– Что происходит? – с трудом сфокусировав взгляд на мониторе, показывавшем погибших беглецов, он, не веря, потряс головой, отгоняя картину и крутившиеся в голове слова, колокольным звоном заполнившие его разум.
– Надо возвращаться, – твердо глядя ему в глаза и добиваясь осмысления, повторил помощник.
Майор еще раз тряхнул головой, безуспешно пытаясь прогнать наваждение.
– Где охрана? – покачиваясь вперед и назад, словно пациент больницы для душевнобольных, глядя в никуда, перед собой, спросил он.
– Встретить солдат не успели, напоролись на снорков. Возвращаются. Пока без потерь.
– Пока без потерь… пока без потерь… – механически повторил майор, не переставая раскачиваться.
Мрачную тишину ПОП нарушали только гудение вентиляторов компьютеров и еле слышимое пощелкивание перемигивающихся приборов. Как-то буднично и глухо снаружи вдалеке прозвучала сначала одна, потом другая автоматная очередь, какой-то невыразительный рык мутанта слился с взрывом гранаты. Звуки боя приближались. Помощники схватились за ПМ – оружие, имевшееся у штабных офицеров, если его здесь можно было назвать оружием, выжидающе глядя на командира.
– Откройте, – словно отмахиваясь от надоевшей мухи, сказал майор, не переставая раскачиваться и не вставая с кресла.
Офицеры переглянулись. Один бросился к двери, знаками указывая второму на аптечку и на майора, другой согласно кивнул и потянулся за красной сумкой с нарисованным белым крестом с круге.
– Не надо, – глухо и отстраненно произнес майор. – Не надо…
Помощник завис с сумкой в руках. В этот момент практически за дверью ПОП одновременно зазвучало несколько автоматных очередей, оглушительный рев и грохот тела, наскочившего на дверь будки с той стороны.
– Открывай, твою мать! – закричал один из долговцев снаружи, закрепляя требование несколькими автоматными очередями по ставшим многочисленными рыкам снорков.
Помощник майора отодвинул засов и ударом ноги открыл дверь, водя ПМом из стороны в стороны.
– С дороги! – послышалось требование, и внутрь будки, пятясь задом, отстреливаясь от наседавших, но почему-то осторожных снорков, один за одним начали запрыгивать бойцы долга, сразу же вставая и высовывая ствол автомата в проем, прикрывая товарищей.
Через десяток секунд все шесть бойцов и Шмель в разной степени ошалелости и незначительной степени подратости оказались внутри будки, с грохотом захлопнув за собой дверь.
– Фу… насилу отбились, – вытирая выступивший пот со лба, сказал Шмель, одновременно разглядывая раскачивавшегося на стуле оператора майора. – Товарищ майор? – не наблюдая никакой реакции командира, насторожился Шмель. – Что с ним? – явно обеспокоенно обратился он к одному из его помощников.
– Не понятно, но, видно, все… сгорел, – не менее озабоченно, наполняя шприц какой-то мутной жидкостью, ответил помощник, приближаясь с ним к майору, одновременно вытягивая руку и прицеливаясь в районе его шеи.
Внезапно майор прекратил свое безумное раскачивание и засмеялся, глядя в потолок. Неестественный, нездоровый смех заставил долговцев отшатнуться от человека и нервно переглянуться. Кто, как не они, знают, насколько быстро ломает Зона даже таких бывалых и сильных людей, как майор, и кто, как не они, знают, насколько деморализующе влияет сломленный Зоной сталкер на окружающих его людей.
– Ну, Вы это… товарищ майор… – начал было Шмель, глядя на замершего с иглой помощника и одновременно кивая ему, готовясь навалиться и скрутить майора, чтобы дать помощнику сделать инъекцию антишока.
– Сгорел, говорите? – как ни в чем не бывало, начав снова раскачиваться на стуле и захохотав пуще прежнего, спросил Крученко, по-прежнему глядя в потолок. – Все собрались?
– Все, – ответил Шмель, замешкавшись на секунду.
– Сгорел… – продолжая хохотать, своим уже страшным смехом, умилился Крученко. – Как в танке?
Шмель и помощники переглянулись, лицо Шмеля перекосила гримаса ужаса.
– Все на выход! – заорал он и, развернувшись, ударил плечом по двери будки, едва только стоявший у засова помощник успел скинуть задвижку.
Но дверь вопреки ожиданию не открылась. Хохот майора стал громче. Долговцы наперебой заколотили прикладами и сапогами в дверь, начиная понимать смысл происходящего. Помощник майора сел за мониторы и бешено заколотил пальцами по клавиатуре. На дисплее одна за другой вместо остановленных картинок последних передач с вертолетов начали появляться изображения окружающего их леска.
– Вот он! – закричав и выставив палец в один из мониторов, в ужасе закричал офицер.
Бойцы бросились к экрану. Посреди кустарника, поросшего морем жгучего пуха, доходившего ему до пояса, стоял человек в комбинезоне «Сева». Поляризованное стекло забрала было закрыто. Через мгновенье камера начала поворачиваться в сторону.
– Верни камеру на место! – потребовал Шмель, во все глаза, полными ненависти, смотря на фигуру.
– Я не трогал камеру, – упавшим голосом ответил помощник. – Она сама… с машиной.
Хохот майора, стихший было при появлении на экране зловещей фигуры, возобновился вновь, и теперь он напоминал больше кашель слепых псов. Казалось, сейчас он тоскливо завоет, как слепой пес при виде загнанного и безоружного сталкера. Машину ощутимо качнуло и начало поднимать вверх. Приборы, запищав сигналами, выключились, и в непроницаемой будке загорелось красноватое аварийное освещение, стало душно. ПОП на базе Урала все сильнее и сильнее раскручивался вокруг своей оси. Бойцов начало растаскивать по стенам нагревавшейся будки. Не прикрепленные к полу предметы и все, что лежало на столах, также разлетелось к стенкам.
– Что это, Шмель? – крикнул один из бойцов, все время дежуривший снаружи и не наблюдавший за событиями в режиме реального времени. Боец, пытаясь преодолеть нараставшую центробежную силу, вдавливавшую его в уже немилосердно нагревшиеся и чувствуемые через бронежилет СКАТа стены будки. Один из помощников, коснувшись щекой стены, заорал, обжегшись, но отодвинуть голову уже не мог, вращение ПОП стало еще быстрее. Майор, освещаемый, как и все вокруг, красным тяжелым светом, сидевший посередине оси вращения машины и вцепившийся руками в стол, каким-то чудом не был стянут к стенам будки. Еще один боец, стоявший ближе всех к двери, заорал не своим голосом. Прижатый к уже раскаленной стенке, его бронежилет начал чадить, а по прижатым к стене машины рукам голубыми искрами бить электрические разряды. Через мгновение еще несколько человек начали кричать и дымиться, одновременно прошиваемые пока не смертельными, но болезненными молниями. Будка стремительно увеличивала скорость вращения. Те несколько человек, которые стояли дальше от входа, еще не подверглись высоким температурам и электрическим разрядам, вынуждены были наблюдать за агонией товарищей и бороться с тошнотой, а некоторые – с собственными рвотными массами, душившими их в задымленной комнате. Майор, мертвой хваткой вцепившийся в стол и раскрывший безумные глаза, перекрикивая остальных, орал никогда не слышанные им ранее слова:
– … узрят люди образ свой, тлен и немощь, жажду и голод, покуда не смирятся, что нет у них исхода от тени своей, покуда не сменят они образ свой и страх…
Прижатые к стенам будки люди, освещенные аварийным светом, не имевшие возможности пошевелиться, хрипели и умирали, сжигаемые, раздавленные и прошиваемые электрическими разрядами одновременно, в фантастическом танце невиданной новорожденной аномалии.
Бобр, стоявший по пояс в жгучем пухе, оберегаемый артефактом «джокер», безучастно смотрел, как одна из трех специальных сборок Лесника, включавшая в себя схлопнутые «выверт», «батарейку» и «огненный шар», породила одну аномалию, включавшую свойства всех трех прародителей артефактов – жарку, птичью карусель и электру. Через минуту аномалия раскрутила грузовик, одновременно охватив его жаркой и бьющими внутрь молниями электры. Спустя еще мгновенье он взорвался, а аномалия, с ревом распахнув огненную пасть, раскидала горевшие и дымившиеся куски железа на десятки метров вокруг.
Постояв несколько минут, глядя на затухавшую ярость огненного и секущего молниями смерча, на начинающие поджигать сухую траву и деревья рядом с местом своего падения обломки машины, Бобр развернулся и побрел прочь. Без предупреждения, без грома и порывов ветра, словно Зона ждала сигнала, пошел дождь, барабаня тяжелыми каплями по стеклу забрала.
Теперь ему нужно было встретиться в центре поля сражения с Лесником, Пенкой и Тенью. С десяток оставшихся с ним снорков он отпустил, предоставив им полную свободу, только Мелкий, прижимаясь к ноге, все пытался заглянуть хозяину в глаза. Наконец отстав от него, он поплелся сзади, изредка вылавливая что-то в траве и засовывая в рот. Битва была выиграна. Из почти ста человек пехоты и двадцати специальных танков не ушел никто, только три из шести вертолетов, полностью расстреляв свой боезапас и превратившись в бесполезные винтокрылые машины, убрались на базу. Камеры, стоявшие у них на борту, передадут все подробности боя высокопоставленным генералам, все еще пытавшимся меряться силами с Зоной, а между тем Зона готовила ответный удар, но Бобр, переживший и прочувствовавший отгремевшее событие, утомленный переживаниями и невероятными психическими нагрузками, не желал слышать ее голос.
Спустя полчаса он доковылял до места сражения. Грудами горящего металла стояли некогда грозные боевые машины. Только три из них, сохранив внешний вид, продолжали медленно крутиться в паре метров от земли. Танки, лишенные защиты от аномалий, обвесов и оружия, теперь стояли с открытыми люками, из которых уже выбрались зомбированные с дырами от пущенной в упор пули из ПМ в голове и собрались в чуть в стороне от центра мертвого железного клина. В центре широкого клина, образовав десятиметровый квадрат, стояли восставшие пехотинцы в экзоскелетах, вооруженные тяжелыми пулеметами, миниганами обращенными наружу квадрата, внутри которого Бобр еще издалека разглядел Лесника и контролеров, прикрытых несколькими бюрерами. Бойцы в СКАТах стояли в стороне, нагруженные трофейными автоматами, стрелковыми комплексами и реактивными огнеметами. Еще десятки трупов, видимо, при жизни разрушенные в совершенно непригодные даже для зомбирования состояния, выковыривались из брони и поедались бюрерами, на что другая их половина, оставшаяся защищать контролеров, неодобрительно ворчала. Один из зомбированных, заставляемый контролером, завел грузовичок с зажигательной смесью, и теперь тот, перекатившись подальше от горевших танков, молотил в стороне. Оглушенный плотнейшим пси-фоном, исходившим от стоящих в центре квадрата контролеров, Бобр, спотыкаясь о лежащие на земле обломки и останки трупов людей и мутантов, шел к Леснику, но подойти к генералам этого сражения у него не получилось. Кто-то настойчиво и аккуратно потянул его за рукав, нехотя поворачиваясь и с трудом наводя фокус, сталкер разглядел белое лицо Пенки, которая, перебивая белый шум в ушах, что-то ему говорила.
– …слышишь, сталкер? – медленно доходили до Бобра ее слова. – Иди в лес, не ходи к Тени. Егор? – постепенно слова Пенки все больше обретали смысл.
Наконец Егор очнулся от воздействия группы контролеров, державших все окружающее их пространство под ментальным колпаком, которое не мог экранировать даже «джокер», и, повинуясь словам и физическому воздействию Пенки, повернул направо и побрел в Рыжий Лес. Мелкий на минуту остался на месте, затем, раскачиваясь и крадясь, не в силах противостоять воздействию контролеров, двинулся к ним. Словно из ниоткуда вынырнул Пес Лесника и поднырнул под правую руку сталкера, засунув свою лобастую голову под его ладонь. Сразу стало легче. Опустошенный Егор схватился за короткую шерсть на голове мутанта, словно за спасательный круг, и побрел за ним, подобно слепому, идущему за поводырем. Пенка исчезла незаметно, так же, как и появилась, видимо, вернулась к Леснику. Дойдя через несколько часов вместе с Псом до одной из делянок Лесника, не помня ни себя, ни дороги, Бобр, открыв дверь, повалился на продавленную кровать, надолго уходя в мир снов.
17. Сон Бобра
– Здравствуй, сталкер, – раздался неопределенный голос, одновременно похожий и на шелест листвы, и на голос человека.
Бобр проснулся и растерянно сел под исполинским мутировавшим дубом с белой, напоминавшей березу корой. Несколько секунд крутил головой, хлопая руками по земле в поисках оружия, затем, нащупав то выступавший из-под земли корень, который он изначально принимал за ствол дробовика или приклад автомата, и не найдя источник звука, бросил это занятие, отгребя назад и плотнее прижавшись спиной к дереву. Вставать не хотелось.
«Что за странное место, вроде Зона, а вроде и не Зона, слишком все… культурно как-то», – подумал Бобр. Вдалеке между лесными опушками виднелись ровные скошенные пшеничные поля с остатками золотистой стерни и стожками соломы, пение давно забытых птиц, вон пара орлов, летавших над стерней в поисках теперь не прикрытых мышек-полевок. Да и воздух… «Воздух какой!» – восхитился Егор, глубоко вдыхая всей грудью и вспоминая давно забытые запахи раннего детства. Насыщенный степным разнотравьем воздух, теплый, роскошный, одурманивавший. «Нет, определенно не Зона», – облегченно подумал Егор, теперь еще и понимая, что он сидит на земле без его «второй кожи» – комбинезона «Сева», и невидимое, заслоненное кроной странного дуба солнце освещало безмятежный пейзаж ровно и нежгуче.
– Здравствуй, сталкер, – опять прошелестел незнакомый голос.
Бобр, начавший снова засыпать теперь уже сидя, вздрогнул и, не поленившись, заглянув за широкий ствол дуба, за которым, как он и подозревал, никого не оказалась, за исключением его старого походного рюкзака, который он тут же притянул к себе.
– Здравствуй, – ответил, он глядя в землю, не придавая особого значения своим словам.
Снаружи нечто облегченно вздохнуло.
– Хорошо…
– Да, неплохо, – по-прежнему не придавая значения неизвестному голосу, ответил Бобр, глядя в безмятежное ярко-голубое небо с редкими барашками выпуклых белых облачков.
Развязав рюкзак, он, к своему удовольствию, нашел в нем свежий сталкерский хлеб, именно тот сероватый, иногда пахнущий машинным маслом с серыми комочками непропекаемой, плохо размешанной муки, несколько консервов тушенки отличного качества, его старую походную фляжку воды и полторашку совершенно свежей родниковой воды.