Наш край. Литературно-краеведческий альманах. Выпуск 15

Да, нелегкую задачу ставил полковник. В центре полосы наступления полка возвышалась церковь, а рядом с нею, метрах в пятидесяти правее, стоял одноэтажный кирпичный дом. По данным разведки, в подвальных окнах его были установлены пулемёты. Расчёту предстояло с началом артиллерийской подготовки выдвинуться на открытую позицию и уничтожить вражеские пулемёты.

Голубев прикидывал, как преодолеть это полукилометровое расстояние, которое отделяет их сейчас от гитлеровцев.

Сложно, очень сложно: открытое, ровное место, пространство простреливается в любом направлении. Только разве вон за тем небольшим бугорком, метрах в ста от домика, можно поставить пушку. Но ведь до него надо добраться!

Как только началась артиллерийская подготовка, упряжка галопом понеслась по полю. До заветного бугорка было уже не так далеко, когда гитлеровцы заметили стремительно мчавшуюся артиллерийскую упряжку и начали бить по ней почему-то болванками, которые то перелетали, то не долетали.

Голубев не ошибся в выборе места для ведения огня: бугор неплохо защищал артиллеристов. Окна в подвале отчётливо вырисовывались тёмными прямоугольниками. Иван насчитал их три и начал с правого крайнего. Скоро всё было кончено. Огонь красными косами вырывался из подвала, дом потонул в непроницаемой дымной мгле.

Пехота снова пошла вперёд. Расчёт Голубева не отставал от неё. Мимо пушки бежали, преследуя врага, пехотинцы. Один из них, довольно немолодой, остановился рядом с Голубевым, хлопнул наводчика по плечу и скупо, по-солдатски сказал:

– Спасибо, братишка, век тебя не забуду.

Вечером командир батальона заполнил наградной лист на Голубева, представив его к ордену Славы II степени.

* * *

Дивизию, в которой воевал Голубев, вывели на отдых и пополнение. В первый же день наводчика вызвали к командиру полка. В землянке уже собрались человек шесть или семь – толком Голубев не считал, – все солдаты да сержанты. Полковник вручил боевые награды, пригласил на обед.

– И ещё одна приятная новость: командование решило направить вас во фронтовой дом отдыха. За десять дней, думаю, наберётесь сил. Может, вызовете в гости родных, – улыбнулся командир полка.

Солдаты переглянулись: война – и вдруг дом отдыха. Но он, оказывается, существовал, и вскоре Голубев убедился в этом. В сосновом бору рядами стояли палатки, было тихо, в воздухе пахло пряным настоем хвои и дразнящим ароматом украинского борща. Иван Дмитриевич с наслаждением отсыпался в мягкой кровати, под чистыми хрустящими простынями, привык ходить по утрам на физзарядку. Днём гулял по лесу, садился на пенёк и с наслаждением слушал беспечное, весёлое щебетанье птах.

Десять дней пролетели незаметно, и Ивану Голубеву пришлось потратить ещё несколько суток, чтобы догнать ушедшую далеко вперёд родную дивизию. Шофёры попутно шедших к фронту грузовиков пояснили Голубеву:

– Гляди, брат, знакомься: польская земля! Вон куда пришли!

– Земля как земля, от нашей не отличишь, – поглядывал Иван из окошка кабины. – Вон избы деревянные, журавли над колодцами.

…Прежде чем занять исходные позиции, старший лейтенант Кайгородов пригласил командиров орудий на рекогносцировку. Пришли начальник артиллерии дивизии и командир батальона. Прикинули и решили, что в отличие от других пушка Голубева должна стоять на левом фланге, быть на случай контратаки противника развёрнутой под острым углом, как бы в бок врага.

Ранним утром в атаку двинулись вражеские танки. Сминая нашу пехоту, они мчались прямо на орудийные расчеты. Голубев сказал своим товарищам:

– Без паники, спокойно!

В минуты смертельной опасности всё решает мгновенный, хладнокровный и единственно точный расчёт. Артиллеристы буквально сбросили пушку в глубокую воронку, и на краю её теперь виднелся только ствол. Заряжающий и прави?льный швырнули вниз несколько лотков со снарядами. «Крепость» была готова к сражению.

Фашистские танки шли без остановки, ведя огонь на ходу и часто меняя направление. Голубев сам стал у панорамы. «Пять… шесть… восемь… двенадцать…» – считал он вражеские машины. Вот одна из них сделала очередной зигзаг и подставила борт. Иван быстро поймал её в перекрестие и послал снаряд по центру. Танк остановился. Голубев выстрелил ещё раз по этой машине, угодив прямо в двигатель. Загорелись вторая и третья вражеские машины, – метко били другие орудия батареи. А Иван не отрывал глаз от панорамы, – фашисты шли напролом. Наконец ещё один водитель развернул танк, и по нему тут же ударила пушка Голубева; второго выстрела по машине делать не пришлось, – она уже была объята пламенем. Оставшиеся невредимыми танки повернули обратно.

И в этот миг над головами артиллеристов «сорокапятки» со страшным визгом пронеслись тяжёлые снаряды. Иван увидел, как с уходящего немецкого танка, словно шапка, сорванная ветром с головы, слетела на землю башня. Другой фашистский танк, с остановки ведший прицельный огонь, в мгновенье превратился в пылающий костёр. Орудийные залпы, лязг гусениц слились в единый громовой грохот. Мимо огневой позиции Голубева шли в атаку наши тяжёлые танки и самоходные установки.

Подняв пушку из воронки, весь расчёт сразу же вернулся в хорошо послужившую «крепость» – воронку, чтобы забрать лотки с оставшимися боеприпасами. И в это время невесть откуда взявшийся шальной снаряд угодил прямо в пушку. На земле валялся щиток, словно бритвой срезало панораму, был разбит казённик. Людей сбёрег какой-то счастливый случай.

Артиллеристы получили новое орудие – теперь уже длинноствольную, высокой пробивной силы 57-миллиметровую пушку. Подцепили её к передку и ускоренным маршем двинулись вдогонку полку – к Висле, на Данциг.

В часть прибыли под вечер. Командир батареи сразу же отправил Голубева в распоряжение первого стрелкового батальона. Майор Петров встретил артиллериста приветливо:

– Отлично действовали в бою, – сказал он. – Весь расчёт представлен к наградам. А теперь – к делу. – Майор вынул карту и пригласил Голубева за маленький дощатый столик. – Это Висла. Точнее – её рукав, Чёрная Висла. Ширина – всего сотня метров. Вот тут, где река делает небольшой изгиб, сегодня ночью наши сапёры наведут переправу. Задача такова: до рассвета одна рота батальона должна перебраться на тот берег и удерживать захваченный плацдарм до прихода главных сил. Ваше орудие пойдет с ними. Всё ясно, Голубев?

– Понятно. Постараемся, как можем, – ответил Голубев.

– Как только переправитесь, сразу же увидите дамбу. Орудие установите на срезе дамбы, который обращён к реке. Смекаете? Иначе вас собьют, как воробьев.

– Это ясно, товарищ майор.

– Большой вам удачи, – подал руку майор. – Встретимся на том берегу. Верю, встретимся!

В полночь в сарай, где остановился расчёт, прибежал связной и передал приказ выезжать на переправу. У реки пахнуло сыростью, повеяло промозглым ветром. Артиллерия противника наугад разбрасывала снаряды, которые падали то в прибрежные заросли, то в Вислу. На небольшом плоту закрепили орудие, поставили шесть ящиков снарядов. Пятеро артиллеристов и двое сопровождающих сапёров взялись за подвешенный над рекой трос и, перебирая по нему руками, отчалили от берега. На середине реки плот стал заметно оседать, и солдаты уже стояли чуть ли не по колено в воде. Но никто не проронил ни слова, только слышалось учащённое дыхание, люди ещё крепче и сильнее, царапая до крови руки, хватались за холодный, колкий трос. Когда плот бесшумно ткнулся в берег, все с облегчением вздохнули: переплыли!

До рассвета расчёт успел окопаться на дамбе. Более того, бойцы прорыли в ней узкие извилистые ходы сообщения, сделали на стороне, обращённой к гитлеровцам, что-то вроде наблюдательного пункта, на котором пехотинец установил свой ручной пулемёт.

Голубев не знал, что они высадились на крохотный «пятачок», составлявший всего метров триста в глубину и не более полукилометра в ширину, но догадывался, что за этот клочок земли было заплачено многими жизнями и поэтому ему никак нельзя сделать и шагу назад. К тому же, видимо, это очень важный рубеж для прыжка вперёд.

Едва забрезжил рассвет, на огневой позиции появился комбат Петров. Посмотрел, как закрепились артиллеристы, остался доволен.

– Вот скоро посветлеет, – сказал он, – прямо впереди увидите фольварк. Ну, двухэтажный дом и большой сарай. Оба они каменные. Глаз не спускайте с этих точек: оттуда наверняка начнут атаковать.

Уходя, майор подбодрил артиллеристов, сказав, что здесь теперь довольно крепкий у нас кулачок: сапёры сумели перебросить даже несколько дивизионных орудий.

Утро было мглистое и пасмурное, со стороны моря тянул сырой, пронизывающий ветерок. Сквозь пелену тумана Голубев всё же сумел рассмотреть мрачные, тёмные квадраты строений и сразу же развернул орудие несколько влево.

Неприятельская артиллерия обрушила огонь на плацдарм внезапно. На «пятачке» едва ли можно было найти такое место, где не падали бы снаряды. Они вздымали, обжигали, рвали в клочья дамбу, расчёт засыпало землёй, оглушало треском разрывов, обдавало тошнотворной гарью. Над головами артиллеристов с истошным воем проносились горячие осколки, насквозь прошивавшие орудийный щиток. Прямым попаданием в кусочки разнесло пулемётное гнездо, установленное поодаль от пушки.

Когда прекратился артиллерийский обстрел, из фольварка один за другим выползли немецкие танки, за ними бежали автоматчики.

– К орудию! – скомандовал Голубев.

Он насчитал восемь машин. Две из них шли прямо на расчёт. Ивану казалось, что он целую вечность «ведёт» в панораме этот левый танк, уже до деталей различает звенья гусениц, чёрный пятачок орудийного дула, замки лобовых щитков, однако всё держит руку на спуске. Но вот резкий рывок к себе, пушка содрогнулась, и снаряд вонзился в серую стальную громадину, окутав её дымом. Танк по-прежнему продолжал двигаться.

Артиллеристы выстрелили второй и третий раз. Наконец фашистская машина загорелась.

Иван поймал в прицел второй танк и, теперь уже не медля, ударил по нему. Машина замерла на месте.

Гитлеровские автоматчики, то сбиваясь в кучки, то вновь разбегаясь, всё ещё шли вперёд. Голубев выпустил по ним несколько осколочных. Было видно, как падали и больше не поднимались серые фигурки.

Только теперь, улучив одно мгновение, Голубев осмотрелся. В разных концах плацдарма дымилось множество чёрных бугорков – всё, что осталось от фашистских танков. Из-за Вислы, всё нарастая, послышался гул моторов. Одна за другой промчались эскадрильи «ИЛов», вокруг них гарцевали юркие, стремительные «ЯКи». Самолёты ушли далеко за фольварк и скоро оттуда, из туманной дали, донеслось долгое, непрерывное громовое уханье: наша авиация бомбила позиции противника.

Словно бы в ответ гитлеровцы вторично обрушили на плацдарм шквал артиллерийского и миномётного огня. Под его прикрытием снова вырвались танки. Они прошли, может быть, метров десять – двадцать и расчёт Голубева подготовился опять вступить в схватку, как вдруг стальные коробки отгородились непроницаемой, будто поднявшейся из-под земли и высоко взметнувшейся завесой, засверкавшей огромными красными блёстками. И сразу громовые раскаты потрясли «пятачок» плацдарма. По танкам, по фольварку ударили из-за Вислы «катюши». Вслед за залпом гвардейских миномётов на гитлеровцев обрушила огонь наша тяжёлая артиллерия. На плацдарм словно вновь вернулась ночь: всё потонуло в густой, удушливой темноте.

В адской круговерти артиллерийский расчёт не мог расслышать, как, натужно урча моторами, вскарабкались на дамбу переправленные «тридцатьчетвёрки», как перешагнули через земляной вал тягачи с тяжёлыми пушками – гаубицами. Только увидев всё это, такое неожиданное и поразительное, артиллеристы облегчённо вздохнули, скупо улыбнулись друг другу. Выстояли! Всё новые и новые соединения перебирались по наведённой через Вислу прочной переправе и с ходу уходили в бой, сметая оборонительные рубежи фашистов. Советские войска смертельным стальным кольцом охватывали многотысячную прибалтийскую группировку гитлеровцев. Сопротивлявшиеся фашистские гарнизоны рассекались на мелкие части и уничтожались.

Но это делали уже другие подразделения. Дивизия, в которой воевал Иван Дмитриевич Голубев, выполнила свою задачу и теперь стояла на отдыхе в небольшом сосновом леску, километрах в тридцати западнее Данцига. То майское утро выдалось тихим, ясным и солнечным. В подразделениях жизнь шла размеренным чередом: кто приводил в порядок боевое оружие, иные, уже сделав это, писали домой письма, пришивали к гимнастёркам свежие подворотнички. Шутили и смеялись, вспоминая недавние забавные истории, каких немало случалось даже в самых сложных и опасных ситуациях.

Вдруг раздалась команда:

– Выходи строиться! Поротно, без оружия!

Перед замершими по команде «смирно» батальонами появился командир полка полковник Зимин, его заместитель по политической части, начальник штаба. Зимин держал в руках большой белый рупор. Голубев заметил, что Зимин необычно весел, с лица его не сходила улыбка. Офицер приложил рупор к губам и громко произнёс: