Силки на лунных кроликов

Это были странные звуки. Порой резкий нарастающий шум, иногда свист, и даже какие-то громкие ритмичные звуки. Тогда девочка закрывала уши руками, но не всегда это помогало.

Она не догадывалась, что слышит внешний мир. Звук дождя, внезапно нахлынувшего, пение птиц и лай соседских собак. А потом порою летом она будет слышать раскаты грома. И этот звук она не спутает ни с чем. И еще она слышала шепот травы. Такой неуловимый для обычного человека звук: пробуждение природы, когда цветок медленно раскрывает свой бутон.

Но пока что Алиса не могла всё это объяснить. Звуки эти нарушали ее спокойствие, пугали и даже нервировали. Тогда она снова и снова била по клавишам пианино, чтобы слышать только мелодию, растущую под ее руками.

Когда наступала зима, звуки затихали, умирали, только ветер гудел в вентиляционной трубе. И, должно быть, тишина нравилась ей еще меньше. От нее пахло смертью. А мысли о смерти наводили на девочку грусть. Тогда она бросала все свои занятия и просто лежала, укутавшись одеялом, как коконом. Отказывалась есть и играть.

Папа уговаривал ее сделать хоть что-нибудь, и когда ее терпение подходило к концу, безразличие уступало место ярости.

– Отстань от меня! – кричала она.

И тогда он долго стоял над душой и читал ей морали. Она не слушала. Она представляла себе, как в норе появляется волшебная дверь. Дверь эта светилась изнутри, Алиса открывала ее и оказывалась в чудесном ярком мире, где было огромное поле цветов, яркое синее небо. Она запирала дверь с обратной стороны, с той, где остался папа с его нотациями.

– Ты меня слушаешь?

Алиса вскочила. Лицо было неумытым, а волосы торчали во все стороны.

– Нет, не слышу! Мне всё равно! Какой смысл мне делать что-то, если я всё равно умру! Зачем мне учить эту арифметику, – она швырнула книгу в стену, – мне всё равно это не нужно! Отстань!

И так продолжалось несколько дней. Хандра, свойственная людям, живущим во внешнем мире, накрыла и девочку под землей. А самое страшное в этом было то, что он не мог ответить на ее вопросы. Ведь она была права. Профессор не мог пообещать ей, что когда-нибудь она выйдет из норы. Тогда девочка начнет жить только этим ожиданием. И каждый день будет спрашивать: «Я уже могу выйти?».

Нет, здесь нужно что-то другое.

И он решился на отчаянный шаг. Свинтил фонарь, горевший возле дома, чтобы ночь была окутана кромешной тьмой. Выбрал ночь безлунную, чтобы ни один отблеск не упал на ресницы девочки. Был конец зимы, но сугробы стояли глубокие, ночью температура опускалась до минус десяти. Возможно, холод напугает Алису, и мысль о внешнем мире покинет ее голову.

Девочка долго сопротивлялась, не соглашалась, но профессор видел огонь в ее глазах. Как в тот самый день, когда он принес ей фиалки. Это огонь страха и любопытства, огонь новых ощущений. В конце концов, она сдалась. Профессор одел ее с ног до головы в теплую одежду, какую только мог найти. Напялил на нее свой пуховик, рукава которого тянулись по полу. Глаза завязал, чтобы девочка не рассмотрела выход из погреба.

Первый шаг во внешний мир оказался не таким болезненным и страшным, как ожидала Алиса. Морозный воздух ласкал щеки, а первый вдох отозвался кашлем. Профессор испугался и закрыл девочке рот. Только сейчас он осознал, как рисковал.

Но девочка была податливой, как завороженная. В нос ударили новые запахи. Папа отвел ее на задний двор и снял с глаз повязку. Она так и стояла, зажмурившись, боясь открыть глаза. Несколько звезд пробились сквозь облачное небо. Профессор понял, что завтра будет морозный, но солнечный день.

Девочка медленно открыла глаза. Сперва тьма и темные силуэты деревьев ужаснули ее. Она крепко обняла ноги отца и затряслась. Он успокаивал ее и шептал что-то ободряющее. Как давно он хотел, чтобы она вот так его обняла!

Профессор присел на корточки.

– Это деревья, видишь? Это вот снег. Помнишь, как в том мультике про волка и собаку?

Алиса помнила. Вот только снег в реальности был совсем другим. Холодный, как мороженое, но не такой плотный и масляный. Почувствовав себя в безопасности, девочка заулыбалась. Она топала ногами, разминая снег. Профессор подумал, что надо бы позже замести следы.

– Смотри вверх, – профессор указал пальцем на небо.

Алиса подняла голову. Большое черное пространство расстилалось над ними. Так она ощутила бесконечность. И несколько маленьких сверкающих звезд. Девочка открыла рот не в силах отвести взгляд. Должно быть, днем небо еще прекраснее.

Изо рта при каждом выдохе проплывали маленькие облачка пара. И Алиса намеренно дышала часто, чтобы увидеть, как это происходит. Будь ее воля, она никогда не жила бы в доме, как делают это люди. Осталась бы прямо здесь, под открытым небом.

Видеть всё это в реальности было намного лучше, чем в кино или книгах.

Папа завязал ей глаза и сказал, что пора возвращаться. Прошло всего-то минут двадцать, но Алисе казалось, что целая вечность. И было бы неплохо прожить еще одну такую вечность.

3.

В нос ударил запах нечистот. Алиса теперь явно ощутила, какой тяжелый дух стоял в норе. Это был запах недвижимого тела, запах испарений, въевшихся в стены. Она поморщилась. Внешний мир пах совсем по-другому.

Теперь, когда она читала в книгах про снег, то четко себе его представляла, знала, как выглядят звезды и ночное небо. Раньше ей приходилось обо всём расспрашивать папу, а он редко бывал рядом. Так что Алисе приходилось включать свое воображение. Было, правда, много вещей и явлений, которые она знала. Но не могла вспомнить, откуда. Например, она точно помнила, какая шерсть на ощупь у собак и кошек, знала, как выглядит песок и листва деревьев.

Но она не представляла, каким было море, в котором рыбачил старик Сантьяго, как выглядит живая рыба, как пахнет роза Маленького принца.

В свою фантазию она вглядывалась, как в немое кино с картинками. И хоть папа пытался спасти ее от хандры, после выхода наверх ее моральное состояние только ухудшилось. Ей снился снег, ночь и темные силуэты деревьев. Она не испытывала страха, нет. Она испытывала вожделение. Желание снова оказаться наверху. Та волшебная дверь, о которой она так часто мечтала, в действительности существовала. Вот она, наверху. Стоило только протянуть руку.

Но нельзя забывать о болезни, нельзя забывать о том, что случилось с мальчиком в пузыре. И от этих мыслей становилось только хуже. Не хотелось есть, пить, а уж тем более заниматься правописанием и арифметикой. Ее накрывал гнев, и девочка снова бросала книги в стену, кричала, била кулаками в матрас.

А когда в погреб спускался папа, Алиса вопила:

– Ты всё лжешь! К нему приходили люди, а ко мне нет!

Тогда он порывался сжечь наконец этот злосчастный журнал. Ведь это он сам принес его сюда, сам рассказал эту историю про мальчика в пузыре.

– Он жил, как в зоопарке, а ты нет! – пытался объяснить папа.

– Неправда! Я тоже хочу, чтобы ко мне приходили!

– Слушай! – папа присел и схватил девочку за руки, она попыталась вырваться, но сил слишком мало. – Люди очень опасны! Они убивают друг друга, мучают, насилуют. Разве ты хочешь этого?

Девочка на секунду задумалась, а потом выпалила:

– Но ты живешь там! – она указала наверх.

Он сам открыл этот ящик Пандоры, сам виноват. Теперь она знает, как пахнет свобода.

– Была бы моя воля, я жил бы здесь, с тобой. Но я не могу.

И он рассказал Алисе, как тяжело ему приходится работать, как плохо с ним обращаются люди. А ему приходится всё терпеть. Ради нее, Алисы. А потом, когда она немного успокоилась, профессор рассказал про свою жену и про дочку, которую «убили» бессердечные врачи.

– Видишь, люди не такие хорошие, как в этих сказках.

И снова девочка закричала:

– А зачем мне их читать? Всё бесполезно!

И папа не мог парировать этому. Она была самой его большой радостью в жизни, но что было радостью для нее? Книги? Мультики? Игрушки? Это есть у любого ребенка.

Нет. Она надкусила от сладкого пирога свободы. И теперь ничто не заменит ей этот вкус.

4.

И всё же спустя какое-то время девочка затихла. Стала спокойной, послушной, уравновешенной. Как будто кто-то через соломинку выпил из нее всю злость. Она снова начала рисовать и считать, играть на пианино. Больше не заводила разговоров о мальчике в пузыре и людях, которые его окружали.

И еще папа научил ее танцевать.