Отбрось всё, что не ты

Стася, к счастью, отлично умела пользоваться навигатором. И довольно быстро отыскала адрес ближайшего ночного клуба – всего полчаса пешком. Хотела вызвать такси, но Лёлька предложила прогуляться.

Ночной город по-своему прекрасен. Девушки шли, взявшись под ручку, вдыхали прохладный осенний воздух. Алкоголь разгорячил головы и зарумянил щеки. На улицах не было ни души. Карамельный свет фонарей освещал дорогу.

Охранник на входе в клуб снисходительно поглядел на них:

– Вы куда, дамочки?

– Решили повеселиться. А что, нельзя?

– Вход только по пригласительным.

– Но послушайте! Я известная художница, здесь недалеко в галерее моя выставка, мы как раз отмечаем ее… успешное открытие. А это – известная журналистка! Она приехала к нам из другого города!

– Ладно, ладно, уговорили. Проходите. Все равно, думаю, надолго вы там не задержитесь, – ухмыльнулся наглый охранник, мазнув оценивающим взглядом.

Искательницы приключений робко зашли в зал. Громко орала музыка, мигали яркие неоновые огни. В центре зала полуголая толпа конвульсивно дергалась под рваные ритмы.

Они приземлились у стойки.

– Вам чего? – спросил бармен.

Девушки переглянулись:

– Апельсиновый сок?

– С водкой?

– А… можно просто сок?

– Может, хоть текилы плеснуть?

– А, может, шампанского? – предложила Стася.

Бармен поставил перед ними два бокала:

– Коктейль «Мимоза» для дам.

Лёлька посмотрела с сомнением, но возражать не стала.

Сделав по глотку, они решили затесаться в толпу и потанцевать. Алкоголь кружил голову, и было все равно, подо что двигаться.

Им хватило сорока минут. После этого, потные и счастливые, они распрощались с барменом, а затем и с охранником, который буркнул напоследок «я же говорил». И отправились обратно к Станиславе.

Ночью Лёльку мучил дурной сон.

Ей казалось, что это она – художница, стоит в галерее и принимает гостей. А те несут и несут цветы и говорят пространные комплименты: «Все прекрасно, душечка, но вот только линии недостаточно четкие, а тут слишком яркие цвета. Но в целом ты молодец»!

Гости все заходят и заходят, и заваливают ее цветами. А глаза их пусты и безжизненны, улыбки застыли в оскале, лица начинают расплываться и превращаться в хищные злые морды.

Они, как зомби, надвигаются на нее, засыпая цветам и комплиментами.

Становится сложно дышать. Она задыхается, хочет вырваться, сделать вдох, но воздух не проникает в легкие. Открывает рот, пытается закричать, но крик застревает в горле.

Как султан в детской сказке про золотую антилопу, она закричала: «довольно!». И цветы превратились в черепки, погребая ее под собой.

А вокруг стояли люди со стеклянными пустыми глазами и оскалами на лицах. И молча смотрели, как она погибает.

«В целом, неплохо, только экспрессии не хватает, душечка».

С трудом вынырнула из черепков, сделала глубокий резкий вдох – и проснулась.

Она сидела на кровати в холодном поту, судорожно хватая ртом такой вкусный свежий холодный воздух.

Все, решила Лёлька, пришло время для тяжелой артиллерии.

Потихоньку соскользнула с кровати. Стася крепко спала, чуть приоткрыв рот и свесив руку.

Вышла в студию, прикрыла за собой дверь. Нашла не без труда сумку. Вытащила телефон. Набрала номер и зашептала:

– Маман, привет! Не разбудила? Извини! Ты сейчас в России? Можешь приехать?

Огорошив маму, женщину непреклонного возраста, великую и прекрасную художницу-авангардистку Элеонору Бенедиктовну Бродскую, просьбой, добавила: «Слушай, надо спасать человека, дело жизни и смерти».

Мама у Алевтины женщина занятая, каждый день расписан по минутам модными тусовками, выставками и приемами. Но с дочерью была рада лишний раз увидеться.

К тому же, она питала слабость к молодым художницам, любила им покровительствовать, давать советы, помогать деньгами и связями. Элен видела в этом свою миссию – увеличивать количество прекрасного в мире. «Кто же, если не я?» – томно вздыхала она.

– Конечно, деточка! Я как раз хотела передать тебе приглашение на закрытую вечеринку по случаю премьеры фильма одного известного режиссера! Запамятовала имя, но это не так важно. Главное, что я там присмотрела для тебя прекрасного кавалера!

– Ой, маман! Опять ты за свое?! – Лёльку передернуло. Она любила мать, но иногда хотела придушить.

– И не надо ойкать! Кто же позаботится о тебе, если не я?! Обо мне в свое время никто не позаботился, еще спасибо скажешь! К тому же, это еще не скоро, успеешь себя в порядок привести, может, на шейпинг походишь, в солярий. Давай, диктуй адрес.

Элен постоянно доставала для дочери билеты на разные интересные, в том числе, закрытые мероприятия, где собирались представители творческих профессий. Но не для того, чтобы способствовать профессиональным успехам дочери, работу Лёльки она больше воспринимала как хобби, а чтобы, во-первых, приобщить дочь к своему миру, и, во-вторых, познакомить ее с каким-нибудь достойным мужчиной.

С мужем Элеонора Бенедиктовна разошлась давно, когда дочери исполнилось два года. С тех пор изредка заводила романы, которые никогда не длились долго. В основном, мужчин она подбирала, как аксессуары. Этот подойдет для поездки в Париж, с этим не стыдно появиться на ковровой дорожке, с этим можно пойти на молодежную тусу, а этот будет удачно подчеркивать новое изумрудное платье на балу.

Ей пришлось нелегко после развода, одной, с маленьким ребенком на руках. Она считала, что виновата сама – неправильно подошла к выбору объекта. И для Лёльки хотела найти достойного жениха: «Я желаю тебе счастья, не хочу, чтобы ты страдала, как я».

Обычно пригласительные сопровождались короткой запиской: «Там будет М., присмотрись, холост, богат, очень перспективный».

Лёлька кривилась, но шла.

Не то, чтобы она не хотела знакомиться с мужчинами. Хотела и верила, что где-то ждет ее прекрасный принц. Вернее, она согласна была и на не особо прекрасного, лишь бы любил, заботился, лишь бы ждал дома.

Но настойчивость маман в этом вопросе слегка раздражала. К тому же, вкусы у них были совершенно разные. Все эти богемные мужчины, изображающие тоску и усталость от жизни, влюбленные в себя, навевали скуку на Лёльку.

Она не представляла, как можно жить с этим каждый день! Тем более, из-за своей способности подстраиваться под настроение собеседника, чувствовать то же, что чувствует он, боялась сама увязнуть в этих ощущениях.