Наш неоконченный роман. Молчун ты мой любимый

С кормлением тоже получалось не очень. Как она ни старалась, но раны на сосках не проходили. Лёвушка постоянно морщился и капризничал. То ли оттого, что ей не удавалось до конца смыть заживляющую мазь, то ли от того, что в молоко попадала её кровь. А самой Шурочке кормление доставляло жуткую боль.

После визита к педиатру Шурочка себя почувствовала абсолютно никчёмной матерью. Лёвушка не набрал положенный к первому месяцу жизни вес и, соответственно, отставал в росте. Контрольное сцеживание показало, что молока у Шурочки не хватает, а саму процедуру она делает не правильно. Врач выписала направление на молочную кухню для получения прикорма ребёнку, Шурочке прописала диету для увеличения молока и взяла телефон Тимура Георгиевича.

Что уж там врачиха наговорила мужу, но уже в следующие выходные водитель Тимура Георгиевича отвёз Шурочку к психотерапевту, а сам остался с сыном, поскольку нанимать няню не хотел, категорически не желая появления в доме чужого человека.

Пожилой дядечка с удивительно добрыми, но печальными, и, в тоже время, лукавыми глазами (прямо Пан

с картины Врубеля!), Константин Аркадьевич, поспрашивал Шурочку о том, о сём, и она сама не заметила, как заснула. Впервые за месяц заснула глубоко, без сновидений. А проснулась бодрой, отдохнувшей, будто сбросившей с плеч тяжкий груз, помолодевшей лет на десять! Ну, если не на десять, то на пять точно. Очень удивилась, что прошло всего полтора часа, и смутилась, что так получилось. Кинулась было извиняться, но Константин Аркадьевич

её остановил, сказав, что это очень хорошо, что она поспала.

С тех пор их встречи стали повторяться еженедельно. Шурочка их ждала как манны небесной

. А рассказать Константину Аркадьевичу ей всегда было что, потому что даже в объективно позитивных событиях она умудрялась находить поводы для очередных комплексов и страхов. И рассказать о них почему-то оказалось проще чужому человеку, чем поделиться и спросить совета у мамы или Олеси. Впрочем, Олесе Шурочка звонила, но та ударилась в воспоминания о собственных ощущениях в первые месяцы жизни дочери, и своими страхами – а хорошая, правильная ли она мать, Шурочка с ней так и не поделилась.

Тимур Георгиевич теперь старался на работе не задерживаться. Спешил поужинать и освободить Шурочку от хлопот о сыне. Шурочка чувствовала себя не нужной. Её грудь Лёвушка наотрез отказывался принимать, как только начался прикорм. И то, право, кому охота напрягаться, если из бутылочки течёт легко и сколько хочешь? И по вкусу больше нравится (сцеженное материнское молоко, которое едва хватало на одно-два кормления, пил, кривя губы). Менять пампесы и пеленать у Тимура Георгиевича получалось не хуже, чем у жены, а подмывать и купать даже ловчее.

Шурочка вслушивалась в сюсюкающий голос мужа и клёкот сына, немного напоминающий смех, и ей становилось ещё горше. Она чувствовала, как тает сердце Тимура Георгиевича от любви к сыну, и понимала, что у неё-то оно не тает. Да, она любит Лёвушку, готова жизнь за него отдать, выцарапать глаза любому, кто посмеет сказать о нём не доброе, всё для него сделать, чтобы он рос счастливым, но… Но вот не такая эта была любовь, как надо. Чувствовала Шурочка, что не такая. «Не такая», а «какая» объяснить не могла. Не мужу, конечно, об этом они с ним не разговаривали, а себе и Константину Аркадьевичу.

Психотерапевт разложил страхи Шурочки по полочкам, рассказав о типах взаимоотношений матери и сына. Шурочка с удивлением услышала, что таких типов аж пять

! Себя безоговорочно отнесла к типу «отстранённой матери» – не уверенной в себе, всё время боящейся сделать что-то неправильно. И, как следствие, как оказалось, рискующая вырастить из сына недоверчивого и циничного мужчину. Один недоверчивый мужчина в их семье уже был – муж, второго получить не хотелось.

Из оставшихся вариантов больше всего Шурочке понравился тип «доброжелательная мать», чьи сыновья умеют строить счастливые отношения с женщинами. Но для этого, оказывается, Шурочка должна быть, в первую очередь, счастлива сама, не заморачиваться с самооценкой по любому поводу, иметь хорошие отношения с мужем. Тогда и сын для неё будет радостью, без завышенных требований к нему, но не единственным светом в окошке. Забота с любовью без излишней опеки – такой девиз Шурочке нравился. Только вот воплощение в жизнь этого варианта упиралось во взаимоотношения с мужем – проблема, которую Шурочка интуитивно чувствовала, но справиться с которой у неё пока не получалось.

Но – лиха беда начало! Теперь она чётко знала, к какой цели надо стремиться. И была не одна.

– древнегреческий (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%94%D1%80%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D1%8F%D1%8F_%D0%93%D1%80%D0%B5%D1%86%D0%B8%D1%8F) бог (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%91%D0%BE%D0%B3) пастушества и скотоводства, плодородия и дикой природы. Пан родился с козлиными ногами, длинной бородой и рогами, и тотчас же по рождению стал прыгать и смеяться. Его отец – Гермес, отнес сына на Олимп (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9E%D0%BB%D0%B8%D0%BC%D0%BF) и до того развеселил всех богов, что боги назвали его Паном, что по древнегречески означает – «великая радость». Врубель изобразил своего героя больше похожим на Лешего из древнерусских сказаний, а картину сам называл «Сатир», по имени лесного божества, жизнерадостного козлоногого существа. Сатир в греческой мифологии ленив и распутен, он проводит время в пьянстве и охоте за нимфами (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B8%D0%BC%D1%84%D1%8B).

– происхождение фразеологизма имеет исторические корни. Во время бегства евреев из Египетского рабства через пустыню, пастух Моисей, возглавляющий поход, взмолился богу о даровании пищи измученным жарой и голодом людям. Согласно библейскому писанию, им была ниспослана «манна небесная», особая еда, буквально упавшая с неба, накормившая всех досыта. Это были своеобразные белые крупинки, похожие на семена кориандра, а также на бдолах – смолу одного индийского кустарника. Название «манна» произошло от того, что евреи спрашивали Моисея «Ман-гу?» – «Что это?». А тот объяснил им, что это хлеб, который дал бог. При поедании юноши чувствовали вкус хлеба, старики – меда, а дети – масла. До полудня можно было собирать манну, а затем она таяла под лучами солнца.

– 1.«Влюблённая мать» – всегда восхищена своим ребенком, он для нее идеал во всем. Постоянно хвалит сына, считает его самым умным и самым красивым, самым талантливым и просто неотразимым. Готова ради него всем пожертвовать, но и требования к ребенку выдвигает высокие. Проблема в том, что отношения построить такой мужчина сможет только с женщиной, которая будет любить его также преданно и самоотверженно. Он ждет поклонения и восхищения от своей супруги. 2.«Сверхопекающая мать» – всегда тревожится о своем сыне и мечтает быть рядом с ним всю жизнь. Обычно такое поведение помогает воспитать запуганного и неуверенного в себе мальчика, который сильно зависит от своей родительницы. С женщинами отношения складываются у таких мужчин крайне сложно: никто не выдерживает конкуренцию с матерью.

3.«Подавляющая мать» – стремится контролировать всё и всех. Она всегда готова напомнить, кто в доме хозяин, и поставить сына на свое место. Мужчина, который в детстве терпит унижения от матери, очень сложно строит личную жизнь. Порой из-за полученных психологических травм пытается отыграться на своей жене.

4.«Отстранённая мать». 5.«Доброжелательная мать».

23

Андрей, как всегда, ждал Шурочку в машине на выходе из внутреннего двора-колодца дома, где принимал психотерапевт. Её сеансы длились обычно не больше трёх часов, но сегодня она что-то задерживалась. Будь у него такая красивая жена, фиг бы он отпускал её одну на встречи с мужчиной, пусть и врачом, пусть и стариком. Но это дело, как говорится, хозяйское, не его, водилы, дело.

Андрей дал себе ещё 15 минут ожидания и поднялся на девятый, последний этаж (без лифта! Охота же кому-то ещё и деньги платить, чтобы добровольно подниматься по лестнице на такую верхотуру! Впрочем, чудиков хватает – ему один кореш рассказывал, что в Париже на смотровой этаж Эйфелевой башни везут три лифта и ведёт одна лестница. Так вот, на эту самую лестницу мало того, что очередь стоит, так ещё и билеты продают, не хилой цены, между прочим, двадцать евро, это почти тысяча четыреста рубликов! А смотровая-то на высоте ста шестнадцати метров. Это ж сколько этажей получается? Ё-моё! Больше тридцати!)

На настойчивые звонки Андрея открыл сам Константин Аркадьевич и очень удивился вопросу о Шурочке. Сказал, что она его покинула почти два часа назад, а если быть точным, добавил он, заглянув в журнал посещений, в 13.55. А сейчас на часах было уже половина четвёртого. У Андрея внутри всё похолодело. Пропустить её на выходе из двора он не мог. Другого выхода не было, это тщательно проверил Павел Петрович – начальник охраны Тимура Георгиевича. Значит, что-то с ней случилось здесь, в подъезде. И Андрей трясущимися руками набрал номер телефона шефа.

Через полтора часа томительного ожидания на площадку девятого этажа влетел запыхавшийся Павел Петрович. И они начали вдвоём методически осматривать лестничную клетку, упёрлись в наглухо заколоченный выход на чердак, поднявшись по узенькой металлической лестнице. Павел Петрович чуть ли не носом пропахал лестницу на несколько пролётов вниз и по каким-то одному ему видимым приметам сделал вывод, что этаж Шурочка не покидала. И что все следы ведут в квартиру напротив психотерапевта.

В этой второй на площадке квартире жила старушка – божий одуванчик, назло наследникам занимая огромную жилплощадь из нескольких комнат когда-то бывшей коммуналки и упорно не желающей ни внуков к себе на проживание пускать, ни освобождать квадратные метры, отправившись в мир иной. Всё это Павел Петрович выяснил ещё тогда, когда Шурочка только собиралась приступать к сеансам у психотерапевта.

На звонки никто не открывал, а выглянувший на лестничный шум Константин Аркадьевич сообщил, что уже давно не видел соседку. Дождавшись, когда доктор закроет за собой дверь, Павел Петрович легко открыл дверь, поковырявшись в замочной скважине обыкновенным гвоздиком, вытащенным из досок заколоченного чердачного хода.

Андрей ожидал, что они найдут в квартире мёртвую старушку, но никакого затхлого запаха не было. Не было и старушки. Они осторожно прошлись по всем комнатам длинного коридора коммуналки, и в его конце обнаружили ещё одну входную дверь, за которой была ещё одна лестничная клетка, то ли соседнего подъезда этого же дома, то ли другого дома.

Выход на чердак здесь был не заколочен, лишь закрыт на старый проржавевший замок, открыть который Павлу Петровичу труда не составило. Сделано это было так, для порядка. Даже неопытному Андрею было видно, что замок давно не открывали. А спуск по лестнице вывел их на улицу, совсем не ту, на которой стояла машина Андрея.

Павел Петрович ещё только собирался с духом, чтобы позвонить шефу, ведь это был его косяк, его промах, как начальника охраны, когда раздался звонок от Тимура Георгиевича:

– Возвращайтесь! Похитители уже вышли на связь и выдвинули требования.

– Тимур Георгиевич, тут надо бы всё тщательно облазить, – нашёл в себе силы возразить Павел Петрович.

– Всё потом! – как-то устало произнёс шеф, – Сейчас вы мне оба нужны тут.

Тимур Георгиевич потребовал от похитителей связь по видео с женой, чтобы убедиться, что она жива и не пострадала, но они отказали, жёстко заявив, что утром пришлют видеозапись. Неизвестность усиливала тревогу. Тревога способствовала бессоннице. Бесила собственная глупость – не предусмотрел. Душила собственная вина – не защитил. Волком хотелось выть от собственного бессилия. Горело сердце от жажды мести. Бесконечно долго тянулась ночь из-за бессонницы.

24

Шурочка очнулась в тёмной незнакомой комнате на скрипучей пружинной кровати. Язык прилип к нёбу, горло драло от сухости. Страшно хотелось пить, но пошевелиться было ещё страшнее. Чтобы не поддаться панике, Шурочка начала восстанавливать в памяти события сегодняшнего (а, может, уже вчерашнего?) дня до момента, когда потеряла сознание…

Она была у Константина Аркадьевича. Они говорили о том, чего ей не хватает в семейной жизни. Оказалось, парадоксальная вещь – любви хватает, а уверенности в любви – нет! Когда она самостоятельно пришла к этому выводу, очень удивилась! (Была у Константина Аркадьевича такая манера вести приём – он больше слушал, чем говорил сам, умело направляя мысли пациента в нужное русло. Получалось, что ты как будто рассуждаешь, беседуешь сам с собой или с добрым другом, а не с врачом) Выходило, что ей, Шурочке, не хватает каких-то ласковых, пустяшных слов, подарков… Нет! Не подарков! А подарочков! Мелких, не дорогих! Не по случаю праздников, а просто так. Без намёков или прямого выпрашивания. Элементарно посидеть рядышком, взявшись за руки, только чтобы муж обязательно взял её за руку первым. Услышать от него какие-то милые прозвища. Да хоты бы «солнышко», например, или «рыбка». Такие вот у Шурочки были непритязательные желания, чтобы чувствовать себя любимой и счастливой.

Следуя логике любой среднестатистической женщины, ей хотелось видеть в своём муже соединение положительных качеств мужчины-праздника – коммуникабельность, способность на широкие жесты, оптимистичное отношение к жизни, с положительными качествами молчуна-зануды – надёжность во всех отношениях, ответственность и серьёзность в вопросах брака и семьи. И совсем не хотелось сталкиваться с отрицательными – поверхностность, ненадёжность, измены мужчины-праздника и скучность, педантичность, стремление к одиночеству молчуна-зануды. В чистом виде два этих противоположных мужских типа встречаются крайне редко, как правило, представители сильного пола обладают лишь отдельными чертами, присущими тому или иному типу, но Шурочке «повезло» нарваться на чистый тип молчуна-зануды, строить отношения с которым нужно было опираясь только на его поступки, а не слова, коих из него не вытащишь. И свои желания выражать прямо, не рассчитывая, что он поймёт твои прозрачные намёки.

И вот здесь-то, с точки зрения психиатра, всё выглядело кристально просто и ясно – столько подвигов, сколько совершил Тимур Георгиевич ради Шурочки, мог совершить только глубоко любящий человек, что называется, горы готовый свернуть

ради неё! И эта его бескорыстная помощь с семьёй брата – ведь мог молча пройти мимо, заставив Шурочку работать с полной отдачей методом наказания или даже уволить. Его доверительное отношение к ней, когда позволил прикоснуться к истории своей семьи – что ему стоило нанять стороннего переводчика, с которым не надо было объясняться? И это его преодоление самого себя, своей обиды, даже ненависти, когда бросился за ней в Москву! А сам факт его женитьбы на ней? В пятидесятилетнем возрасте, когда перспектива делить свою территорию с партнёршей и подстраиваться под неё, приводит молчунов-зануд в ужас! Бога ради! И не надо говорить о ребёнке! В большинстве своём дети любимы мужчинами пока они сами любят их мать. А дальше отделываются щедрыми или не очень алиментами. Что мешало Тимуру Георгиевичу поступить также? А это его внимательное отношение к её самочувствию, настроению, его мгновенная реакция на её послеродовую депрессию? У большинства мужчин реакция варьировалась бы от грубого: «Хватит дурью маяться!» до легкомысленного: «Зайка, что ты переживаешь из-за ерунды?!»

Шурочка прекрасно помнила, с какой радостью, воодушевлением она вышла от психотерапевта. Пусть Тимур Георгиевич никогда не был и не будет мужчиной-праздником, но и классическим молчуном-занудой он не стал. Молчуном – да, был, а вот занудой – нет. Однозначно, нет! И, значит, у неё есть все шансы вернуть хоть частичку того открытого, улыбчивого Тимура, каким он был в молодости.

Именно об этом думала Шурочка, когда на неё напали сзади. Чья-то большая ладонь перекрыла ей воздух, зажав рот и нос, плотно прижав к лицу влажную тряпку со сладковатым запахом. Шурочка стала задыхаться, сознание поплыло. Она забилась в жёстких тисках. А последнее, что она запомнила, прежде чем окончательно потерять сознание, был укол в руку…

Шурочка осторожно прощупала левую руку и обнаружила след от укола. Значит, она всё правильно вспомнила. Укол – снотворное, сладко пахнущая тряпка – хлороформ. Её усыпили и куда-то увезли, но она жива и невредима, а, значит, это – похищение. Точно рассчитанная доза хлороформа и снотворного явно указывала на то, что заказчику похищения фармацевтика знакома не понаслышке. А это значит, что ему что-то нужно от её мужа. Не от неё же! Что с неё взять, кроме анализов? И, значит, шанс на спасение есть. Нужно только набраться терпения и мужества, вести себя осторожно, не поддаваться панике.

Как ни готовила себя Шурочка к появлению похитителей, дверь отворилась неожиданно. Вспыхнул яркий свет, и в комнату вошли двое. Оба в военной камуфляжной форме и с балаклавами

на голове. Один начал устанавливать какую-то аппаратуру, а второй подошёл к Шурочке и весело так, в расстяжечку, скомандовал:

– По-о-одъём!

Жёстко взял Шурочку за локоть и отвёл в туалет. Прохладная вода дала возможность почувствовать облегчение. Закрытая дверь – ощущение безопасности. Ложное, конечно. И слишком короткое. Её опять жёстко взяли под локоть и вернули в комнату, где для неё уже был приготовлен стул и видеоаппаратура.

– Ну, что, золотая рыбка, вякни что-нибудь! Не молчи, как рыба! – скаламбурил балагур и сам же заржал над своей шуткой.

– Что? – осторожно переспросила Шурочка.

– Что ты жива и невредима.

– Я жива и невредима, – послушно повторила Шурочка, глядя прямо в камеру.