Путешествие от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной

– Дед-то, действительно, знатный? Похож на ветерана БАМа?

– Да, да, очень похож, – ответил парень.

– Тогда пропускай! – после небольшой заминки ответил мужчина.

– Геннадий Степанович Михеев, начальник строительства, фирма «Трансстрой-Восток» разрешил вам проехать, – доложил охранник по всей форме. И открыл шлагбаум.

Наш уазик бодро въехал на территорию, которая считалась секретной. На высокой железнодорожной насыпи, разрезающей тайгу, мы увидели железнодорожные пути. Ничего особенного не было в железнодорожных путях, мы видели их сто раз. Это так! Но надо принять в расчет одно обстоятельство – дорога пролегала в краю вечной мерзлоты, пятидесятиградусных морозов и туманов, и вокруг нее простиралось раздолье белых снегов и почти полное безлюдье.

Наверное, только медведи из леса да волки выходили на эту трассу. От станции до станции надо ехать несколько дней. Что касается железнодорожного вокзала, то тогда, в июле 2012 года, мы зафиксировали только начало строительства, нулевой цикл, общие архитектурные особенности здания просматривались слабо.

Мы впятером вышли из уазика, хотелось вдохнуть полной грудью –

свежего таежного воздуха. И как раз в этот момент проезжал товарный поезд. Скажите снова, ничего особенного! Соглашусь, что это так, опять– таки если не принимать в расчет, что это был первый поезд, который мы увидели так близко от Якутска!

Мы, конечно, побежали поближе, чтобы сфотографировать товарняк – успели! А потом папа торжественно передал Серебряное звено нам с Зиной, представителям среднего поколения, бывшим пионерам и комсомольцам, а мы в свою очередь вручили этот символический знак трудолюбия и самоотверженности нашим сыновьям – Ване и Коле, поколению next. Папа сказал небольшую речь. Он сказал, что парни должны найти свой трудовой путь в жизни, идти по нему смело и верить в то, что обязательно осилят его до конца.

Мы немного погуляли по строящемуся вокзалу, пытаясь представить себе его будущий облик. Мы не заметили, как папа набил коричневым и бежевым песком с железнодорожного полотна себе все карманы – ему хотелось увезти на память «кусочек БАМа». Обнаружила я это только дома, когда он высыпал содержимое карманов на обеденный стол. Но потом папа положил песок в маленькую баночку и написал на ней – «БАМ».

Мы впятером вернулись в поселок, отпустили свой транспорт и отправились пешком на пристань. Экспедицию возглавлял «ветеран БАМа», он шел бодро и быстро. Пройдя достаточно длинный путь, изучив окрестности и поняв, что Бестях строится не только в центре, но и прямо у берега, мы втроем – папа, я и Зина– подошли к кораблю «В.Рукавишников». Оказалось, что остается всего 5 минут до его отплытия. Я отправилась искать капитана. Конечно, это был тот самый кэп.

– Дело в том, – начала я свою речь извиняющимся голосом, – что наши мальчики…

– Опаздывают, – закончил за меня капитан.

– Мы ездили далеко, на железнодорожный вокзал, – снова стала оправдываться я. – Мы хотели показать мальчикам…

Капитан улыбнулся.

– Звоните им на мобильный, – перебил он. – Пусть поторопятся, будет дождь…

Наши парни бежали по дороге вприпрыжку. Корабль ждал. Пассажиры сочувствовали. Как только ребята запрыгнули на борт и мы отплыли, сразу же хлынул дождь. Но нашему трамвайчику он был нипочем.

POST SCRIPTUM. У этой бамовской истории было славное продолжение, или пост скриптум. Четыре годы спустя, то есть в 2016 году я решила вернуться в Нижний Бестях и посмотреть на новый вокзал, который к тому времени уже построили. О нем много писали. Моего любимого папы уже не было в живых. Мечта доехать на поезде до Нерюнгри или до Томмота, которую мы бурно обсуждали во время нашей поездки впятером, – увы, так и не сбылась.

В двадцатых числах июля 2016 года я отправилась в Нижний Бестях. Я посвятила эту экспедицию «Путешествие в советскую юность, на БАМ»-2

памяти папы. Я также села на речной трамвайчик «В.Рукавишников», взяла с собой Серебряное звено, также любовалась заливными лугами на берегах Лены.

Нижний Бестях за четыре года расстроился еще больше – построили Православный храм (вот папа был бы рад, увидев это!), дом Арчи, мечеть, много магазинов и кафе. Нижний Бестях стал еще краше, и был таким же многоязычным и оживленным.

Я зашла в «Тотас» и выпила чашку кофе за «нашим» столиком. Мне пришлось попросить местных подвезти меня в тайгу, к контрольно-пропускному пункту. Охранник также не хотел нас пускать за шлагбаум. Теперь уже мне пришлось сыграть роль «ветерана БАМа», а репрезентировали меня местные ребята. Сюжет повторился.

Я достала из сумочки и показала охраннику знак Серебряное звено, купленное 39 лет тому назад в обычном сувенирном магазине Тынды. Ребята сказали, что мне его вручили за заслуги в строительстве магистрали. Удивительно, и на сей раз этот «прием» сработал – нашу машину пропустили.

Железнодорожный вокзал был просто великолепен – розовато-серого цвета, с башенкой и часами, белыми колоннами, высоким крыльцом и просторной привокзальной площадью терракотового цвета. Все сверкало чистотой и … пустотой. Я встала в центр площади и торжественно подняла перед собой Серебряное звено.

Жизнь так сложилась, что я смогла сюда приехать в этот раз одна. Зина и Коля в этот момент купались в Желтом море, Ваню не отпустили с работы, он брал очень ответственное интервью у В. Гергиева, а папа отдыхал «в местах прохладных и злачных, в недрах Авраама». Погода на этот раз выдалась мрачноватая, небо заволокло облаками. Иногда накрапывал дождь.

Но я все равно подняла Серебряное звено у себя над головой, чтоб папа увидел. Я сказала папе:

– Вот видишь, я вернулась сюда…

И вот что случилось – солнце вышло из своего облачного укрытия, из своего заточения. Мощный всполох солнечного света прорезал облака, площадь перед вокзалом осветилась желтым светом, солнечная зыбь пробежала по холодным лужицам. Деревья в лесу очень сильно зашумели. Птицы радостно взмыли в небо. Это был «невозможно красивый» момент! И я поняла: папа меня услышал, он обрадовался, что я все помню.

Мы помним…

Книга вторая

Любовь

Гибсон блок

Дождь, серый и беспросветный, как сами эмигрантские будни, вот уже третий день шел в Эдмонтоне. «А в Новороссийске сейчас такие освежающие ливни», – с грустью подумала Лидия.

Пятнадцать небоскребов в даунтауне, как будто разлинованном на авеню и стриты каким-то аккуратным школьником, были похожи в эту непогоду на темных языческих птиц, печально спрятавших голову в крылья. И только электронная реклама делала даунтаун более менее нарядным. Здесь, на 96-й стрит было так гнусно, что Лидии хотелось повеситься. Гибсон блок, этот треугольный дом-корабль, в народе прозванный «утюгом», чернел в дожде готическими стенами. Мрачнее этого здания на 96-й стрит ничего не было. Да и быть, наверное, не могло. Он, Гибсон блок, нес на себе печать порока.

Гибсон блок был знаменитым в Эдмонтоне приютом для стрит-вимен, проще говоря, для канадских проституток, оказавшихся без крова и без гроша в кармане. Здесь этих женщин пытались немного «подремонтировать», а для начала давали постель и стакан чая, меняли грязные шприцы для наркотических инъекций – на чистые, спасали от самоубийства.

Лидия лежала в комнате №402 на узкой неудобной кровати, рядом же, на соседнем лежбище вздрагивала от липких кошмаров принявшая наркотики индианка. «А у нас в Новороссийске наркотики, слава богу, не легализованы… И у нас нет таких драных некрасивых жриц любви…», – размышляла Лидия.

Как же было невыносимо в этой чистенькой «камере» под номером 402! Невыносимо – несмотря на то, что из окна были видны извилистая река Саскачеван и православная греко-кефальная церковь, в которую приходили на службу русские эмигранты в Канаде. Но никакого умиления в измученной душе Лидии эта церковь не вызывала. Во-первых, потому, что у нее всегда было свое ностальжи, глубоко интимное, глубоко спрятанное вовнутрь, и оно никогда не возникало автоматически, по заказу: «увидел церковь – загрустил». Нет, все было сложнее и противоречивее в ее душе. И, во-вторых, эта церковь была слишком эклектичной: в ней священнослужители ходили в немыслимых розовых рясах и говорили на ломаном русском.

Нет, эта церковь не вызвала у Лидии никаких теплых чувств. Но все же сыграла в ее жизни определенную роль. Психиатр из Гибсон блока повел Лидию, заблудшую среди небоскребов русскую душу «очиститься» в греко-кефальную церковь, к отцу Владимиру – он решил, что это поможет ей встать на путь истинный. Лидия ничего не почувствовала на исповеди.

Но ночью, под стук неутешного дождя, засыпая в доме-монстре, на промокшей, опустевшей стрит, за тысячи– тысячи миль от родины, Лидия неожиданно вспомнила, как одиннадцатилетней девочкой ездила с мамой и папой в Псков. Но удивил ее не столько Псков, сколько маленький, древний Изборск, пограничная крепость на пути из Ливонии к Пскову. Игрушечный городок устроился на холмах, длинные тонкие березы отражались в бирюзовом небе. Вот где была святость и наивность, чистота и вера…Церкви взбежали на пригорок и «улеглись на нем привольно»…Это была фраза из авторской песни. «Вот где правда жизни – в допотопном Изборске! И как все это можно было оставить?! Нет правды в фальшивых неоновых огнях, и уж совершенно точно нет правды, в так называемой, «любви»…», – плакала Лидия, спрятавшись в подушках.

***

Канада началась для Лиды с Ванкувера. Она пробыла в нем всего один день. Фееричность этого города-порта поразила девушку. Лидии показалось, что она наконец-то попала в рай. Все сверкало чистотой, в витринах – нарядная дорогая одежда, на улицах – лотки с фруктами и запахи теплого моря. Впрочем, лет в семнадцать и Новороссийск представлялся ей банановым раем: белобокие корабли сладко покачивались в ее девичьих снах, солнце купалось в море, а море переливалось в солнце. Она верила в свои алые или хотя бы – в розовые паруса. Лет пять подряд она не выходила из баров, наслаждаясь звучностью английской речи, которая лилась из магнитофонов и меломанов, и, наконец, вышла замуж за одного моряка. Через три года брак был расторгнут. Однако здесь, лежа на эдмонтонских нарах она иногда вспоминала мужа без зла и упрека. В тот период своей жизни она бы все равно жила с ним и ни с кем другим, но на всю жизнь он не был ей нужен. Сергей остался в Новороссийске. Смешной человек, он купил подержанный «Мерседес» и решил, что будет самым счастливым человеком на Черном море. «Да в этом диком краю невозможно стать счастливым!!» – заключила Лидия, уезжая из Новороссийска. Тогда она не подозревала, что эта гордыня и игра с судьбой будут ей дорогого стоить.

Ванкувер стал началом новой жизни. «Ну, наконец-то, – думала Лида, облизывая губки и откидывая назад копну желтых волос, – наконец-то все изменится к лучшему» Она бродила по городу, гордо подняв голову, наслаждаясь его глубокой июльской прогретостью, яркостью зелени, пряностью запахов моря. Она была уверена, что ее утонченная славянская красота принесет ей дивиденды.

Люди на чужбине были высокими, крепкими, но некрасивыми и неулыбчивыми. Это удивило Лидию Смелякову, которую дома обычно называли Ладой. Оказывается, русские парни там, дома были намного сексапильнее: их густые русые волосы, высокие скулы, ироничные монгольские глаза выглядели притягательно. Но, в конце концов она ехала в Канаду не для занятий любовью и не в поисках заморского принца, она ехала устраивать свою жизнь в цивилизованном, рекламно-блестящем мире, где все говорили на ее любимом английском языке, где было столько офисов, супермаркетов, нарядных автозаправок, дорогой косметики, и многих других качественных вещей, которые она обожала.

Эдмонтон, в котором проживал ее дядюшка, родной брат ее отца, оказался скучным и провинциальным канадским городом. Жители Эдмонтна очень гордились, что подавляющее число зданий в нем было построено в северо-американском стиле, такая вот концентрация безликих одноэтажных «северо-американских» особнячков, с автономным отоплением и канализацией. В крошечном изолированном от всех микроволновом мирке каждого здания царил культ Америки. Поразительно, как канадцы во всем, даже в бытовых деталях не стеснялись подражать Америке. В России над таким откровенным идолопоклонством явно бы посмеялись. «Америка второго сорта», – так для себя определила Канаду Лидия.

Дядя Сэм («в девичестве», то есть в Новороссийске Семен Семенович) был тоже напыщенно скучным и провинциальным. В первый вечер, как и предполагала Лидия, дядя нудно повествовал ей, чего он достиг за 16 лет эмиграции, как помогла ему в получении гражданства одна «мощная общественная организация», хвастался накопленными долларами и многочисленными кладовками своего подражательского особнячка. Лидия уважительно поддакивала.

А утром, еще лежа в постели, Лидия услышала, как ее родственничек на украинско-английском наречии (полагая, конечно, что она его не слышит) какому-то другу из националистической украинской организации, филиала знаменитого Конгресса канадских украинцев в этой эдмонтонской дыре, говорил, как обмельчали и обнищали русские морские офицеры, что посылают своих дочерей «на панель в Канаду», как дрожат русские девчонки перед всем иностранным. Он зло смеялся, называя Новороссийск «полувоенным городом», в котором все распределяют по карточкам…

– Малая земля, Малая земля! – изгалялся дядя как дурачок. – Да я вообще не знаю, что это такое?! I can not translate it for you. Only by Russian. They think that it is their honor. It is Russian slang!

«И когда это дядя Сэм успел «заделаться» украинцем?! Продался ради куска хлеба… Бедный папка! Как он верил в его помощь! Карточки, война, панель – какая чушь!» Горечь и обида комом встали в горле Лады. Как же объяснить ему, что она от него уходит?

Но объясняться с дядей Сэмом ей, слава богу, не пришлось. Утром, за кофе, который здесь, как в Санкт-Петербурге, как в романах Достоевского подавали в десять утра, и со сливками дядя на чистейшем русском предложил ей покинуть его дом и начать жизнь в Канаде самостоятельно, с нуля. Дядя мотивировал это тем, что он не желает «подкармливать» русское КГБ посредством своей племянницы, которая с этой целью и явилась в его дом («какая удушающая ложь!» – снова подумала про себя Лада).

– Сколько у тебя денег? – неожиданно поинтересовался дядя Сэм. Взгляд у него был сухой, интонация бесстрастной. И не дождавшись ответа, он заявил. – 16 лет тому назад я приехал в Эдмонтон со 100 долларами в кармане. А сколько у тебя денег сейчас ?