– Правда, что ль, татарин? – искренне удивился Леонард такому обороту.
– Да нет… Нормальный русак. Предки у него были из Золотой Орды, отсюда и фамилия. Э, о чём бишь я? Ага.. В долги влез огромные. Имение, дом в Петербурге – все пошло с молотка. И дама, значит, говорит: адьё, мон шер, мерси за всё! И бросила воздыхателя. Как жить человеку? Без денежков ещё кое-как можно. А без любви? И из семьи он ушел. Гол, как сокол, и голову приклонить негде. Ну, и застрелился наш Юсупов. Вот! А на похоронах шепоток прошел, что полковник – четвертый, кто с сей роковой дамой разорился. Три предыдущих случая – в Риге, в Варшаве и в Гельсингфорсе.
– Неужто тоже застрелились? – поразился поручик, широко распахнув глаза.
– Да нет… говорят, сдержались. Только живут на одно жалованье, представляешь? – Петровский передернулся, – Жалкое существование!
В молчании доели поросенка. Затем Леонард решил посетить туалетную комнату – шесть стаканов чая, выпитые в гостях, настырно просились на свободу.
«Надо же, какие женщины бывают… прямо паучихи! Высосут все до капли – и бросают жертву! Какая уж тут любовь, одна корысть! Притворщицы!» – думал он по пути.
В туалете обнаружил, что забыл снять презерватиф. Мысли сразу же заискрились, радужно заблестели. Ванда… Что же ей, чаровнице эдакой, подарить завтра? Осторожно стянул полупрозрачный чехольчик, прополоскал под рукомойником. Завернул в носовой платок. Пригодится ещё!
Вернулся к столу и с аппетитом принялся за мороженое. Петровский же больше ковырялся ложечкой, вылавливая цукаты и орешки.
– Завел бы ты себе подругу, Лёня, – не поднимая взгляда, вдруг сказал он серьёзно, – Знаешь, как мне с Шарлоттой здорово! Заботится обо мне… и вообще… Уют создает! У неё подруга есть, Ниночка, тоже актриска. Хорошенькая, спасу нет! Давай, познакомлю, а?
– Мерси, не надо, Базиль. У меня все в порядке по этой части.
– Замужняя? – капитан по прежнему смотрел в стол.
Леонард не ответил.
– Смотри, Лёня. С замужней всякое может быть, особенно с… красавицей. Вон, Юсупов…
Поручик побагровел:
– Я Вас попросил бы, господин Петровский…
– Всё, всё! Молчу! – вскинул руки тот, – Проехали и забыли! Эй, человек, подавай кофий!
Обед закончился нормально, но намек старшего товарища, едва не приведший к ссоре, оставил в душе Леонарда неприятный осадок. Впрочем, кратковременно.
При расставании капитан предложил собраться вечером здесь же, гульнуть от души.
– Я с Шарлоттой прибуду, она Ниночку приведет тебе для компании! Мне на ушко шепнул услужающий, что вечером цыгане приедут! Шампанского заморозим пару дюжин, а? И на полную катушку: Ой, ручеек мой, ручеек! Ходи шибчей, черноголовый! Ромалэ! Эй, чавэла! И сделаемся пьяные и веселые!
– Цыган люблю… Но сегодня в офицерское собрание хотел пойти, там холостяцкий ужин полк устраивает. Неудобно пропустить, я же новенький, – отговорился поручик, вспомнив о воинском долге.
Петровский только вздохнул.
Придя домой и отдохнув пару часиков, Леонард вновь озаботился темой подарка. К антиквару не пойдешь, закрыто всё по случаю праздника… Стал рыться в ящиках письменного стола. О, вот это подойдет, пожалуй! Открыл шкатулку с маменькиными драгоценностями: среди серег, брошек и прочих колье и перстней там лежали золотые дамские часики с золотой же витой цепочкой – музыкальный брегет в форме сердечка с бриллиантовой буквой «Веди» на крышке (матушку крестили Варварой). Венецианская тонкая работа, не Китай какой-нибудь! И цены немалой: дядя рассказывал, что двадцать шесть душ крепостных папенька за них отдал вместе с хутором. Осторожно завел часы ключиком, приложил к уху: идут! Тикают! На секунду засомневался: все же, маменькина память… Но представил, как улыбнется Ванда при виде подарка, её поцелуи и объятия – и сомнения отпали. Нашел подходящую бархатную коробочку, завернул в цветную бумагу и перевязал розовою ленточкою. Полюбовался: вышло замечательно.
Хлопнула дверь, и на пороге кабинета появился Данила. Был он изрядно выпивши, но на ногах держался, и даже умудрился доложить заплетающимся языком, что рядовой Прухин из увольнения прибыл. Откозырял кривовато левой рукой. Что поделаешь, праздник есть праздник!
– Иди, проспись, пьяница! – добродушно приказал хозяин, – Чтобы утром был трезвехонек, у меня завтра дел много.
– Так точно, Ваше бл… блгродие! Данила – кремень мужик, не подведет! – с чувством ответил денщик, и сев, почему-то, за письменный стол, уснул.
Бывает, Читатель, что нет сил дойти до постели, г-м.
Выругавшись, Леонард задумался. Не тащить же на себе в койку! Не барское это дело. Да и не поднять такого борова в одиночку. (Вот ты, Читатель, пробовал ли когда-нибудь поднять пьяного? Согласись, очень тяжело: все равно, что бочку воды поднимать. Только без бочки!) Но и за столом оставлять – не дело.
У дверей зазвонил колокольчик. Открыв, Леонард увидел сослуживца по батальону – поручика Михайлова. Тот был уже навеселе.
– Лёня! Готов ли ты? Проезжал мимо, дай, думаю, зайду, вместе поедем! – загрохотал он, – И носовой платок одолжи, силь ву пле, я свой потерял.
Его большой нос, формой напоминавший картошку, шевельнулся над усами.
Рассеянно вынув из кармана платок, Леонард протянул его товарищу.
– Я сейчас, только денщика разбужу. Уснул, скотина, за моим письменным столом.
– Ну, так дай ему в ухо!
– Не поможет, его сейчас хоть ножами режь – не проснется. Попробую водичкой!
Но и вода не помогла. Данила только мычал и ворочался, уронил со стола чернильницу.
– Ещё поливай! – азартно посоветовал Михайлов, – Уши потри, помогает!
– Да куда ещё лить-то? И так уже целое болото… – загрустил Леонард.
– А, слушай, так до завтрева провозимся, а там офицерики все вкусное съедят! Нукася… – могучий Михайлов присел, и, протяжно пукнув от натуги, взвалил на себя Данилу, – Показывай, куда его!
Пьяного кулем свалили на койку в его каморке.
– Ну, все! Поехали! Но, Лёня, в ухо ты ему завтра все-таки дай!
– Всенепременно! – отозвался Леонард, поправляя на товарище съехавший эполет.
И они, сев в коляску терпеливо ждавшего извозчика, покатили веселиться.
Вечер прошел задорно. Офицеры пили и закусывали. И опять пили. Шампанское лилось рекой. Окрупоривали бутылки дюжинами и получался залп! Многие получали пробками в лоб, но не обижались. Капитан Ольшанский из второго батальона, известный своею меткостию, на пари пробкою погасил свечу на десяти шагах! Правда, забрызгал пеной всех зрителей вокруг, ибо для пущей мощности выстрела бутылку надлежало взболтать. Выиграв ящик рому, он сразу же угостил всех желающих. Тут общественность удивил лихостью комполка, заявив, что изобрел необыкновенно вкусную смесь, которая пьется, как олимпийский нектар! И продемонстрировал незамедлительно, смешав ром пополам с портвейном в пивной кружке. После чего сразу же выпил. Залпом! Повторить никто не рискнул.
Устроили также и конкурс неформальной песни, где призом был ящик коньяку. Выступив с песней «Бережок», Леонард сорвал бурные аплодисменты, но приза не получил. Приз был вручен Михайлову, исполнившему песню, текст которой Автор не решился здесь привести из опасения скверно повлиять на нравственность Читателя. Достаточно упомянуть, что название песни состояло из трёх слов, и приличным из них был только соединительный союз «И». Приз был, конечно же, тут же распит присутствующими.
Короче, все в конечном итоге сделались пьяные и веселые, чего, собственно, и добивались.
Домой Леонард вернулся в четвертом часу утра. Кое-как раздевшись, завалился в постель. В окно, моргая и щурясь от проплывающих облаков, таращился любопытный молодой месяц. Несколько комаров, тоненько зудя, попытались употребить поручика в пищу, но с отвращением отпрянули, с трудом сдерживая рвоту: кровь была зело разбавлена спиртом. Из-под печки вылез домовой Зиновий, поворчал в бороду, собрал раскиданную одежду, аккуратно сложил в углу, поставил сверху сапоги – так ему представлялось правильнее.
Сон навалился на Леонарда и сразу ошеломил яркостью красок и нереальностью происходящего. Он стоял на длинной овальной доске совершенно голый и мчался вдоль гребня огромной волны со скоростью призового рысака. Волна неслась, заворачиваясь пенным гребнем, к золотому пляжу, окаймленному уже знакомыми пальмами. Балансируя и изменяя положение тела, наш герой с лёгкостью свернул в сторону, избежав перевернутия. Волна прошла под ним и, шипя, рассыпалась по пляжу длинным пенистым языком. Леонард лёг на живот и, высмотрев другую подходящую волну, сильными гребками двинулся навстречу. Когда упругий солёный гребень подхватил его, легко встал на ноги и заскользил, как на санках с горы. Солнце, стоявшее в зените, припекало голову и плечи, мигом высушив кожу, на которой выступила соль. Мельком глянув на свою грудь и руки, Леонард поразился: обычно белый, как сметана, он сейчас был золотисто-смуглым, почти коричневым! На миг он отвлекся, и коварной стихии этого оказалось достаточно. Доска ушла из-под ног, тело перевернуло вверх тормашками, солнце, пляж и пальмы – все исчезло. Перед глазами была только синева океанской воды, поток которой норовил закрутить тело в узел. Было не определить, где верх, где низ, но страшно не стало. Только бешеный восторг переполнял душу! Водяной вал рассыпался и аккуратно вынес Леонарда на плотный песок. Множество крабов, возмущенно жестикулируя пухлыми клешнями, выразили своё неодобрение сему бесцеремонному вторжению. Встав на ноги, поручик побрел на сухое место передохнуть, волоча за собой доску, привязанную к запястью тонкой веревочкой.
Потом снилась всякая ерунда: какие-то дельфины, дружно выпрыгивающие из моря и плюхающиеся обратно, странный лес с огромными яркими цветами и щебетом птиц, высоченная гора с заснеженной вершиной, сверкающей яко сахарная головка под лучами солнца…
Вдруг из кустов высунулась огромная волосатая лапища и, схватив Леонарда за плечо, крепко встряхнула, аж зубы лязгнули:
– Барин! Ваше благородие! – раздался громовой рык – и поручик проснулся.