Силки на лунных кроликов

Майор Кудрявцев еще долго слушал тишину, вставшую между ним и Алисой. Тишину в трубке. Он долго не решался позвонить. У девочки не было личного средства для связи. А ведь она не была умственно отсталой. Она умела обращаться с интернетом, умела бить по клавишам. Так почему же он не сообразил завести для нее электронный почтовый адрес?

Бросив беспроводную трубку на стол, он выругал себя за глупость. Хотя виною досады, возможно, был сам этот шаг, на который он решился. Осмелиться позвонить в дом настрадавшейся и без того матери, чтобы попросить к телефону девочку, чье имя теперь было другим. Он прочел всё дело о Жене Малько от корки до корки. Снова не спал по ночам, слушая ветер за окном. Ходил по опустевшей квартире, будто привидение. Приоткрывал дверь комнаты, где жила Алиса. А вдруг она всё еще прячется под кроватью?

Ему не докладывали о том, как проходит психотерапия. Теперь его дело – это расследование, бесконечные бумаги, штампы. Теперь он должен забыть, что девочка реальна. Забыть, как она боялась света, забыть, как танцевала. Забыть ее рассказ о мальчике в пузыре.

Он злился на самого себя. Злился на то, что не мог совладать со своими эмоциями. И это после стольких лет службы. Найди он сейчас того черта, что дернул его набрать этот номер, разодрал бы его на клочки.

А потом снова его накрыла грусть. Что-то было не так. Слова, которые произносила эта женщина, – не слова любящей матери. Хотелось схватить ключи от машины, бросить все дела и рвануть по шоссе, гнать изо всех сил. Въехать в маленький поселок, найти этот белый дом и ворваться туда.

Его воображение сходило с ума. Он представлял этого хрупкого птенчика запертым в тесной душной комнате. И это он! Тот, кто запирал своего сына в комнате и заставлял его сидеть над учебниками. От этих мыслей биение сердца превращалось в звенящий колокол.

Алиса не была его дочкой, но почему чувства к ней были теплее? Быть может, чужие дети всегда вызывают больше жалости. Тем более дети, которые провели в плену двенадцать лет.

А сегодня ей исполнилось восемнадцать. У нее в жизни будет еще много времени, чтобы наверстать упущенное. Но у нее никогда не будет веселых Дней Рождения, которые бывают только в детстве. Никогда не отметит утренник в детском саду и школе, у нее уже никогда не будет первой школьной влюбленности, никто не пронесет ее портфель до дома.

Как хотелось ему обнять эту девочку. Только сейчас майор осознал, какой несчастливой была его жизнь. С головою уйти в работу, изменять жене – вот что помогало ему не захлебнуться в лавине безысходности.

Ему жизненно необходим был кто-то, кого он мог не просто спасти, а сделать счастливым. Кого он мог безусловно любить.

Павел снова занес руку над телефонным аппаратом, остановился, начал кусать нижнюю губу. Это было не к чему. Конечно же, он знал, что теперь на его звонок никто не ответит, и он просто в очередной раз выставит себя дураком.

4.

Что-то с грохотом упало в соседней комнате. Мать опрометью бросилась туда, где на кровати лежал отец. Это он каким-то странным образом свалился. И теперь, лежа на холодном полу, мычал, как будто хотел что-то сказать. Алиса тоже бросилась к нему. Ведь названный отец был единственным существом в доме и окружающем мире, от которого не исходила угроза.

Его глаза расширились, он уставился на Алису, рот открылся. Он явно силился что-то сказать. Но из его рта выходило только напряженное: «У-у-у-у… У-у-у». Прошло уже много лет с тех пор, как у мужчины случился удар после аварии. Но он так и не смог оправиться физически. Однако Алиса чувствовала, что он всё понимает.

– Иди отсюда! Иди! – приказала Катерина – Не видишь, ему не нравится, что ты здесь!

Алиса не видела. Она была уверена, что в слабых жестах и надрывном мычании ее отца крылось что-то другое. Когда девочка, пятясь назад, всё еще смотрела на мужчину, тот несмело вытянул руку в ее сторону. Катерина же резко опустила ее. Женщина вытолкала Алису из комнаты и закрыла за собой дверь.

Ярость снова предательски затрепетала в маленьком сердце. Желваки заходили под тонкой кожей на лице. Алиса сжала кулаки и едва сдержалась, чтобы не запустить их в стену. Сдержала ее только мысль о боли. Боль была знакома девочке не понаслышке. Она, ведя в уме счет своим шагам, направилась в комнату, ставшую тюрьмой. Но внезапно остановилась. Снова посмотрела в гостиную, где на журнальном столике стоял телефон. Прислушавшись к звукам в родительской спальне, Алиса убедилась, что ей ничего не угрожает.

Она подошла к телефону, взяла в руки трубку и рассматривала полупрозрачные кнопки. Затем посмотрела на станцию. Там тоже было несколько кнопок. Цифры, буквы, знаки… Цифры, буквы…

Она нажала на кнопку с изображением двух пересекающихся стрелок. На экране трубки высветился номер, время звонка. Да, это был последний поступивший сюда звонок. Девочка нажала на кнопку вызова.

К горлу снова подступил комок, во рту пересохло. Два заунывных гудка. Руки тряслись всё сильнее, она готова была отказаться от этой глупой затеи, нажать на кнопку отмены. Но вот на том конце послышались звуки. Мужской голос, захлебываясь кислородом, произнес:

– Да? Слушаю!

Девочка молчала, все слова просто разом вылетели из ее головы.

– Говорите! – снова голос на том конце.

И Алиса точно знала, кому принадлежал этот голос.

– Это… Алиса, – слова вырвались, как желанный ребенок из материнской утробы.

– Господи, Алиса! Говори! Не молчи!

Но она молчала. Не знала, что сказать. Она была коконом, норой, в которой жила пленница. Эта пленница стучала ногами, била кулаками, требовала выпустить ее на волю. Но Алиса-кокон была слишком тверда.

Скажи ему, как нам плохо. Скажи, как мы одиноки. Скажи, что мы не можем танцевать. У нас нет книг… Скажи же.

– Я не закрываю шторы, – неожиданно произнесла она, как будто разговор их длился уже час.

– Да? Молодец! Это очень хорошо! Я же говорил, что ты здорова! Расскажи, как ты? Вспомнила что-нибудь?

Снова этот вопрос. Она помнила только то, что знала. С момента своего рождения в день, когда открыла глаза в норе.

– Эти люди постоянно кричат. И что-то требуют.

– Какие люди, Алиса? Расскажи.

– Те, что в клинике. Мне там плохо. Что я должна им сказать, чтобы они отстали?

Слова потоком начали выливаться из ее рта. Она больше не могла удержать их. И чувствовала, как ярость и страх отступают. Вот только на другом конце повисла гробовая тишина, как будто кто-то резко отключил звук. Алиса дернулась, увидев рядом с собой чей-то силуэт. Она подняла голову. Над ней нависала строгий образ матери с белым проводом в руке.

– Кто разрешил тебе говорить по телефону?

Алиса облизала губы. Она пыталась найти в своей голове ответ на этот вопрос, но не могла. Не могла вспомнить правила, всё смешалось в сознании. Правила, по которым она жила всю свою жизнь, здесь больше не действовали. Здесь правила устанавливали другие люди. Лица мелькали у нее перед глазами, каждое что-то говорила. Она теперь пыталась уловить каждое.

– Я не разрешала, – ответила мать на свой же вопрос. Кулак, сжимавший телефонный провод, побелел.

Повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, Алиса попятилась назад. Но кулак с силой обрушился на ее плечо, когда девочка, чувствуя угрозу, сжалась в комок. Она присела на пол, скрутившись, как самый искусный йог.

Катерина, осознав, что дала волю своей злости, остановилась и выпустила шнур из руки. Глаза всё еще оставались сухими.

– Тебе нельзя ни с кем разговаривать. Так сказали врачи. Так лучше для твоей психики.

Но Алиса не слышала этих слов. Она давно научилась избавляться от страха. В такие моменты она мысленно открывала лаз в свою собственную нору, забиралась туда, чтобы переждать бурю. Но сейчас было что-то еще. Цифры. Цифры, горевшие у нее перед глазами. Они были такими реальными, что к ним можно было прикоснуться, только пожелай.

Цифры номера телефона. Она снова и снова повторяла их про себя. Снова и снова, пока не заучила наизусть.

Глава 17.

Ближе к Луне

1.

Удивить Алису книгами и игрушками становилось всё сложнее. Она взрослела. И профессор видел это. Словно майский цветок, она менялась каждый день. На самом деле ей исполнилось уже семь лет. Ее отраставшие волосы темнели, и глаза обретали другой цвет.

С того дня, как она здесь появилась, казалось, прошла вечность. И она больше не была тем маленьким желтым птенчиком. Теперь она обросла острыми иглами, которые пускала в действие всякий раз, как ей что-то не нравилось. Нет, она, как и любой ребенок, не понимала, как сильно он ее любит и рискует своей жизнью, своей свободой, заботясь о ней.

Папа много раз повторял ей, что другие люди выбросили ее, как ненужный мусор. Но тот ужас, который она испытала впервые, услышав эту историю, больше не мелькал в ее глазах. Глаза ее теперь были безразличны. В них появился холод. Девочка, конечно, всё еще ждала его каждый день. Но теперь, даже когда он в наказание оставлял ее на два-три дня, она не бросалась ему на шею.

Так происходит всегда в жизни. Сперва они без тебя не могут жить, а потом ты становишься просто придатком, дополнением. Его дочь, правда, так и не достигла того возраста, когда отец стал бы для нее просто кошельком. Профессор видел много раз такое у своих коллег и знакомых. Все они собирались на кафедрах и обсуждали своих неблагодарных детишек. Ему обсуждать было нечего. И когда он заходил в кабинеты, разговоры тактично затихали. Словно он, профессор, был каким-то юродивым.