Лорды гор. Да здравствует король!

– Откуда вы знаете так много о Темном владыке?

– От Рагара, – ответил он и, опережая вопрос, пояснил, – В последние дни до его исчезновения мы с ним часто беседовали в одном из моих убежищ. Как он выразился, сидели в «кармане времени». Спал он там же.

То-то наставник держался на ногах круглосуточно, разгребая то, что натворил за эти годы помутившийся разумом король. Может, это не лечится, и Роберт еще безумен, если вполне серьезно предложил мне побыть цепной сукой в шкуре кобеля и посторожить его королевство до рождения внука? И откуда во мне такая злоба?

Можно не спрашивать – папа близко.

– В голове гудит, – пожаловалась я.

– Это колокола. Я убедил кардинала провести во всем королевстве всенощное бдение и молебен за дочь мою Виолу и ее жертву темным. Или мою отцовскую жертву, не помню точную формулировку… – и он смущенно отвел взгляд. – Никак не могу привыкнуть, что кто-то еще смотрит в мою душу. Есть в этом что-то не целомудренное, не находишь?

Роберт и целомудрие. Могла бы – рассмеялась.

– Зато во всем королевстве в эту ночь мои подданные испытывают особо сильное чувство любви к королю. Разве что кроме отъявленных мерзавцев и ненавистников, но их мне не жалко. Сейчас мне нужна вся сила любви, на какую способны мои люди. Попривыкла? Теперь идем в зал совещаний. Придется в обход. Кардинал всегда нервничает, когда я появляюсь из огня.

Четверо вейриэнов несли стражу за дверями покоев и доложили, едва завидев нас:

– Приказ выполнен, ваше высочество. Ласхи улетели в безопасные для них места.

– Я не давал такого приказа! – опешила я.

– Это я распорядился от твоего имени, Лэйрин, еще во время твоего посвящения в нашем семейном святилище, – невозмутимо сказал Роберт, уходя вперед. Бросил вполоборота. – Не задерживайся.

Боги с ними, с ласхами, хотя это возмутительно, ибо кодекс гласит: «Вассал моего вассала – не мой вассал». Но – посвящение? Вот те поцелуи? Интересно, как король посвящал Дигеро…

Роберт, размашисто шагавший впереди, вдруг хохотнул, усилив мои подозрения, но ничего не сказал, а я как-то незаметно отвлеклась от давившей на сердце тяжести.

Стражи, стоявшие в коридорах, держали в одной руке пику, а в другой почему-то – зажженную свечу. По стенам обильно, через каждый шаг, горели факелы и свечи в высоких канделябрах. Иллюминация не рассеивала мрак, а только подчеркивала. Воздух во дворце казался неподвижным, густым, как черничный кисель, и огоньки висели в нем, как капельки воды на невидимой паутине.

В зале советов нас ждали десятка два приближенных – кардинал, канцлер, военачальники, герцоги – бледные, с покрасневшими глазами, как с похорон. У каждого в руке тоже по мерцавшей огоньком свече, на овальном столе – кипа пергаментов и свечные связки.

– У вас минута доложить о готовности, – объявил государь, приняв их поклоны.

– Мои люди готовы, государь, – вытянулся начальник королевского гарнизона так, что даже его жесткие усы встопорщились по стойке «Смирно!». – Поленницы сложены, вязанки хвороста доставлены и разложены всюду, где указано. Костры зажжены, свечи раздали. Народ, кроме неходячих, весь на улицах молится, кто в храмы не попал. Стража у каждого дома – против воров, значит.

– Пострадавших много?

– Точных сведений еще не имеется, обходы мы не делали, но трупы уже есть. Сердце у кого слабое, так оно не выдержало. А так – давки нет, паники тоже. Куда бежать-то нам? Да и тяжко, ваше величество, – вздохнул он, кашлянув. – Ноги едва движутся. Лечь бы, да помереть. Даже дети на улицах не плачут – сил нет. Только и держит – вера в бога да короля.

– Хорошо. Будем надеяться, что везде, куда я успел отправить весть, тоже успели подготовиться. Отойди к камину, Лэйрин, – приказал Роберт, подошел к окну, распахнул медные рамы витражей.

Колокольный гул стал громче, а вот паузы между звонами увеличились, и отзвуки словно увязли в густом мраке. Сквозняком не повеяло, но пламя всех свечей как придавило – оно съежилось до едва синеющей точки, и на миг в зале совсем потемнело, но тут же огоньки вспыхнули еще ярче. И, даже отступив к дальней стене с камином, я видела, как в тяжелой непроглядной тьме, закупорившей и луну, и звезды, тоже что-то замерцало, но не в небе, а внизу, где простирался город, словно созвездия опрокинулись наземь.

– Мой король, – пошевелился державшийся одной рукой за сердце тощий как щепка и вечно суетливый герцог фьерр Фенц. Свеча в его правой руке дрожала и кренилась, талый воск разбрызгивался, капая на штаны. – Но почему? Ведь это идет вся Темная страна, вся! Даже младенцу это уже понятно. Когда Азархарт приходил один – такого не было. А еще не меньше получаса до полуночи!

– Мой добрый друг, – повернулся король. – Темные сочли, что Виоле полагается одна шестая королевства. Размером как раз с твое герцогство. Но ты же не захотел его отдать! Вот Темный и решил сам выбрать лучший кусок. И опять твои пастбища, луга и леса оказались лучшими в королевстве.

Мне осталось только ресницами хлопать в изумлении: в благороднейшем нашем короле Роберте Сильном скрывался, как оказалось, еще и талант сочинителя. Такое выдумать!

– Но почему мои? – застонал несчастный герцог.

– Потому что ты – скупердяй! – забрюзжал кардинал, прервав молитву. – Свечи тоньше волоса жертвовал в храмы! Зажечь теперь там нечего. А где слабее молитва и тусклее огонь, туда Темная страна и падет.

– Довольно! – рыкнул Роберт.

Ему ответило жуткое эхо, громовым хохотком прокатившееся по небу.

И сразу вокруг меня взвилось пламя, укрыв до плеч. Я чихнула и улыбнулась – кончик огненного языка щекотнул нос. Придворные помертвели в ужасе то ли от услышанного черного грома без молний, то ли от необычного зрелища молнии без грома, столпом вставшей в зале. Лишь военачальник блеснул решительно глазами, сжал свечу, как древко штандарта, и она едва не сломалась, а канцлер и казначей обменялись понимающими взглядами. Король в сердцах захлопнул раму, только стекла жалобно брякнули.

– Благородные фьерры, – сказал он, усаживаясь в кресло. – Пока в ваших руках горит свеча, а в сердцах – любовь к богу и королю, тьма не подступит и страх не коснется ваших душ. Но вы должны запомнить: ваша жизнь зависит от преданности трону. Я пожертвовал темным любимую дочь, но не могу отдать ни пяди земли, ни даже самого последнего из моих подданных. Потому я обратился к Белогорью. Вам известно, что Виола – дочь горной леди, и для ее брака нужно еще и согласие горных кланов в лице моего сына. А Белогорье и принц Лэйрин, видите ли, категорически не согласны.

И пришлось мне в знак категорического несогласия сложить руки на груди и надменно задрать подбородок. Сказать ничего не могла – онемела.

Огонь струился с плеч, как мантия, а ловкие язычки засновали по всему телу даже под одеждой. Как он может! В такой момент! При всех! Стыдно было невыносимо, мои щеки покраснели, а Роберт, блаженно улыбаясь, прикрыл веки.

– Потому нам предстоят еще одни переговоры с Азархартом, – довольным тоном сытого кота сказал этот заядлый лжец и бесстыдник. – И, пока они не завершатся, Темная страна не падет на наши головы, удерживаемая на расстоянии силой ваших молитв, – он вскинул взгляд на замолчавшего, ловившего каждое слово кардинала, и тот, спохватившись, усердно забубнил под нос.

– Не изволь гневаться, государь, не выдержать нам долго этого, – вымолвил старый канцлер, герцог фьерр Холле. Дышал он тяжело, с присвистом в легких, на лбу старика блестели бисеринки пота, но держался он спокойно и с достоинством.

«Тут люди страдают, а вы, сир, бессердечно развлекаетесь…», – подумала я и, выдохнув внутренний огонь, щелкнула по каждому наглому пальцу обнимавшего меня пламени. «Молодец, моя девочка, учишься несмотря ни на что», – долетело эхо. Я чувствовала веселый и безудержный азарт, охвативший короля.

– Не потребуется долго, – он вытащил из кармана тот же фальшивый черный свиток, отмотал кончик чуть выше подделанной подписи и печати Азархарта, сделал вид что читает. – В его ультиматуме мне сказано: «Если ты не отдашь прекрасную твою дочь Виолу, чья красота, ум и грация стоят царств, я вынужден буду возместить эту невосполнимую утрату и взять твое королевство, и это будет малая цена за потерю такого дивного светоча моей погрязшей во тьме и смраде страной, о, благородный король Роберт Сильный. Прими почтительнейшие уверения в уважении к твоему величеству и мое восхищение твоей добродетельной доблестью и славой. Азархарт». Понятно вам? – свернув свиток, Роберт припрятал его подальше от чужих глаз.

Стены сотряслись, стекла жалобно звякнули под ураганным порывом ветра, но устояли. А глухой рокот прозвучал так, словно кто-то огромный лениво похлопал в гигантские ладоши.

– Он говорил о моем королевстве! – воздел король палец к своду, не обратив никого внимания на сотрясение. – А у меня его, вот незадача, уже почти нет.

Казначей горестно закивал, но венценосный тиран не позволил и рта никому раскрыть.

– Я собрал вас, верные мои подданные, в эту воистину тяжелую ночь, чтобы объявить о моем отречении от престола в пользу наследника – кронпринца Лэйрина Роберта Даниэля Астарга фьерр Ориэдра, седьмого ребенка моей последней супруги Хелины фьер Грахар. Как видите, он обладает даром королевского дома Ориэдра – Священным Пламенем. Сим я передаю и корону, – Роберт требовательно глянул на хранителя печати, и тот, поклонившись, поднес свиток, перо и чернильницу.

Король расписался, хранитель приложил печать. Нахальный сполох незримо для всех запечатлел поцелуй на моих губах, и дар речи ко мне так и не вернулся.

Растерянные придворные, забыв о висевшей над королевством всеобщей крышке гроба, зашумели, кто-то горестно охнул, кто-то попытался славословить нового правителя:

– Да здра…

– Рано радуетесь! – оборвал их Роберт, полыхнув очами. – Отречение вступит в силу за миг до полуночи. Пока еще я – ваш король. Молитесь, благородные фьерры, молитесь… А если кто надеется, что за эти оставшиеся минуты со мной что-либо случится… – он повернул голову к черному лоскуту окна, и в стеклах утративших цвет витражей отразились два огненных блика от его глаз, – …то завещание мое давным-давно составлено, и по нему, само собой, мое королевство тотчас переходит кронпринцу Лэйрину. Чтобы никаких неожиданностей.

Тьма за окном опять хохотнула так, что даже у меня выступили мурашки на коже. Король поднялся, оглядел измученных людей. Язычки свечей в их руках внезапно расцвели и пожелтели золотистыми лилиями, как и то пламя, что крепко держало меня, не давая дернуться.

Невозмутимый, как всегда, телохранитель Зольтар доложил:

– Белые вейриэны просят аудиенции.

– Пусть войдут.

Но вошел один – незнакомый мне статный воин с белой прядью на виске и очень светлыми для вейриэна глазами.