В петле из колец

Эрни медленно опустил пистолет, погладил старый дуб в благодарность за временное укрытие, давшее ему контроль над ситуацией, постоял еще пару минут и направился к дому.

В это время Мелинда стояла около границы леса, где в последний раз видела два силуэта, исчезнувших в его чаще. Она не могла успокоить дыхание и «Томми» в ее руках держался все менее уверенно с каждой секундой. При этом нельзя сказать, что ее трясло от мыслей о бывшем муже или о том, как она объяснит произошедшее сыну. Мелинда боялась, что из леса выйдет Ронни, но она не сможет выстрелить. Или сможет. В любом случае ей не нравилось то положение, в котором она оказалась. Мелинде приходили отвратительные мысли, что сейчас самый лучший момент, чтобы вообще все закончить. Удивительно, но будучи многократно избитой собственным мужем, у нее никогда не было в голове такого отчаяния, как сейчас, хотя в ее руках был не только полный контроль над ситуацией, но и возможность принимать судьбоносные решения, мгновенно приводя их в исполнение.

Смотря в лес и не понимая, что делать, она оказалась максимально близка к самоубийству, имея на руках все суицидальные атрибуты: отчаяние, потерю интереса к будущему и заряженное оружие. Конечно, некоторые в такие моменты нервничают, кто-то на удивление спокоен, а другие впадают в легко приходящее и редко отпускающее состояние «за что же мне все это». Мысли в таком состоянии несутся неизгладимым потоком, лавиной из дерьма и недосказанностей, накрывающей все вменяемое в голове и превращающей человека в бомбу замедленного действия. Единственное, что может прервать этот поток и предотвратить скоропостижно принятые решения – это взгляд на себя со стороны или четко поставленный удар по морде.

У Мелинды весь этот эмоциональный коктейль был сдобрен щедрой порцией животного страха перед неизвестным. Страха, что придется нажать на спусковой крючок и закапывать тело. Избавляться от машины, от всех улик, возможных свидетелей, может, и от сына. Тут Мелинда, продолжая держать лес на мушке, внезапно поняла, что наскоро построенные в голове планы учитывали мельчайшие детали создания алиби. Уже были план А и план Б. Уже чистилась или сжигалась одежда, машина незаметно подгонялась к дому Ронни или также утилизировалась. В мысленном планировании Джей тоже устранялся и исчезал из ее жизни, как использованный карандаш, без следа и лишних сомнений. Даже с карандашом в обычной жизни Мелинда прощалась дольше, затачивая его до последнего, пока он не становился совсем коротким, а после этого хранила обрубок с грифелем. Это сравнение Джея, с которым они пятнадцать лет терпели Ронни и поддерживали друг друга, заставило Мелинду проснуться и отойти от мерзости, которая уже сформировалась в голове под названием «План Б». Ей стало страшно и одновременно стыдно за себя. Внизу живота появилась сильнейшая тяжесть, которая быстрее ракеты поднялась выше, вызывая нестерпимую тошноту и сгибая Мелинду пополам.

Придя в себя и вытерев губы, Мелинда продышалась, встала на ноги и выбрала удобную для стрельбы позицию. Она снова направила «Томми» в сторону леса и повторяла раз за разом: «Джей, сынок, мы их всех переварим». Мелинда была готова стрелять. Она приготовилась к ответственности за каждую выпущенную пулю. Все, что ей оставалось – ждать выстрела, которого все никак не было.

Через пару минут Мелинда услышала долгожданный приближающийся шорох, доносившийся из чащи леса. Секунды тянулись в ее голове, дыхание уже не успевало за ускоряющимся сердцем. Голова кружилась, а ноги теряли устойчивость. От адреналина у Мелинды заложило уши и перепонки становились действительно барабанными. Вместе с отвратительным непроходящим писком в голове стоял гул от собственного дыхания с непрекращающимися стуками сердца. Она начала судорожно вертеться по сторонам. Не выдержав, Мелинда, уже в слезах от усталости, собрав все оставшиеся силы, взвыла: «Кто бы там ни был, выходи с руками, поднятыми вверх, или я, мать твою, порублю этот сраный лес вместе с тобой!!!». Через минуту она выронила «Томми», упала от бессилия на колени прямо в грязь, не заботясь о чистоте чулок, и начала рыдать. Из леса выходил силуэт, который Мелинда узнала бы даже в полной темноте.

Эрни был невысоким пожилым человеком далеко за шестьдесят, с неотесанно обрубленными, как будто топором, седыми волосами, торчащими сзади, как маленький хвост павлина. При этом с опрятной короткой седой бородой, за которой ухаживали с гораздо большей тщательностью. Неизменно прямая спина, которая, вопреки небольшой хромоте на левую ногу, вела бой со старостью, позволяя старику в залоснившейся вязаной жилетке с десятком карманов смотреть прямо, а не в землю. Увидев и, главное, услышав этот ворчливый, медленно приближающийся силуэт, Мелинда испытала такое облегчение, от которого дыхание сперло еще сильнее, а словарный запас сократился до уровня младенца.

– Мелли, ты там совсем охренела? Могла же просто спросить. Я руки выше плеч не по своей воле не поднимал уже лет тридцать, а по своей не могу уже лет пятнадцать. Ты б хоть головой подумала. В первую очередь надо попросить назвать себя и приказать выбросить оружие, если оно имеется…

Эрни не успел договорить, как Мелинда вышла из своего оцепенения и с криком «Папа!» бросилась на шею отца, как маленькая потерявшаяся девочка, вся в слезах, грязи и в сопровождении непонятного кислого запаха.

– Ты убил его? Ты убил? Убил? Убил его? Убил.

Голос Мелинды звучал приглушенно, так как она говорила, уткнувшись в отцовскую шею. С каждым повторением этого вопроса он звучал по-разному. Интонация менялась от страха к интересу. К пятому повторению вопрос уже превратился в утверждение. От этого Мелинда начала невольно кивать головой, находясь под действием холодного рассудка и полного непонимания, что произошло.

– С чего ты решила? Такого кабана и все мои патроны не возьмут, даже если выстрелить всеми одновременно в его черенок с глазами. А как его разделывать? Где закапывать? А корыто его куда? Ты что?

Эрни на секунду остановил череду своих вопросов. Поняв, что дочь не успокаивается и прижав Мелинду к себе сильнее, выдохнул и успокаивающим голосом прошептал ей на ухо:

– Все хорошо, Мелли. Он жив и, скорее всего, здоров, но вас больше точно не потревожит.

Мелинда не задавала вопросов. Ей как обычно было достаточно скупой информации от отца. Все, что хотел рассказать, он говорил сам.

– Я думала, что он тебя убьет.

– Ага, размечталась о моем роскошном доме?

Эрни пошутил. В такие моменты Мелинда, наученная опытом матери, знала, что надо смеяться, иначе тебе этого не простят. Но в этот раз ей стало смешно искренне и она во весь голос смеялась сквозь слезы.

Они направились в дом. Мелинда не отпускала отца и шла, обнимая его. Их семья не была многословной. В молчании им было удобнее общаться.

– Спасибо, что не пристрелил его, пап.

– Не за что. Но, признаю, это оказалось нелегко. Иди переоденься. Видимо, ты решила сегодня перемерить все мамины вещи. Приберись на кухне и ящик этот выброси. Уберись там за своим бывшим. Обосрал мне, небось, всю комнату. Смотри внимательнее, я слышал, как он разбил там что-то. Могут быть осколки. Еще твоей крови мне не хватало на полу. На чердаке найдешь мое радио, тащи вниз. Будем слушать эту лунную херню. Не зря ведь приехали.

– Пап? – Мелинда спрашивала уже спокойным голосом.

– Что?

– Можно мы уедем?

Эрни оторопел, но не подал виду.

– Да без проблем. Только после того, как уберешься и вынесешь эту сломанную хрень.

– Мы отвезем твой телевизор в город, его там починят. Может, заберем себе, если ты не против.

– Да мне насрать на этот ящик с первого дня, как вы его притащили сюда. Главное, убери за своим бывшим. Мне чужая грязь не нужна.

Мелинда поднялась на крыльцо, поцеловала в голову сидевшего в кресле Джея и уже своим обыденным тоном, ставя «Томми» на место, сказала сыну собираться. Эрни молчаливо прошел мимо заплаканного Джея и сел в свое кресло.

– Я останусь здесь, – сказал Джей низким и уверенным тоном. – Вы ничего мне не хотите рассказать? Мама? Дед? Может быть, я не заслуживаю узнать, что там случилось и что с моим отцом?

Эрни слегка улыбнулся и фыркнул:

– Слушай, не выебывайся, сынок. Ты слышал выстрелы?

– Нет! – почти взвизгнул Джей и начал плакать.

Эрни вытащил револьвер и вывалил патроны из барабана на столик рядом с креслом. Потом достал второй пистолет и швырнул его рядом с патронами.

– Посчитай патроны и подумай, мог ли я стрелять. Или ты думаешь, что я мог одолеть твоего папашу голыми руками?

– Нет, – Джей вытирал слезы и ждал следующего вопроса от деда.

– А вот и мог бы, но зачем мне это? Тут куча свидетелей, его тачка во дворе. Вас, скорее всего, видели. На хрена мне эти проблемы из-за твоего папаши? Отправил его через лес пешком, чтоб этот придурок не застрял на моей дорожке. Свяжется с тобой позже. Когда захочешь, так и увидитесь. – Эрни мгновенно сменил тон из объясняющего на наезжающий. – Чего ты вообще хнычешь, как сука?

– Пап, прекрати! – прокричала резко и настойчиво Мелинда, остановив яростный напор отца.

Старик, как будто опомнившись, недовольно откинулся на кресло и замолчал. Он сгреб все патроны со стола в ладонь и убрал их в карман жилетки. Второй пистолет так и остался лежать на столе. Эрни принялся за самокрутку.

– Хоть сейчас мне не засрите момент.

– Я могу его подержать? – спросил, как будто для формальности, Джей и потянулся к пистолету.

Эрни моментально ударил Джея по руке, схватил пистолет и убрал его за пояс.

– Во-первых, никогда не бери оружие, которое сам не покупал и не заказывал. Твои «пальчики» рано или поздно приманят копов. Во-вторых, чужое оружие берут только от безысходности и только чтобы выстрелить. Так что если не собираешься стрелять, то обойдешься.

– А можно… – Джей уже был на полпути к просьбе пострелять, но Эрни и тут оборвал его надежду, не дав договорить.

– Ни в коем случае. Для развлечения стреляют только в тире. Стрельба – только для самозащиты или за очень большие деньги и то она будет оплачена, но не оправдана. А необоснованная тупая стрельба – это для имбецилов. Ты имбецил?

– Нет, сэр.

– У тебя много денег?

– Нет, сэр, – Джей сам не заметил, как стал отвечать деду, словно они в армии.

– Тянет пострелять?

– Нет, сэр.