чудный набор слов для заикания. Да, какие там слова не подбирай, всё равно после каждой фразы пытливый взгляд в лицо супруги, особенно в уголки её губ: не прячется ли где-то там язвочка иронии или глубокий свищ сарказма. А если, ещё не дай бог, жена отведёт свой взгляд куда-то в сторону! Может, просто по какой своей надобности, но в мозгу у Конькова сразу всплеск, а не смешно ли ей часом? А как он стал прислушиваться к её словам. В каждом слове, каждом слоге, каждой буковке он пытался выковырять подтрунивание над собой или насмешку. Коньков понимал, что это плохо, но не мог совладать с собой. Какой-то поганый червь грыз его изнутри. Давно следовало бы поговорить с супругой на чистоту, но он никак не мог подобрать благоприятный момент. Вот может именно сейчас после этих слов её, и следовало бы расставить все точки и запятые их жизненной прозы. Он настроил себя на великое прозрение и осознание, но тут зазвонил мобильный телефон жены, и её разговор переключился на другого невидимого собеседника.

– Да, Серёжа, я уже выхожу. Ну, что ты такой нетерпеливый. Ему я уже всё доложила. Как среагировал? Нормально. Прямо на пол сел. Я уверена, всё у нас получится. Всё будет хорошо.

В свой адрес Коньков уже более ничего не услышал. Вдобавок, ему ещё показалось, что супруга уж слишком стремительно выскочила за входную дверь, будто постаралась, как можно резче разом разорвать все нити, до этого связывающие их двоих. Как хирург рвёт по живому: сразу больно, затем скорее заживёт. Сравнение с действием хирурга, сразу превратили слова жены в острый скальпель, жестоко вспоровший не тело, а всю человеческую сущность Александра Конькова. И рана от её неожиданных слов в его душе оказалась вдруг такой огромной, как разлом в земной коре. Но только не горячая магма хлынула из него, а повеяло жуткой могильной глубинной пустотой.

Какие-то стихи, неведомо откуда взявшиеся, вдруг стали долбить его мозг, завязывая и без того запутанные извилины в узел.

Сказала ты, вдруг брови сдвинув,

Край платья нервно теребя:

– Прощай! – и показала спину.

– Прощай! Я не люблю тебя.

Твои слова, как будто гвозди,

Что в гроб вбивает гробовщик.

И в небе вдруг померкли звёзды.

И песня превратилась в крик.

Твои слова взорвали сердце,

Как в триста вольт электрошок.

И клапанов раскрыли дверцы.

И кости стёрли в порошок…

Наверное, на своей опасной нервной работе он тратил большую часть своей выдержки и хладнокровия, тогда как на остальную жизнь всего этого явно не хватало. Простые слова, брошенные почти что вскользь, взорвали его мозг. Каверзные вопросы разрывали извилины, как крупнокалиберные пули.

«Что там за нетерпеливый Серёжа? Кому она уже всё доложила? Ему Конькову? И это что: он среагировал нормально? Это он сел на пол, получается? Нет, неправда. Ненормально он среагировал. Разве мог он нормально среагировать, если у них, там у них всё получится? А если получится или уже получилось, то реакция обманутого мужа будет страшной»!

Визжащее натянутой струной отчаяние переполнило его до краёв. Он готов был сейчас же выброситься из окна головой вниз. Каскадёрской смелости бы ему хватило, но наученный горьким опытом бытовых неудач, он побоялся, что здесь в домашней, пропитанной всепроникающей аурой жены, обстановке у него снова ничего не выйдет. А ещё, не дай бог, получится да совсем не так и не до конца. Стать инвалидом, к тому же брошенным инвалидом перспектива далеко не радужная. Нет уж, если сводить счёты с жизнью, то не здесь. Лучше на работе. Там смерть сестра родная. Всё будет естественно и пристойно. Тем более ему и так давно следовало быть на очередных съемках. Его рабочий каскадёрский автомобиль верным другом ждал его у подъезда. А вся их группа ещё два дня назад выехала к месту работы. Это он отпросился заскочить к дорогой любимой жене, и вот чем это обернулось.

Твои слова, как смерч холодный,

От мяса кожу отделяют.

Они, как злобный волк голодный,

Мне плоть зубами разрывают…

Снова засвербело в его мозгу.

Всё! Всё! Скорее долой из этой квартиры!

Он стремглав покинул своё жилище, даже не потревожившись мыслью: запер ли он за собой дверь или нет. Не захватил с собой даже сумку, которую так старательно упаковывал.

Твои слова горящей плазмой

Сожгли души мой фимиам.

Сдавили горло цепким спазмом