Да воздастся каждому по делам его. Часть 3. Ангелина

– Чего тебе?

– Уезжаешь, солнечная?

– Да. Утром поезд.

– Навсегда, скажи?

– Не знаю. Может.

– А мне жить как? Сына убили, мужа околдовали? Меня убей теперь, ты ведь можешь, ведьма.

– Зачем ты так? Разве во мне дело, Чергэн? В себе причину ищи, ты его отняла у меня, украла…

– Да. Ворованный конь – он часто порченый. Вот дите твоё не Рома моего, только это хорошо. А то бы беда была.

– Дура ты, хоть и цыганка. Иди, вон мужик у тебя живой, здоровый. Будешь так жить и его потеряешь.

– Умер он уже, золотая. Умер.

Чергэн резко отвернулась и быстро пошла по улице, почти побежала. Через секунду ее фигурка растаяла в сумерках угасающего дня.

– Тьфу! Совсем одурела…

Солнечным, уже почти осенним утром, на перроне было даже прохладно, Анна замотала Ирку в свою кофту и стояла с ней в здании вокзала, спрятавшись от ветра. Геля сторожила чемоданы, поезд должен был вот-вот подойти, и она последний раз смотрела с холма вниз, на деревню. Кто-то тронул ее за плечо. В этот момент что-то случилось в мире, и горячая волна окатила Гелю с ног до головы, обожгла кожу и варом окатила щеки. Она медленно обернулась.

Сзади, смущенно улыбаясь, но жадно всматриваясь в ее черты, стоял Володя…

Глава 8. Дома

Павелецкий вокзал встретил их пронизывающим ветром и дождем. Пока всё выгружали, считали бесчисленные сумки и сумочки, ведра и бачки с вареньем и соленьями, корзинки с яйцами и другим добром, которым их нагрузили в деревне, Геля промерзла до костей. Анна тоже стучала зубами, она прижалась спиной к колонне и держала спящую Ирку, до ушей закутанную в теплое Володино пальто. Володя бегал уже минут двадцать в поисках носильщика, а потом еще надо было бы поймать такси. Но, наконец, все это закончилось, и в комнате, уложив Ирку, они долго, молча сидели за столом, просто глядя друг другу в глаза. Потом, очнувшись от много значительного покашливания Анны, встали и вышли на кухню.

– Анна Ивановна. Будем знакомы.

Мать кокетливо протянула руку парню, вроде как они не тряслись долгих восемнадцать часов в тесном плацкарте.

– Володя.

Он смущенно улыбался, но у всех было такое чувство, что просто все стало на свои места, и все наконец встретились после долгой разлуки…

***

– Геля, я родить не могу, мужики чего-то все не те. Мне уж тридцатник, знаешь?

Верка стояла, опустив голову и в её позе – непривычно опущенных плечах, сгорбленной спине была какая-то тоскливая беда, обездоленность, одиночество, пустота. Геле жалко стало её до комка в горле, до слез. Ей стало стыдно за ту противную мысль, вдруг промелькнувшую в голове помимо ее воли – что-то вроде «Детей любить надо, коль хочешь, чтобы их Бог давал». Она погладила Верку по голове, как маленькую.

– У врача была?

– Да была… Я ж не замужем. Кто всерьез заниматься мной будет, какие дети. Неполная семья получится. Там запрет какой-то, не знаю…

– На что запрет, дурында? Ты ж родить хочешь, на это разрешения не требуется.

– Не Гель. У меня там чего-то по-женски. Да и брат Даун, не знаешь, наверное…

– И что? Это ничего не значит, у тебя может все нормально быть.

– А может и не быть, ага? Пийсят-пийсят. И чего? Я одна буду дебила воспитывать? Не. Я здорового хочу.

– Дауны не дебилы, пора бы знать, среди детей живешь, это работа твоя – дети. А свой, он любой родной. Рано тебе, Верк, детей иметь. Повзрослей сначала.

– Та лааадно. Воспитательница. Сама небось не дебилку ростишь, так откуда тебе знать. Он вон, Васька, братик мой хренова, здоровый уже дурак. Пятнадцать уж, а руку из штанов не вынимает, мать стирать замучилась. А вилку да ложку держать не научился. Жрет из миски ртом, как свинья. Мне чего, оно надо?

Верка подошла ближе, притянула Гелю к себе, зашептала горячо, прямо в ухо

– Слушай. У нас тут девочку вчера привезли, не в твою смену, малышку, три года. Еленкой зовут. Такая чудесная, крошечная, ласковая. То ли армяночка, то ли цыганочка, не поймёшь. Мне бы взять ее, в приемные. А? У нее нет никого, мать с отцом пили, их убили в деревне, дом сожгли. У нас ведь вроде привилегии есть, у сотрудников… Только вот семья у меня не полная, мужа нет. Гель! Помоги!

– Жениться на тебе, что ли?

– Я без шуток. Пойди к директрисе, она тебя уважает, помогите документы собрать. Пусть словечко замолвит. Ну, или Вовка, в крайнем случае… Твой.

– Что Вовка? Не поняла!

– Ну этот… фиктивный брак…

Геля настолько обалдела, что не нашлась, что сказать. Она молча покрутила пальцем у виска, повернулась и ушла.

***

– Ангелина Ивановна, зайдите пожалуйста ко мне. Директор сегодня была, как-то особенно сурова, маленький глазки смотрели через толстые стекла очень сильных очков серьезно и даже зло.

– Вы в курсе, что Вера Михайловна подала комплект документов на удочерение ребенка из нашего интерната. Она письменно заверяет комиссию о том, что вы согласны написать её характеристику и дать рекомендации. Мало того. она уверяет, что тоже самое согласна сделать и я.

Геля видела, что Алевтина раздражена, но врать не стала.

– Я в курсе.

– А вы в курсе, что Вера Михайловна достаточно несерьезна в быту, принимает компании и у нее неблагополучная семья?

– Я ничего не знаю о несерьезности, Алевтина Михайловна. Мало того, я считаю, что человек, день и ночь занимающийся отказными детьми, отдающий им практически все, что имеет, не может называться несерьезным. Да и про ее быт я ничего не могу сказать, плохого не знаю. А что вы имеете в виду под не благополучностью семьи?

– Ну, к примеру у нее брат болен психическим заболеванием.

– Люди – дауны, это особый мир. Я не называла бы это так однозначно. И при чем тут это?

– Мы разве можем отдать ребенка такой неблагонадежной женщине? Подвергнуть его опасности – несерьезная мать, психически больной брат, пусть сводный. Вы были у нее дома?

– Я схожу. Можно мне уйти, у меня урок.

– Ступайте.