Luftwaffe-льники ЧАСТЬ 1

В списке увольняемых в город, первой всегда стояла фамилия Конфоркина. Опять же все ясно и предельно понятно – надо всегда, срочно и постоянно делиться передовым опытом комсомольской работы с представителями других комсомольских организаций или перенимать их прогрессивные методы работы с молодежью. Ура, товарищи!

На хозяйственные работы нашего мини-вождя так же старались не назначать по причине его перманентно-хронической занятости и патологической незаменимости. А то вдруг невзначай надорвется мешком картошки или захлебнется, пролив ведро с водой?!

– Кого отправить на уборку территории? Комфоркина ни в коем случае! Там снег! Иногда бывает дождь. А ветер?! Про ветер тоже забывать не следует. Вдруг простудится! Сами управитесь. Не сахарные, не растаете. Беречь надо Конфоркина. Он один такой на полторы сотни бездельников. Если заболеет?! Кто неорганизованное стадо потенциальных разгильдяев на трудовые подвиги поднимет? Кто за советскую власть личным примером и жарким словом агитировать станет, ась? То-то.

В караулы Конфоркина тоже особо не привлекали. Вечно занят на общественно-политической работе. Да и страшно такому «орлу» автомат в руки доверять. Мало ли?

За время учебы вожак Конфоркин на гарнизонном стрельбище ни разу не завалил ни одной мишени. Тайна полета пули после выстрела комсомольского вождя была гарантирована, а ее траектория непредсказуема. Автомат Калашникова в его нежных ручонках жил персональной жизнью, абсолютно независимо от воли и желаний хозяина.

Но если вдруг чудо все-таки случалось и комсомольского лидера 4-й роты определяли для идейного усиления личного состава караула, то сутки на пролет, высунув от усердия язык, флагман прогрессивной молодежи ваял «Боевой листок».

В этой бумажке он скрупулезно анализировал наши действия. Давал принципиальную оценку и указующие рекомендации по дальнейшему росту над собой каждому курсанту. Прорабатывал и песочил всех из состава караула. Пилил и резал. Беспощадно клеймил. Жег каленым железным словом комсомольского актива всех и каждого. Стругал и снимал стружку многократными слоями.

В перерывах между творчеством и ваянием «БЛ» Конфоркин мужественно таскал на спине топчан в комнате отдыха караула, занимая место сменившихся с поста бойцов. На законные требования караульных убрать свою комсомольско-активную задницу с топчана и освободить место отдыха для сменившихся часовых, Конфоркин страшно выпучивал глаза и, брызгая слюнкой, начинал эмоционально рассказывать о проделанной за сутки колоссальной работе. О ее важности и нужности для всего караула в частности, и о своей заслуженной потребности в длительном отдыхе в целом.

– Потому что, не щадил себя! Пахал в поте лица. Один! Сам! Без ан-сам-бля! Только цветных карандашей за текущие сутки целых семь штук облизать надо, понятно?! Чтобы «Боевой листок» красивым был, ярким. И в глаза бросался. Чтобы вместо туалетной бумаги «БЛ» был априори не пригоден к использованию. Чтобы мазался и пачкался. И чтобы по цвету обтирочной поверхности нерадивого курсанта можно было безошибочно выявить политически близорукого элемента …или даже идейного врага, который «БЛ» вероломно украл и вместо туалетной бумаги использовал. Во как! Даже сейчас несознательные индивидуумы – раздолбаи-курсанты так и вьются вокруг информационного стенда, чтобы безжалостно спустить в очко результаты его кропотливых трудов. Вдруг пропадет?! Тогда второй «Боевой листок» рисовать придется, а вождь уставший. Понимать надо всю сложность политического момента.

Когда наступал момент проведения очередного комсомольского собрания,  Конфоркин потуже затягивал поясок, взбираясь на трибунку. И кратенько – часика на три заводил песню о скорой победе коммунизма.

Войдя в раж и размахивая оттопыренным пальцем вместо указки, он напоминал всем о современной роли комсомола. И себя лично! Не забывая при этом вскрывать наши недостатки, явные и тщательно скрытые. Громогласно позорил двоечников и тунеядцев, бездельников и разгильдяев, недостойных носить погоны курсанта и комсомольский значок.

Его тоненькая гусиная шейка комично напрягалась. Комфоркин багровел от праведного гнева и резал правду матку про сексуально озабоченных самоходчиков и нарушителей воинской дисциплины. Про немощных слабаков, неспособных подтянуться на перекладине и пробежать марш-бросок, выполняя установленный норматив. Про злостных уклонистов от конспектирования многочисленных трудов основателей марксизма-ленинизма, полезных в повседневной жизни для более углубленного изучения.

Далее шел подробный список нарушителей воинской дисциплины – явных и тайных врагов советской власти, предателей и вредителей. И как правило, с подробным описанием состава и места совершенных преступлений. Маленький такой списочек – на 143 человек, не больше. При этом Конфоркин скромно умалчивал о личных достижениях в спорте и учебе.

Ради справедливости, хочется заметить, что сделать простейшее упражнение на брусьях или перекладине, включая элементарный вис, нашему вожаку, авангарду и рулевому, направляющей и руководящей силе, предназначенной сплачивать, объединять и мобилизовывать на ратные подвиги и трудовые свершения, никак не удавалось. Ай-яй-яй, какая досада!

При висе на перекладине тонкие пальчики Конфоркина мгновенно разжимались и он смачно падал на пол. Офицер, проводящий занятия по физ.подготовке, брезгливо отводил глаза и ставил в журнале напротив фамилии Конфоркина точку. Которая в последствии неким волшебным образом превращалась в «заслуженную» пятерку.

Экзамены комсомольский вожак Конфоркин сдавал тоже весьма оригинальным образом. «Авангард» заходил в аудиторию, громко представлялся, акцентируя внимание экзаменаторов на личном обремении в виде весомой комсомольской должности. Тянул билет. Брал листок и садился за последний стол. Не делая никаких подготовительных записей для ответа, Конфоркин тупо смотрел на входную дверь. Если его вызывали к ответу, то он просил еще пару минут для шлифовки последних штрихов к предстоящему выступлению.

Затем в аудитории обязательно появлялся какой-нибудь училищный офицер-политрабочий и подсаживался к экзаменатору. Далее начиналась процедура банальной торговли. По факту ее завершения подзывался Конфоркин, который начинал бордо нести всякую ахинею, не имеющую ничего общего с учебным материалом. Преподаватель обычно прерывал ответ активиста на полуслове и, оценка лидеру выставлялась, исходя из степени принципиальности экзаменатора.

Благодаря нашим дорогим и уважаемым преподавателям, несмотря на титанические усилия его покровителей из политотдела училища, Конфоркин не смог окончить альма-матер ни с красным дипломом, ни с занесением на доску почета. Честь и хвала принципиальным офицерам. Низкий поклон и большое человеческое спасибо.

Тем не менее, наш вождь числился отличником боевой и политической подготовки аки живая икона и наглядный пример для подражания. На  торжественных построениях и подведениях итогов вожака Конфоркина бесконечно выводили из строя и ставили нам,  неучам и бездельникам, в укор и в пример –  для всяческого подражания.

Сам Конфоркин нисколько не стыдился своего участия в насквозь лживом фарсе. Похоже, что восемнадцатилетний мерзавец изначально потерял чувство совести, стыда и реальности.

Возможно, именно таких вождей,  беспринципных и лживых, способных на любой подлог и мерзость, подбирало наше политическое руководство. Лелеяло и холило. Тянуло за уши. Двигало, толкало и продвигало.

Однако реакция курсантов на происходящее представление была диаметрально противоположная. Сказать что мы недолюбливали это «чудо комсомольского движения», значит слукавить. Мы его холодно презирали. Общаться с ним было оскорбительно.

Конфоркину было, мягко говоря, нелегко. В результате своей хитрости и приспособленчеству, возведенному в культ, он остался один. Совсем один. Осознав это, он искал контакта и дружбы с ребятами, но получал в ответ равнодушие и брезгливое пренебрежение.

На очередном отчетно-перевыборном комсомольском собрании при настоятельно рекомендованном свыше выдвижении кандидатуры Конфоркина на следующий срок, все курсанты 4-й роты единогласно переизбирали этот кусок дерьма. Фактически только по одной причине – чтобы он заседал на бесконечном совете комсомольских секретарей батальона среди себе подобных говнюков и не портил нам настроение своим присутствием. Таким среди нас не место! Номенклатурный изгой.

Сразу заявляю, что комсорг взвода – курсант Серега Филин был замечательный и справедливый мужик, который всегда делил с нами в полном объеме все тяготы и лишения воинской службы. От работы не прятался. От проблем не увиливал. А так же принимал самое активное участие в небольших невинных шалостях и периодических безобразиях – от спонтанной пьянки в стенах родной казармы до массовой самовольной отлучки за пределы училища.

Остальные курсанты-комсорги в других взводах и классных отделениях 4-й роты и соседних братских рот, входящих в 1-й учебный батальон, тоже были нормальные ребята. Они с честью и достоинством несли общественную нагрузку по проведению формальных и бестолковых собраний в строгом соответствии с Планом работы комсомольской организации батальона, разработанного при непосредственном участии великого комсомольского вождя Конфоркина.

Забегая вперед, хотел бы заверить, что по факту выпуска из училища Конфоркин был с позором изгнан из рядов вчерашних курсантов, а ныне – молодых офицеров, весело и в теплой дружеской обстановке отмечавших присвоение первого воинского звания  –  лейтенант. Где? С кем? Как обмывал свои золотые погоны и первые звездочки «великий комсомольский вождь» Конфоркин, никого не волновало.

Тем не менее, я и все мои сослуживцы испытываем глубокое чувство искреннего уважения к курсантам, занимавшим ответственные посты в руководстве первичными комсомольскими организациями – за их честность и принципиальность, надежность и справедливость, добросовестность, работоспособность, скромность и порядочность. А так же за сохраненное чувство собственного достоинства. Троекратное «Ура!» Вам, ребята!

А вот должности повыше в комсомолько-партийной иерархии занимали уже ребятки с гнильцой. Оно и понятно. Результат строгой селекции и искусственного отбора! Номенклатура! Элита! Генофонд!

22. Через тернии к звездам

Слаб человек! Слаб по сути и сущности своей. Слаб духом, корыстен в мыслях. Подвержен страстям всевозможным и периодическим всплескам неконтролируемых эмоций. А также падок на славу и популярность.

Чтобы имя его на слуху было. Да погромче. Да так, чтобы эхо потом еще долго перекликалось… Слаб на деньги, комфорт и прочие материальные ценности,  персональное благосостояние то есть.

О карьере своей, опять же, постоянно заботится. О продвижении по служебной лестнице беспокоится. Чтобы не кисла карьера. Не хирела. Не застаивалась, а головокружительно и стремительно набирала обороты. Виток за витком. Виток за витком! Быстрее и дальше. Выше и глубже! Виток за витком. Чтобы имя его регулярно было в самых престижных рейтингах, на самых заоблачных высотах и никак не ниже.

Постоянно терзается человек в смутных сомнениях и гложет себя. Поедом нещадно ест в бесконечном поиске всевозможных путей для достижения поставленных целей. Чтобы не упустить сопутствующую выгоду и занять достойное место в жизни. Утвердиться на устойчивых позициях. Желательно, на самой вершине иерархической лестницы. Поближе к солнцу и в непосредственной близости к кормушке. Или в самых ее ближайших окрестностях.

А достигнув ближайшей поставленной цели, получив какой-никакой запланированный результат и осуществив мечту заветную, прибыль полновесно-звенящую и загадочно-шуршащую, а также моральную… посчитав раз несколько, сразу же разочаровывается. И немедленно начинает ставить очередную недостижимую и более головокружительную задачу.

Сущность такая человеческая – искать постоянно чего-то, стремиться куда-то. Бесконечный бег по кругу. От рассвета и до заката. Без конца и края. Суета и метания. Сбавил темп  – выпал из обоймы. Остановился,  значит –  умер.

– А ну, пшёл на обочину жизни. Уступи лыжню следующему.

И никуда от этого не деться. Такова «се ля ва»! М-де…

Только вот личные цели и возможные пути реализации задуманного у каждого разные. Свои пути, опять же,  персональные направления, дорожки, тропинки, тропочки… Разные все и у всех.

У кого-то прямые и ровные, как проспекты многополосные. Дави тапочкой на «газ», быстрее ветра пролетишь.

У кого-то бульвары уютные, красивейшие. Езжай себе неспеша, все равно до финиша без проблем доедешь.

У кого-то улочки камнем мощеные – не движение, а пробуксовка постоянная. Не езда, а ерзанье. Того и гляди, в кювет вылетишь. Хорошо, если на буксир возьмут и сзади толкач упрется.

У кого-то размокший шлях – то яма, то канава. Ползи себе, родненький, докуда мощей и бензина хватит.

У кого-то, вообще – чистое поле! Куда идти? Куда податься? Свалишься в овраг, и вытащить некому.

А кто-то дальше обочины так и не двинется…

У всех дорожки разные, а до цели жизни, до пункта назначения всем добираться надо. Вот и пыхтят, тужатся люди. Скребут копытами, ручками загребают – передний мост подключают. Газики выпускают. Головушкой упираются. И двигаются вперед по жизни, кто как может и как получится…

Для достижения целей своих заветных кто-то, засучив рукава гораздо выше локтя и набрав полную грудь воздуха, ныряет в жизненные проблемы с головой. Самоотверженно пашет и днем и ночью, с личным временем не считаясь. Зачастую, махнув рукой на здоровье, заслуженный отдых, справедливое возмущение родных и близких, и личное материальное благосостояние в целом. Шаг за шагом, по мизерным крупицам зарабатывая авторитет, всеобщее уважение  как подчиненных, так и начальства. И получает признание незыблемости своих полновесных высказываний, брошенных даже вполголоса или мельком, медленно продвигается к намеченным вершинам. В качестве попутного груза, имея абсолютную непререкаемость житейской мудрости и профессионального опыта. И благоговейный шепоток в спину.

– Сам сказал! Глыба. Монстр. Серый кардинал! Мозг! Череп! Мастер!

А кто-то хочет все и сразу. Раз! …и направление в академию! Два! …и звание досрочно! Три! …должность запредельную на три ступени выше! Четыре! …орден за боевые заслуги! …но так, чтобы пороха не нюхать и от боевых действий подальше. А войнушку с Арнольдом Терминаторовичем Шварцен-ниггером можно и по телевизору посмотреть.

А вот служить верой и правдою, в монотонности будней завязнув по уши, ой, как не хочется. Долго это и муторно – изо дня в день на работу ходить. И на этой самой работе еще и работать, работать, работать… Тьфу, блин. Расстройство одно. И кто только эту самую работу придумал?! Садист какой-то, не иначе! Жди теперь, когда начальство, наконец, тебя заметит! Когда оно, начальство, в смысле, твой патриотичный порыв и фанатичный блеск в нетерпеливо бегающих глазенках разглядит! Когда оно твою личную преданность и готовность выполнить любой …да-да, абсолютно ЛЮБОЙ приказ, оценит! Годы пройдут …десятилетия… ужас какой!