Наш край. Литературно-краеведческий альманах. Выпуск 15

Маленькая станция встретила солдат необычной для военной поры тишиной. Сняв с платформы пушки, артиллеристы двинулись в путь. Ночная лесная дорога, узкая и топкая, чем-то напоминала бесконечный тоннель. Но вот лес остался позади. Колонна вышла на открытую поляну. Теперь уже совсем близко, со всех сторон, раздавался грохот артиллерийской канонады, дробно стучали пулемёты, в небе непрестанно вспыхивали холодные, мертвенно-бледные огни ракет.

До рассвета батарейцы окапывались, тщательно маскируя огневые позиции. Каждый вырыл рядом с орудием глубокую и узкую щель. Когда взошло солнце, артиллеристы оглядели местность. Впереди, метрах в двухстах, по всей огромной низине тянулась непрерывная линия траншей нашего переднего края. За узкой нейтральной полосой сразу же круто поднимались зелёные высоты, с небольшими, редко разбросанными домами хуторов. Даже простым глазом можно было рассмотреть тёмные змейки вражеских траншей, врезавшихся в покатый склон. Низина лежала перед противником, как на ладони, и требовалась величайшая осторожность, чтобы до поры до времени чем-либо не обнаружить себя.

– Смотри внимательно, – сказал Голубеву командир расчёта Андреев. – Вот у крайнего справа дома бугорок. Это дзот. Значит, цель номер один. А теперь видишь на склоне куст? Там крупнокалиберный пулемёт. Цель номер два. Понятно?

Задача, казалось бы, простая: как только начнется артиллерийская подготовка, орудие должно ударить по этим целям и подавить их. Но Голубев волновался: он наводчик и от его точного расчёта будет зависеть успех стрельбы.

Взвилась красная ракета. За ней ещё одна, зелёная, а потом опять красная. Всё вокруг содрогнулось, под ногами, казалось, заколыхалась земля. Голубев припал к панораме, но через неё невозможно было что-либо рассмотреть: всё заволокло непроницаемым дымом. Вдруг в слабом просвете показался бугорок – дзот. Иван подвёл перекрестие панорамы под самое его основание и выстрелил. Он видел, как закурчавился клубок серого дыма и в обе стороны разлетелись какие-то предметы.

– Добро, Иван, накрывай вторую цель! – в самое ухо прокричал Андреев.

Голубев резко и быстро повернул ручку наводки, и паутинка панорамы легла на куст. Куда девалась его пышность? Ветви, ощипанные осколками, оголились. Теперь пулемёт был хорошо виден. Наводчик даже различал его огненный, моргающий красный глазок. «Гадина, палит вовсю, – разозлился Голубев. – Ну, погоди же!..»

Первый снаряд немного перелетел – дала знать торопливость. Снова щелкнул замок, уже был натянут шнур спуска, как вдруг рядом, словно гигантский шмель, прожужжал и с оглушительным треском разорвался снаряд. Артиллеристы приникли к земле, на них посыпались комья земли. Едва они успели шевельнуться, как вновь раздался разрыв. Андреев скомандовал:

– По щелям!

На огневую позицию обрушился железный смерч. Он бушевал свирепо и жестоко, воздух пропитался едкой гарью, перемешался с пылью. Когда гитлеровцы перенесли огонь на соседние орудия, Голубев первым выпрыгнул из щели, обрадовался: орудие цело. Хладнокровно и расчётливо послал он снаряд по кусту.

– Есть! – вдруг неестественно высоким, срывающимся голосом крикнул он. – Капут фрицу!

Командир орудия посмотрел в панораму: куст, заметно накренившийся набок, густо дымился. Андреев улыбнулся и подмигнул Голубеву: мол, добро сработано, задача выполнена.

Взвилась красная ракета. Атака!

– На колёса! – скомандовал Андреев. – Лотки с бронебойными и шрапнелью!

Артиллеристы, лавируя между воронками, покатили свою «сорокапятку» за наступающей пехотой. Вскоре орудийный расчёт вышел на берег реки. Она была неглубокой, солдаты, погрузившись в воду по пояс, быстро переходили на тот берег.

В это время к артиллеристам подбежал запыхавшийся сержант-пехотинец. Он сообщил, что сразу же за хутором батальон залёг: прямой наводкой бьют две вражеские пушки, а за деревьями засели снайперы и не дают даже головы поднять.

– Комбат просит огня, – сказал сержант.

– Тогда помогай, друг! – позвал Андреев сержанта.

Орудие переправили через реку и установили в хуторском дворе, в большом проломе толстой, сложенной из бутового камня стены. Отсюда были хорошо видны неприятельские 75-миллиметровые пушки. Ничем не замаскированные, они стояли метрах в ста одна от другой на опушке леса. Голубев даже заметил, что при каждом выстреле орудия подпрыгивали, словно лягушки: видно, второпях фашисты даже позабыли закрепить сошники. Судя по всему, враги не заметили появления советских артиллеристов. Они спокойно продолжали вести огонь по боевым порядкам нашей пехоты.

Голубев прицеливался тщательно и долго. Когда рассеялся серый дымок разрыва, он увидел накренившееся набок орудие, около него не было ни одного фашиста. Немедля, Иван перенес огонь на второе орудие. Оно едва успело сделать выстрел, как в него угодил снаряд. Но пушка ещё жила, расчёт укрылся за щитом. Голубев хорошо видел в панораму, как медленно поворачивается тёмный ствол вражеского орудия, нащупывая «сорокапятку». Впервые, кажется, наводчик почувствовал гулкое биение своего сердца, в голове, словно тысячи молоточков, призывно выстукивало одно слово: «Скорей! Скорей!», хотя и так всё делалось мгновенно. И лишь когда раздался резкий, сухой звук выстрела, он как бы очнулся, распрямился и, поднявшись во весь рост, машинально смахивая рукою пот с лица, посмотрел в ту сторону. На землю оседал дым, вражеская пушка, оставшись без колес, уткнулась стволом в землю. Двое артиллеристов короткими перебежками начали уходить к лесу, но их тут же настигли очереди наших автоматчиков.

Командир орудия Андреев хотел было выкатить пушку на открытую позицию, чтобы достать снайперов, укрывшихся за стволами сосен на самом краю леса. Решение командира было рискованное: снайперы могли перестрелять весь расчёт. Голубев посоветовал Андрееву поступить иначе – скрытно подойти к опушке через небольшой, лентой тянувшийся от хутора перелесок и ударить по противнику вбок. Андреев согласился.

В перелеске была узкая, но хорошо протоптанная тропинка, над которой с обеих сторон низко спускались густые ветви берёз и ольхи. Отличная маскировка, да и катить орудие легко. Артиллеристы оказались на нейтральной полосе, не больше чем в сотне метров от врага. Андреев с Голубевым, осторожно пройдя сквозь заросли, добрались до края перелеска. Бесшумно легли в густой и высокой траве и, аккуратно раздвинув её, сделали узкие смотровые щели. В неглубоких ровиках увидели снайперов, непрестанно и методично стрелявших из-за стволов деревьев по нашим бойцам.

– Ну погодите, гады, сейчас мы посчитаемся с вами! – выругался Голубев.

– Тише, тише, – сжал его руку Андреев и шёпотом произнёс: – Вот здесь и поставим пушку. Шрапнелью достанем.

Орудие установили почти на том же месте, откуда вели наблюдение, и открыли огонь по зелёной опушке леса.

Вражеские снайперы были уничтожены. Стремительно бросилась вперёд наша пехота.

– Орудие – на передки! – скомандовал Андреев. Кто постарше – пристроились на станинах, а те, что помоложе, побежали за пушкой, ухватившись за её ствол и щиток. Артиллеристы быстро догнали пехоту. Батальон приближался к Выборгу. Оставалось всего полтора километра до города, но тут наступающие опять были прижаты плотным огнём. Особенно сильным он был на левом фланге, у небольших каменистых холмов. Посланные вперёд полковые разведчики после непродолжительного наблюдения доложили, что на одном из холмов вкопана в землю самоходная установка, на других замаскированы крупнокалиберные пулемёты. Командир стрелкового батальона приказал расчёту Андреева уничтожить самоходку.

И вновь ситуация повторялась: то же открытое поле с редкими кустиками, да вдобавок ещё слева – озеро.

Как быть? Выехать на поле – наверняка подставить лоб, выйти во фланг – мешает вода.

– Озеро-то, видать, в камышах, – обратился Голубев к командиру. – Может, и топкие берега, может, и нет: поглядеть бы? Коль надёжные, так мы по камышу под самый нос фрицу бы пожаловали. Настрой комбата, пусть пошлёт туда разведчиков.

– А что, пожалуй, дело говоришь, Голубев. Да и мне бы не худо посмотреть.

Камыш был густой, высокий. Некогда топкий берег изрядно подсох за лето и оказался достаточно крепким, чтобы не тонули колёса орудия. Расчёт, усиленный четырьмя автоматчиками, осторожно, чтобы не колебать заросли, выбирая крохотные прогалины, петлял по берегу, пока, наконец, не показался просвет. Ползком, по грязи солдаты выкатили пушку на самый край высокой камышовой стены, и ствол орудия тёмным кружком уставился в бок бугра укрывавшего вражескую самоходку. Через панораму Голубев отлично видел её башню.

– Смотри не торопись. Сделать надо всё честь честью, – сказал командир орудия.

Припав к панораме, Голубев ничего не ответил, но через секунду-другую резко взмахнул рукою, подав знак зарядить орудие. Мгновение он что-то высматривал ещё, едва касаясь ручки наводки, потом осторожно взялся за шнур. Грянул выстрел.

– Заряжай ещё! – вдруг необычно громко крикнул Голубев.

Справа, словно перекликаясь одна с другой, с резким присвистом вели огонь другие орудия батареи.

Ещё не развеялся дым над холмом, как пехота устремилась вперёд. Те автоматчики, которые помогали катить пушку, бросились сквозь заросли камыша и тоже рванулись к высоте.

Расчёт догнал батальон уже на окраине Выборга, под вечер. В городе завязались уличные бои. С чердаков, из подвалов гитлеровцы поливали наших стрелков плотным свинцовым дождём. Оставив передок во дворе большого серого дома, артиллеристы выкатили пушку на улицу. Тотчас к ним подбежал невысокий, в серой от пота гимнастёрке старшина.

– Вон там, на чердаке, двое автоматчиков. Резаните по ним, хлопцы, жизни, сволочи, не дают.

Артиллеристы мгновенно развернули орудие. Голубев увидел на красной черепичной крыше большое, с козырьком окно. Гитлеровцы оттуда остервенело вели огонь. Первым же выстрелом автоматчики были сбиты. Но в это время на щиток орудия словно кто-то бросил пригоршни гороха – так часто и кучно застучали пули.

– Из подвала косит! Разворачиваем пушку влево. Да быстрей, быстрей! – командовал Андреев.

Не высовываясь из-за щитка, стоя на коленях, артиллеристы резко повернули орудие в сторону новой огневой точки противника. О том, чтобы вести наводку с помощью панорамы, и речи не было, – пули скосят вмиг. Голубев открыл замок и, глядя через ствол, стал выискивать фашистского автоматчика. В белом пятачке просвета наконец показалась узкая полоска тёмного подвального окна, в котором будто от папиросы вился голубоватый дымок, – автоматчик вёл стрельбу непрерывно.

Гулко клацнул орудийный замок, и сразу же грянул выстрел.

– Ещё! – крикнул Голубев.

Огненное пламя лизнуло гранит фундамента, взвился клубок тёмного дыма, в котором, смешавшись, взлетели вверх куски камня и асфальта. Путь пехотинцам был открыт.

Орудийный расчёт, ни на шаг не отставая от пехоты, продолжал двигаться по улицам Выборга. Артиллеристы по первому зову приходили на помощь стрелкам и автоматчикам, уничтожали огневые точки врага. Меткими выстрелами Голубев буквально в упор расстрелял ещё три пулемёта гитлеровцев.

Враг предпринял отчаянные попытки вернуть важный стратегический рубеж. Километрах в двух западнее Выборга развернулись жестокие бои. Орудие Андреева заняло огневую позицию на перекрёстке большой автомагистрали. Здесь было танкоопасное направление, и десятки пушек, глубоко зарытых в землю и тщательно замаскированных, притаились в ожидании противника. Расчёт Андреева оборудовал свой рубеж рядом с большим кирпичным зданием какого-то завода. Сзади, в нескольких метрах от огневой позиции, тянулась каменная стена, рядом с которой артиллеристы отрыли глубокие щели.

Уже вечерело, как вдруг перед огневой позицией Андреева, совсем низко, разорвался бризантный снаряд. Белое облачко неподвижно повисло в вышине. Второе такое облачко вражеский снаряд повесил несколько позади.

– Братцы, фриц вилку устраивает, – крикнул Андреев. – По щелям!

С грохотом, один за другим обрушивались на позицию вражеские снаряды. В щели пополз удушливый дым, посыпались твёрдые комья, осколки камня. Огненный ураган не утихал ни на секунду. В сплошной темноте Голубев почувствовал, что не может повернуться, не хватает воздуха. Он попытался ещё раз приподняться, но безуспешно. В ушах стоял гулкий звон, рот был полон земли. Мелькнула догадка: «Я засыпан».