Спрессованные в алмазы

в Москву приехала не из–за Арсена, тем более, вы да-же не встречались. Подумай о его реакции, когда

к нему вернётся сознание.

– Он меня любит, – зардевшись, сказала Наргиз, – я это почувствовала, когда мы случайно встрети-28

лись в кафе во время его последнего приезда с войны.

Он на меня так смотрел! Это все заметили. А теперь, когда я останусь с ним в госпитале, никто не посмеет сказать, что он хочет на мне жениться из-за моих денег.

– Ах, вон оно что! – Каро рассмеялся. – Ах, Наргиз, Наргиз… – и вдруг Каро зашёлся в смехе. —

Похоже, Арсену не отвертеться. – потом Каро сал се-рьёзным. – Нет, нет, Наргиз, всё правильно. Я рад

и за тебя, и за Арсена. Конечно, такой гордый парень, как бы он тебя не любил, не позволил бы себе открыто проявить чувства. Можно как угодно это назвать: ложной гордостью, предрассудком, но это – факт.

Так что мне ничего не остаётся, как оставить тебя

здесь, наедине со своей судьбой. Но, разумеется, мы

каждый день будем приходить сюда, навещать вас

с Арсеном. И если что надо – всё будет сделано.

Наргиз обняла Каро. Это была её первая большая

победа в жизни.

29

Глава 3. Отец

Для Акопа Левоновича отказ Наргиз от обручения

стал ударом. Злость на дочь, затмившая ему рассудок, ввергла в депрессию. Ведь он всё делал ради своих детей, и вдруг неповиновение, дерзость, самостоятельность —

других объяснений поступку Наргиз он даже не искал.

Поэтому, когда Левон принёс ему письмо от Давида, не прочитал его сразу. Наверное, впервые за свою

жизнь, он сильно напился и теперь приходил в себя

после жестокого похмелья. Когда постаревший, с посе-ревшим лицом, снова появился в офисе и увидел письмо на столе, отодвинул его в сторону, испытывая стыд

и вину перед бедным мальчиком, скорей всего, про-явившим верх великодушия в своём прощальном

письме. Позвал к себе сына.

Как обычно очень внимательный Акоп Левонович

заметил, что у Левона какое-то странное выражение

лица: жалость сквозь осуждение. Начал обсуждение

дел, но Левон перебил:

– Папа, ты прочитал письмо Давида?

– Нет. Ты ведь его читал. Не могу. Бедный мальчик

не заслужил такого позора. До конца жизни не смогу

смотреть ему в глаза, а к Грише и на похороны прийти

постесняюсь. Как там Гриша?

30

– Дядя Гриша – очень плох, кстати, от него скры-ли, что произошло на обручении, и объяснили отъезд

Давида, якобы он должен закончить в Штатах свои де-ла, чтобы собраться назад навсегда.

– Почему якобы?

– Потому что Давид никогда не вернётся на родину, даже чтобы похоронить отца. Он дал матери деньги

на похороны и обещал: как только отец умрёт, вызовет

её к себе, но приехать сам не сможет. А дяде Грише

осталось совсем немного, может, месяц, может, два, а может, и две–три недели.

Акоп Левонович застонал, провёл ладонью по лбу.

– Папа, прочти письмо Давида.

– Потом.

Левон резко встал, взял письмо и начал читать:

«Дорогой дядя Левон, я должен объясниться и, хотя

моей вины в случившимся не вижу, попросить у Вас

прощения. Я не придавал серьёзного значения мечтам

моего отца видеть своей невесткой Наргиз, потому что

такая необыкновенная девушка современного мира, как она, обычно сама выбирает спутника жизни.