Чистой воды блеф. Настоящая итальянская жена

Бывалый военный и бывший мент обычно говорил отрывистыми чёткими фразами и неуверенность – это была не та черта, которая была ему свойственна. Лёшка и сам уже давно рвался в Москву, чувствуя какой-то дискомфорт, какую-то тревогу, которую сам не мог чётко сформулировать. Так же как и не мог понять, почему надо ехать именно в Москву. Но Сашка всё время находил какие-то причины и поводы отложить его приезд: то заваливал работой питерский филиал, и Лёшке, как его руководителю, было не до поездок. То сам куда-то срывался из Москвы, и ехать туда, когда старший брат отсутствовал, как-то уже не хотелось. И теперь Алексей решил лететь в Москву немедленно, ни о чём не предупредив брата. И чего он, дурак, раньше так не сделал?

На фирме Лёшка брата не застал, хотя и был самый разгар рабочего дня. Зато переговорил с Аркадием Денисовичем. И этот странный разговор ещё больше усилил тревогу, чем что-то прояснил, поскольку начальник охраны ничего не сказал, а только настоятельно его просил поговорить с братом. Из уклончивых ответов Лёшка только понял, что с фирмой всё в порядке, чего не скажешь о её руководителе. И он рванул на московскую квартиру, поскольку Александр Сергеевич теперь предпочитал управлять фирмой, не выходя из дома.

В первый момент Алексей не узнал брата: тот зарос так, что отросла неопрятная седая борода, и выглядел стариком. Несмотря на растительность, чувствовалось, что он сильно похудел. А такое затравленное выражение глаз Лешка видел у него только однажды: когда очнулся в больнице после неудавшегося суицида.

Но младшему брату Александр Сергеевич обрадовался. Братья обнялись, и Алексей прошёл в квартиру, где по углам клубилась пыль, и стоял острый запах табака. Алексей не стал ходить вокруг да около, и напрямую спросил старшего брата – что с ним происходит? Александр Сергеевич равнодушно пожал плечами и сослался на болезнь. Впрочем, при разговоре о работе он оживился, и они довольно долго и подробно обсудили, как идут дела и в Питере, и в Москве. Поскольку в лоб ничего выяснить не удалось, Алексей начал менять темы, чтобы осторожно нащупать корень зла. Но и здесь ничего путного выяснить не удалось. Александр Сергеевич напрягся, только когда Алексей упомянул Снежану:

– Ну, а как там моя протеже? Работает по-прежнему, как многорукая богиня?

– Она уже давно уволилась. Скучно ей у нас стало, – ответил Александр Сергеевич и перевёл разговор на другую тему.

Алексей уехал в Питер сразу после празднования Нового года и больше в Москве не появлялся. О взаимоотношениях между братом и Снежаной не знал. Как-то не было принято между братьями, чтобы старший докладывал младшему о своих сердечных делах. Саша был в хорошем настроении, и младшему этого было достаточно. Лишь дважды в их разговорах всплывало имя Снежаны. Первый раз, когда закончился двухмесячный срок командировки Алексея в Питере, и он спросил брата и начальника в одном лице о Снежане точно такими же словами, как и сегодня. Только ответ был другой – Александр Сергеевич сказал грозным голосом, что раз он такой злыдень, что Питер ему дороже, чем родной брат, то пусть он там и остаётся. Конечно, это была шутка, и Алексей понял, что работой Снежаны довольны, и он может остаться дома, в Питере. Второй раз имя Снежаны всплыло, когда Александр Сергеевич просил Алексея восстановить в памяти адреса её прежних работ. Что конкретно случилось, Алексей так и не узнал, но, поскольку брат сказал, что произошло просто недоразумение и всё разъяснилось, то и допытываться не стал.

Утром Алексей отправился в московский офис один, поскольку Александр Сергеевич показываться на рабочем месте пока не собирался. В данном случае Алексею это было на руку, так как он мог спокойно пообщаться с Аркадием Денисовичем. И когда он упомянул, что брат напрягся при упоминании о Снежане, начальник охраны удовлетворённо кивнул головой, как будто такая реакция начальника была для него ожидаема.

И Аркадий Денисович рассказал Алексею то, что знал сам. О романе между Снежаной и Александром Сергеевичем, который начался сразу после Нового года. Они не афишировали свои отношения на работе, но и так всё было ясно: вместе приезжали и уезжали с работы. Оба светились, как новогодняя ёлка. А уж взгляды бросали друг на друга – проводка искрилась!

А в конце апреля Снежана исчезла. Они с Александром Сергеевичем прорабатывали сначала две версии: авария и похищение с целью выкупа. Александр Сергеевич не находил себе места, пока не выяснилось, что исчезли все её документы и на фирме обнаружилась её помощница. Тогда стали прорабатывать версию промышленного шпионажа (в это время Александр Сергеевич и звонил Алексею в Питер). Снежану смогли выследить только благодаря тому, что восстановили данные её загранпаспорта по копии, оставшейся в турагентстве, где Александр Сергеевич забронировал на них двоих тур в Париж, о чем Снежана не знала. И уже в аэропорту отловили её перед посадкой в самолёт до Стокгольма. У них с Александром Сергеевичем состоялся долгий разговор, после которого он её отпустил, и она улетела. А они вернулись в Москву. Александр Сергеевич замкнулся, ещё примерно месяц ходил на работу, а потом всё чаще и чаще стал оставаться дома, причём, в городской квартире, а не в загородном доме (и это при том, что обожал его, с основном жил в нём даже зимой, не говоря уж о летних месяцах), пока не перестал появляться на работе совсем. Делами фирмы занимался по телефону, совещания проводил его новый первый помощник, назначенный вместо Снежаны, а документы на подпись ему стали привозить на дом. Вот такие дела были на сегодняшний день.

Алексей был потрясён. Версия событий кардинально отличалась от той, что изложил ему брат тогда в Питере. И он отправился к брату, полный решимости вытрясти из него правду, и исправить ситуацию. Ведь, если двое любят друг друга, нет ничего, чтобы могло бы помешать им быть вместе, кроме смерти…

Но разговора не получилось. Сашка зло оборвал Лёшку:

– Не лезь не в своё дело!

И ушёл курить на балкон. А когда вернулся, заговорил на другие темы, но Алексей почувствовал, что Сашка стал тяготиться его присутствием.

Но теперь, по крайней мере, стало понятно, что выводы Аркадия Денисовича, о том, что корень всех проблем в Снежане, оказались правильными. И Алексей не собирался сдаваться. Ведь есть и вторая сторона – Снежана. Если Сашка не хочет ничего говорить, значит, поедем к ней. Где она там у нас? В Стокгольме? Рукой подать! Не в Австралии же или в Антарктиде! Да, даже, если и там!

Аркадий Денисович оказался золотым мужиком! У него на руках уже имелся и домашний адрес Снежаны, и адрес её работы, и даже адрес её матери (на всякий случай), тоже проживающей в Стокгольме после выхода замуж за гражданина Швеции.

И Алексей отправился в Стокгольм тем же рейсом, которым 3 месяца назад туда улетела Снежана.

16

Алексей нашёл Снежану немного подурневшей: на когда-то алебастровой коже её лица выступили многочисленные веснушки, очень её старившие, что ли. И вообще, лицо казалось каким-то одутловатым, а то, что распух когда-то тоненький нос, было очевидно. Но Алексея порадовали эти изменения, которые он посчитал признаком её тоски по Сашке.

Снежана встретила Алексея с радостью, хотя и не скрывала удивления. С жадным интересом слушала его рассказ о работе, об общих знакомых, о Саше… Но тут же замкнулась, когда Алексей с пафосом произнёс заготовленную ещё в самолёте фразу:

– Вы же любите друг друга! Так какого черта расстались и мучаетесь поодиночке?!

– Что ты понимаешь в любви, мальчик?

И тут Алексея прорвало. Думая об этих двоих, как им повезло, что они нашли друг друга, что они живы, здоровы и какое у них впереди счастье, если, конечно, дурью перестанут маяться, он не мог не думать и о своей утерянной любви. Навсегда ушедшей. Какое страшное слово – навсегда! И пусть уже прошло больше двух лет, он отпустил от себя Анечку, разрешил себе жить и, может быть, когда-нибудь, позволит себе полюбить вновь, но от этого горечь не уменьшилась, не стёрлась, а только лишь затвердела в тяжёлый камень…

– Что я понимаю в любви??? А ты когда-нибудь теряла любимого? Когда-нибудь целовала её холодные губы, которые только утром были горячими и страстными? Нет? А ты когда-нибудь пыталась покончить с собой, потому что любимой нет в этом мире, и не будет уже никогда? Никогда! Попробуй впустить себе это в сердце, а потом уже спрашивай, что я понимаю в любви…

Я увидел её в баре. Я тогда увлекался байками, и мы с ребятами зарулили в придорожный бар, чтобы промочить горло, а она зашла в компании готов

. Они ввалились в бар все такие размалёванные и она, конечно, тоже. Но я почему-то сразу понял, что она не такая, как они, она особенная. Она тоже меня заметила. Мы попереглядывались минут пять, а потом я прошёл через зал к её компании, схватил за руку и увёл из бара. Она не сопротивлялась, как будто так и было нужно. И доверчиво прижималась к моей спине всю дорогу, пока мы мчались в Питер. А когда зашли в мою квартиру, я увёл её в ванную и смыл с неё всю эту черно-белую штукатурку с ярко-красным провалом рта и строго-настрого приказал, чтоб больше этой гадости на её лице не видел, а сам заново влюбился в её утончённый, почти детский облик. А потом посадил напротив себя и устроил допрос с пристрастием: сколько ей лет, был ли у неё уже сексуальный опыт, где учится, чем увлекается, чего хочет от жизни… А потом рассказал тоже самое о себе. Приврал немного про свой возраст, чтобы казаться солидней: ей семнадцать, мне – двадцать один, ну, какой тут может быть у меня авторитет? Очень боялся, что она посмеётся надо мной и уйдёт – мол, сам ещё сопляк, а мной командовать вздумал. И про работу наврал, присвоив себе Сашкины заслуги. Глупо, конечно, но тогда казалось правильным. А потом сказал, что люблю её и хочу быть с ней рядом всю жизнь, а сейчас могу отвезти её домой и буду ждать её здесь столько, сколько она пожелает. Но буду самым счастливым человеком на свете, если она останется со мной прямо сейчас. И она осталась… Дальше… Дальше описывать сложно… Было какое-то нереальное счастье, любовь до исступления, когда утром почти невозможно разлепиться, чтобы разойтись по своим делам: она на учёбу, а я, якобы, – на работу. А ночью бежишь, торопишься домой, потому что там – она, любимая. И всё вместе: приготовить ужин, выбросить мусор, выйти на крышу, погонять на байке… И никто больше не нужен, только мы вдвоём. Нет, мы, конечно, встречались с друзьями. С моими, не с её же готами тусоваться! Но всегда чувствовали себя отдельно от всех.

Но однажды бумерангом ко мне вернулась моя ложь. Это случилось не в одночасье, а происходило постепенно, просто я это заметил в какой-то момент. Она очень сильно меня ревновала. Приходил-то я очень поздно, поскольку днём учился, а после учёбы подрабатывал, где только можно, чтобы достойно обеспечить нашу жизнь. А она начала придумывать, что я её разлюбил, что она не достойна меня, такого красивого, обеспеченного и самостоятельного. Мне бы, дураку, признаться, что и квартира не моя, а старшего брата, и крутой байк – это его подарок, и заграничные путешествия, о которых хвастался, его заслуга, и что по вечерам я не совещания веду в собственном офисе, а в библиотеке института пишу рефераты за богатеньких тупиц, а по ночам вагоны разгружаю. Но было стыдно. Так стыдно! И страшно, что уйдёт, бросит меня… Всё чаще я стал заставать её в слезах. Вроде успокою, уговорю, заласкаю, и какое-то время она мне верит, а потом опять всё возвращается. И чем больше я старался доказать ей свою любовь, тем больше она требовала от меня доказательств. Сейчас я думаю, что она остро чувствовала мою ложь, но не могла понять в чём она заключается, поэтому думала о том, в чём была не уверена, в чём почему-то никак не могла мне поверить: что она исключительная, особенная… А она мне всё твердила про свою старшую сестру, что вот кто уникальный, так это она. Но мне-то была нужна только она, а не её сестра или кто-то другой! А ещё говорила, что, если я когда-нибудь не вернусь домой, брошу её, она выпорхнет птицей с нашего десятого этажа… А я уверял её, что такого никогда не произойдёт, что я буду любить её вечно… Но сам, внутри, не верил этим её угрозам.

Однажды сильно задержался на разгрузке. Лечу на байке – один мост развели, лечу к следующему – опять не успеваю… Лечу дальше – и еле успеваю увернуться от обгонявшего меня придурка, который несётся на совершенно сумасшедшей скорости, а потом вижу, как он прямо передо мной сталкивается лоб в лоб со встречной машиной, взлетает вверх, как на трамплине, крутиться в воздухе, а потом падает плашмя на крышу другой машины, взрыв, и его охватывает пламя. Движение остановилось. Кажется, ещё несколько машин, не успевая затормозить, сталкиваются друг с другом. Люди выскакивают и пытаются помочь. Сколько прошло времени, пока мы выламывали двери, чтобы освободить людей из-под горящего факела, потом отвечали на вопросы полиции, я не знаю. Меня пытались запихнуть в скорую, поскольку я весь был в саже, но я рвался домой. Анечка не отвечала на мои звонки, и я боялся, что она на меня обиделась, поскольку я пропустил несколько её звонков, пока разгребал аварию.

А когда я, наконец, вернулся домой… Она… Она лежала белая в красной от её крови воде и была холоднее кафеля на полу. Что я делал тогда – не помню. Кажется кричал, звал на помощь… Потом приехала полиция, и я опять отвечал на вопросы… И всё это как в каком-то абсолютно нереальном страшном сне. Как будто и не со мной вовсе. А я где-то тут сбоку нахожусь. Ещё чуть-чуть и проснусь. И всё будет как прежде: я и Анечка, Анечка и я…

А когда увидел её в гробу, и опять белое, красное, чёрное, на меня вдруг плитой опустилось, что это уже навсегда. И никогда уже не будем: я и Анечка… И я ушёл с похорон. Вернулся домой, налил ванну, чиркнул бритвой по обеим рукам, кстати, больно не было, посмотрел, как красными кружочками растекаются по воде капли с моих рук. А потом выключил свет, сел в воду, опустил руки на дно и закрыл глаза. И так мне стало хорошо, спокойно и совсем не страшно…

Очнулся в больнице. Первое, что увидел, – перевёрнутое лицо Сашки с измученными глазами, который, как оказалось, вовремя приехал в Питер, и успел меня спасти, в отличие от меня, который к Анечке не успел. И тут я завыл… Дальше рассказывать не о чем. Сашка увёз меня в Москву и вернул к жизни… Это было два с половиной года назад…

Алексей замолчал. Выворачивать душу больше не было сил. Снежана плакала. Алексей подошёл к ней, обнял, и так они застыли на некоторое время. Когда рыдания Снежаны почти стихли, он полувопросительно-полуутвердительно сказал:

– Я приду завтра…

Снежана ничего не ответила. Алексей поцеловал её в волосы и ушёл.

– субкультура (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%83%D0%B1%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D1%82%D1%83%D1%80%D0%B0), зародившаяся в конце 70-х годов XX века (https://ru.wikipedia.org/wiki/1970-%D0%B5_%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D1%8B) в Великобритании (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%92%D0%B5%D0%BB%D0%B8%D0%BA%D0%BE%D0%B1%D1%80%D0%B8%D1%82%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D1%8F) на базе панк-движения (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B0%D0%BD%D0%BA). Готической субкультуре характерны специфический имидж (черная одежда, белая пудра для лица, тёмная подводка вокруг глаз и чёрная или красная губная помада, пирсинг, татуировки, обилие металлических или серебряных украшений) и интерес к готической музыке (из Википедии).

17

После ухода Алексея Снежане стало ещё тяжелее. Ещё до того, как он произнёс имя сестры, она поняла, что речь будет идти о ней. Последнее, не достающее звено в цепи коротенькой жизни Анечки, встало на своё место и изменило всё представление Снежаны о случившемся.

На неё разом навалились воспоминания и о том времени, когда она узнала о смерти сестры, её тогдашние чувства, и о том, как пыталась восстановить события из истеричных криков и обвинений обезумевшей от горя матери Анечки – Маргариты Петровны, и как ненависть к абстрактному тогда Александру Савельеву держала её на плаву, и как она осуществила свою месть, не доведя до конца, поскольку влюбилась в него, как малолетняя дурочка, и пыталась сбежать и от него, и от себя… И как он взял всю вину на себя, защищая младшего брата. И что он пережил, когда увидел младшего брата всего в крови, а потом вытаскивал его день за днём из депрессии к свету, к жизни…

Снежана поддалась не сразу на уговоры матери – Ирины Анатольевны, вышедшей очередной, четвёртый раз замуж и уехавшей к мужу в Швецию, переехать к ней в Стокгольм. У неё очень даже не плохо шёл свой маленький бизнес по оказанию менеджерских услуг компаниям, находящимся в кризисном состоянии, и в России. Она моталась в основном между Питером и Москвой и в принципе жизнью своей была довольна. Работа давала и моральное удовлетворение, и приличные деньги, и обширные знакомства с новыми людьми. Но постепенно Снежане захотелось уже осесть где-то и завести семью. Звучит, конечно, не очень, похоже, как будто хочешь завести собаку, но суть от этого не меняется. Но с семьёй-то, как раз, ничего и не получалось. А работать стало скучно. Мама была счастлива и уверена, что уж этот её брак продлится до конца её жизни (она, правда, каждый раз была в этом уверена, но потом опять уходила от очередного мужа и искала следующего). И Снежана решила, что, раз уж семьёй ничего не получается, то хотя бы на новом месте будет не скучно создавать свой бизнес. И уехала в Стокгольм.

С Анечкой они не виделись больше двух лет, но перезванивались. И Снежана в принципе была в курсе её жизни даже больше, чем её мать, с которой у Анечки не складывались такие теплые и доверительные отношения, как со старшей сестрой, хоть и не родной ей по крови. Поступление в колледж – увлечение готами – знакомство со взрослым мужчиной и бешеное счастье…

Снежана усердно трудилась и не сразу обратила внимание, что от Анечки давно нет звонков. Она начала названивать ей сама и забеспокоилась, когда в очередной раз автоответчик сообщил, что абонент не доступен. Тогда она, скрипя сердцем, позвонила Маргарите Петровне.

Со Снежаной у них отношения были, мягко говоря, прохладные. Маргарита Петровна ревновала мужа к его бывшей жене, матери Снежаны, не без основания считая, что тот до сих пор любит эту «поблядушку», как она её называла. А Анечку ревновала к Снежане, которая обожала неродную сестру, и прислушивалась к её мнению чаще, чем к советам родной матери. Снежана же не испытывала никаких чувств к новой жене любимого отчима, просто старалась поменьше с ней общаться, чтобы лишний раз не ощущать её негатив по отношению к себе. Из истерики Маргариты Петровны по телефону Снежана только поняла, что случилось что-то ужасное. И тут же вылетела в Питер.

Она застала Маргариту Петровну в невменяемом состоянии. И только необходимость ухаживать за ней не позволила Снежане самой впасть в истерику от ужаса. Её любимой младшей сестрёнки больше нет… В полиции со Снежаной разговаривать отказались, а из слов Маргариты Петровны, по крупицам выуженных из её рыданий и обвинений всех и вся, получалось, что девочка безумно была влюблена в старого ловеласа, который её в конце концов бросил, и тогда она покончила собой, перерезав себе вены на руках.

И у Снежаны появилась цель – выяснить правду и наказать виновных. Но не бросишь же несчастную женщину одну в таком состоянии? И Снежана вызвала в Питер маму, а сама вернулась в Стокгольм, чтобы решить проблемы со своим только что налаженным там бизнесом, поскольку размотать этот клубок до конца, сидя в Швеции, было не возможно, и надо было возвращаться в Россию. Ещё некоторое время она моталась между Стокгольмом и Питером, пока улаживала все вопросы.

Мама не могла тоже бесконечно оставаться в Питере, а Маргарите Петровне, это уже было понятно, нужна была профессиональная помощь. И Снежана нашла для неё неврологическую клинику в Стокгольме «SilverMed». Общее горе и искреннее сочувствие примирило женщин между собой, а мама и Маргарита Петровна даже подружились, поэтому последняя не стала сопротивляться переезду, и у Снежаны развязались руки для возвращения в Россию. Тем более что Маргарита Петровна во многом оказалась права: и в ревности к бывшей жене мужа – ну какой женщине понравится, что мужчина, который клялся тебе в любви и позвал замуж, оказывается, по-прежнему любит другую? И в том, что у младшей сестры была куча комплексов по поводу и своей внешности, и ума, благодаря обожанию и преклонению перед старшей сестрой. А та этого не замечала, и где был при этом её так восхваляемый ум? И то, что Снежана безответственно отнеслась к доверию Анечки. Ведь знала же, что она не прислушивается к матери, а, значит, надо было быть внимательнее к ней, раз уж часть ответственности лежит на тебе. «Мы в ответе за тех, кого приручили» – не так ли?

Опираясь на слова Маргариты Петровны о «старом ловеласе» и жалобам Анечки о часто отсутствующем возлюбленном, денно и нощно занимающимся своим собственным бизнесом, Снежана вычислила Александра Савельева. Всё сходилось: солидный возраст, руководство стремительно развивающейся строительной компанией «Девелопмент», работающей на рынке недвижимости в Санкт-Петербурге и в Москве (отсюда и частое отсутствие в Питере – сделала выводы Снежана. Александр Сергеевич, действительно, тогда часто мотался между двумя столицами, так как бизнес в Питере был ещё в периоде становления), владелец квартиры, в которой свела со своей жизнью Анечка, холостой мужчина, отнюдь не обделённый женским вниманием. На его фоне младший брат Алексей потерялся и выпал из поля зрения Снежаны. И она даже не обратила внимания, что в дневнике Анечки, сплошь заполненном её экзальтированными чувствами вперемежку со стихами, где имя её любимого писалось как «Ал», оно могло относиться как к Александру, так и к Алексею…

А потом была Москва, поскольку теперь Александр Сергеевич жил в основном здесь (из-за трагедии в Питере решила Снежана, и была частично права, только не знала, что связано это было с состоянием младшего брата). Она решила действовать сразу по двум направлениям: влюбить в себя Александра Сергеевича, а потом бросить в самый пик отношений, чтобы он на своей шкуре почувствовал боль, когда тебя бросают, как надоевшую игрушку, и применить свои таланты кризисного менеджера, только уже наоборот, не для возрождения, а чтобы потопить его бизнес. Для осуществления и того и другого она больших препятствий не видела. С мужчинами всегда расставалась по своей инициативе и прекрасно видела, что с ними творилось после расставания с ней. К её чести надо сказать, она прилагала не мало усилий, чтобы наладить потом с ними дружеские отношения.

В случае с Александром Сергеевичем Снежана не учла только одного – что сама может его полюбить, просто в голову не приходило, что в человека, которого так сильно ненавидишь, можно влюбиться… Потому и пыталась сбежать, осознав глубину своих чувств, так неудачно осуществив первую часть своей мести и даже не приступив ко второй.

А с тем, что произошло с Анечкой и Алексеем, Саша был, пожалуй, единственным, кто был абсолютно ни в чём не виноват. Просто оба оказались слишком молодыми и неопытными, чтобы справиться с тем накалом чувств, которые испытывали. Не созрели ещё их личности, не сформировался до конца внутренний стержень, не говоря уже о житейской мудрости… Плюс Анечкины комплексы, пропущенные родными, и подростковое бахвальство Лёши… Так что виноваты были все, и, одновременно, никто…

18