– Часто ты сны-то видишь? – негромко задал самый интересующий его вопрос Орлов.
– Да не так, чтобы… Когда в неделю раз, когда и реже. Иногда и так бывает: как узнаю от проезжающих про красивое место: ну, там, Санкт-Петербург, али Саратов, так молюсь на ночь Пресвятыя Богородице, чтобы хоть на краткий миг сие место увидеть. Получалось несколько раз!
– А как ты знаешь, что именно то самое место видишь? Санкт-Петербург али Москва – города приметные, а, скажем, Саратов? Откуда ты знаешь, что не Нижний Новгород? – каверзно прищурился Леонард.
– Ну, у людей же спросить всегда можно… – наивно похлопал белесыми ресницами Володя.
– Э-хм… Да, действительно! – смутился Леонард, и перевел разговор на другую тему:
– Водку пьешь?
– Нет, барин, не люблю я её!
Данила хмыкнул.
– Молодой ты ещё! Подрастешь – полюбишь…
Глава девятая
К обеду доехали до дядиного сельца Балабаново. Одним концом оно выходило прямо к тракту и длинной улицей тянулось версты три на восток, переходя в липовую аллею. Барская усадьба стояла на небольшом холме, у подножия которого раскинулся пруд, живописно окаймленный ивами – целое озерцо, населенное любимыми дядей карпами и карасями. Сейчас, зимой, пруд был расчищен от снега, и на нем катались на коньках деревенские мальчишки. Один из них, издалека увидев приближающиеся сани, рванул к подъезду – предупредить о прибытии гостей. За это полагалась награда: грошик или пряник. Так что, подъехав, поручик обнаружил на крыльце дворецкого Нафанаила и трёх лакеев. Кухаркина дочь, Агриппина, держала на подносе хлеб-соль.
– С приездом, батюшка Леонард Федорович, – тепло поздоровался Нафанаил, спускаясь с крыльца.
Агриппина с поклоном поднесла хлеб-соль. Леонард отломил корочку, окунул в солонку, положил в рот. Вкус родного дома! На секунду стало немного грустно. Проглотив хлеб под внимательными взглядами дворни, поцеловал девушку в сочные губы.
– Ух, ты, симпатичная! – и погладил по голове.
Агриппина тихонько вздохнула и на миг приникла к молодому барину всем телом.
– Здорово, молодцы! – гаркнул Орлов-младший по военному.
– Здра-жла-ваш-бродь! – весело отозвались мужики.
Леонард прошел в дом.
– Что дядя? Матрена Людвиговна? – спросил он, раздеваясь.
Один из лакеев, опустившись на колени, переобул молодого барина в ковровые домашние туфли.
– В добром здравии-с, Леонард Федорович, – отвечал дворецкий, – Сейчас как раз обед, переодеваются они.
Проведя его в столовую, где срочно ставили на стол ещё один куверт, Нафанаил деликатно встал в сторонке, у столика с напитками.
Леонард огляделся. Он не был у дяди несколько лет: то командировка в Великобританию, то война… Ничего вокруг не изменилось. Вот портреты родителей в тяжелых золоченых рамах, вот портрет самого Всеволода Никитича в парадном мундире… Ан, нет! Вот и новое! Сверкающий свежими красками портрет тёти Моти! Живописец явно польстил ей, несколько сгладив острые черты лица и добавив бюста.
За спиной раздались шаги, и Леонард обернулся. В столовую рука об руку входили дядя и его жена.
После взаимных приветствий и поцелуев сели за стол.
– Нафаня! Налей-ка нам ржаной! – распорядился Всеволод Никитич.
Мужчинам проворно налили водочки из запотевшего графинчика. Даме – белого вина.
– Ну, за государя! – поднял обязательный тост хозяин.
Опорожненные рюмки тотчас наполнили снова, ибо между первой и второй перерывчик небольшой. Не закусывая, Орлов старший чокнулся с племянником и женой:
– Со свиданьицем!
На этот раз закусили обстоятельно.
– Какие новости привез, Лёня? – вытер усы салфеткой дядюшка.
Вопрошаемый помедлил, собираясь с духом.
– Я, дядя, вышел в отставку.
– Вот это да! – выкатил на племянника глаза Орлов старший, – Ну, рцы далее!
– Это… Поступил на службу в Российско-Американскую Компанию, уезжаю в Аляску. Собственно, приехал попрощаться…
– А имение? На Мюллера оставляешь? – подался вперед Всеволод Никитич.
– Имение, увы, продадут скоро… за долги. Я хотел Вас просить: возьмите к себе все, что можно из скарба, до моего возвращения!
Новость была ошеломительная, и дядя выпил перцовки, чтобы активизировать скрытые резервы мозга.
– Однако! Ну, имение твое я куплю… наверное. Негоже в чужие руки-то отдавать! А в Аляску ты надолго ли?
– На двадцать лет…
– Н-да-а… Навряд ли увидимся… – покачал головой Всеволод Никитич.
Не проронившая до сей поры ни слова Матрена Людвиговна тихо радовалась про себя: двадцать лет – срок большой. Племянничек убывает на край Земли, когда ещё вернется, ежели вернется вообще, а значит, проблем с ним не будет в смысле наследства!
В дальнейшем разговоре Леонард изворотливо уклонился от объяснения причин, подвигших его на столь радикальные перемены в жизни. Про Ванду не рассказал – стыдно было. Поедет дядюшка в Москву и сам все узнает. А он, Леонард, будет уже далеко…
Вечером, после ужина, Володя впервые прислуживал новому хозяину: стелил постель, не доверив это горничной, согревал простыни грелкой с углями, помогал переодеваться в ночную рубаху. Свечу поместил в блюдечко с водой – на случай, если барин уснет, не загасив. На ночной столик положил книгу, указанную поручиком, и поставил чашку с водой.
– Что нибудь ещё прикажете, барин? – осведомился он деловито.
– Нет, все отлично… А впрочем… Постарайся сегодня Лондон во сне увидеть! – полушутливо посоветовал Леонард, умащиваясь на мягкой перине.
– А это чего, Лондон? Земля такая? – серьезно спросил Володя.
– Это, брат, город в Англии. Самый, слышь, большой на Земле. Река через него течет, Темз. Я там был.
– Постараюсь, барин, – коротко пообещал Володя и вышел, притворив за собой дверь.