Luftwaffe-льники ЧАСТЬ 1

Конфоркин обиженно и праведно дул щеки. Он возмущенно кричал с высокой трибуны, живописно жестикулируя и эмоционально брызгая слюной, обвиняя и клеймя позором всех и каждого.

– Трусы! Родина в опасности! Надо ее срочно спасать! Спасать человечество! Спасать мир! Спасать планету! Спасать саму жизнь на Земле! Предатели! Вы должны! Вы обязаны! Вы присягали… Вы… Вы… Вы…

Короче, драл горло, будь здоров. Но его выкрики утонули в ответных репликах.

– Не «вы» должны, а «мы»! И ты тоже в том числе! Ты тоже присягал! Вот за себя и отвечай, кретин! Решил рвануть на АЭС? Пиши рапорт и вперед! А за себя мы сами  решим и ответим…

– Провокатор хренов! Засунь язык в ж*пу и молчи в тряпочку! Не смеши народ, все равно не отправят! Слава Богу, законченных дураков среди командования нет, чтобы 17-летних детей в ад посылать…

– Не угадал Конфоркин! Курсантов не отпустят! Только законченным долбое*ом себя выставил…

Командир 4-й роты капитан Хорошевский стоял в полном ступоре и в глубокой задумчивости. Такого идиотизма от комсорга Конфоркина не ожидал даже он.

В результате все 143 человека из списочного состава роты (за исключение комсорга) дружно и единогласно послали Конфоркина в …Чернобыль! Но не все оказалось так просто.

Потерпев первую сокрушительную неудачу посеять зерно «инициативы снизу» через «комсомольского вожака» и услышав оглушительное мнение личного состава по вопросу эпохального подвига, лейтенант Чубрей закусил удила. И пошел на непопулярные, но проверенные временем  методы убеждения (читай –  принуждения).

Не имея официальной возможности влиять на всех курсантов 4-й роты, он начал методично «трахать мозги» своим подчиненным из 43-го и 44-го классных отделений, всячески принуждая написать рапорта о «добровольной» отправке в Чернобыль.

Узнав про это, капитан Хорошевский попытался по-тихому образумить зарвавшегося офицерика, который явно задержался в детстве и заигрался в «оловянных солдатиков» и потерял чувство меры. Но примерив ореол героя, лейтенант Чубрей пошел на открытый конфликт с командиром 4-й роты, демонстративно проигнорировав строгий запрет на авантюру с Чернобылем.

Стоит отдать должное, наш командир роты, защищая курсантов, орал в кабинете на Ваню Чубрей многоэтажным матом так смачно, что дневальный курсант на тумбочке (за 50 метров и через три толстенные стены), болезненно морщился от невыносимой громкости доходчиво-убедительных словооборотов, которые откровенно резали слух. Но бесполезно! Лейтенант Чубрей решил дойти до логического конца.

Ребята из 43 и 44 к/о сопротивлялись до последнего. Но регулярно и планомерно давя на психику, играя на личном честолюбии, а также повсеместно используя метод «коллективного» убеждения, Ваня Чубрей все же собрал с курсантов 2-го взвода рапорта о добровольном направлении в Чернобыль.

Собрал, но не со 100% личного состава. Оставался один «диссидент-оппозиционер» – сомневающийся и упирающийся курсант Симонов (ваш покорный слуга собственной персоной).

Имея смутное «удовольствие» начинать службу при первичном направлении мандатной комиссии в 44-е классное отделение, я написал рапорт о переводе в нормальное 45-е к/о. Под начало вполне вменяемого и абсолютно адекватного офицера – лейтенанта Зайчика. То есть подальше от постоянных опытов бесноватого Вани Чубрей на любимом личном составе. Не хотелось быть безголосым кроликом в руках эгоистичного самодура, поймите правильно.

Потрясывая моим рапортом о переводе в 45-е к/о и ехидно ухмыляясь, лейтенант Чубрей прилюдно обозвал меня презренным предателем и жалким трусом, всячески давя на юношеский максимализм и пытаясь публично взять «на слабо». Но тут осознал, что вверенный ему 2-й взвод теряет потенциального отличника. (учился я весьма прилично и тянул остальных ребят-сокурсников). Поэтому уже тет-а-тет с ласковой и подкупающей улыбочкой доверительно поведал по-секрету, естественно, все доскональные расчеты о том, что никого никуда не пошлют! Чубрей раскрыл саму основу «гениального плана»: шумно заявить о себе! Всколыхнуть общественность! Прогреметь на всю страну и …никуда не поехать!

Наш «искренний» душевный порыв и «добровольная» инициатива с поездкой в Чернобыль в качестве героев-ликвидаторов была полной профанацией и не более того. Пшик! Но, пшик с резонансом. Понимать надо…

– Симонов, перестань чудить, гоношиться и ерепениться. Возьми рапорт о переводе и засунь себе в задницу. Вас – школяров все равно никуда не пошлют! Молокососы нецелованные. Куда вас отправлять, сам посуди?! Правильно на собрании раскусили и затею расщелкали. Не ожидал, честно говоря. Не такие уж вы яйцеголовые, как кажетесь. Короче, забери рапорт о переводе. А лучше, садись и пиши рапорт на Чернобыль. Героем станешь! Точно говорю! Симонов, держись меня и все будет в лучшем виде…

После столь откровенных слов, шокирующих своей неприкрытой беспринципностью, я окончательно укрепился в мысли, что под командованием этого человека, служить не буду. Непорядочен!

Допустим даже, что я струсил! Чего греха таить! Не хотелось ехать в Чернобыль, хоть стреляйте. Да, страшно! Очень страшно в 17 лет здоровье на ядерный алтарь класть и жалким импотентом становиться! СТРАШНО и НЕСПРАВЕДЛИВО! Но, я нашел мужество открыто заявить о своем  страхе и откровенном сомнении в целесообразности посылки 17-летних в зону радиоактивного загрязнения и об отказе участвовать в подобном безумии.

Посудите сами, зачем рисковать парнями, которые еще жизнь не видели? Это же будущее поколение. Нельзя бездумно выбивать молодежь. Ведь семей новых не будет. Дети не родятся. Будущего не будет… И эту прописную истину понимало командование нашего военного училища. Но лейтенант Чубрей был иного мнения.

Дальше – больше, неугомонный «энтузиаст» Ваня Чубрей побежал с пачкой «добровольных» рапортов к комбату. Осознав услышанное, Серов пришел в искренний ужас, чего отродясь с полковником не случалось. И тоже попытался поговорить с лейтенантом по-доброму, мягко разубедив в целесообразности осуществления безумной авантюры. Не тут то было!

Не достучавшись ни до разума, ни до совести, ни до элементарного здравого смысла Вани Чубрея, комбат профессионально орал на лейтенанта отборным матом так, что в городе за периметром училища, случайные прохожие непроизвольно пригибали головы, испуганно переглядываяс, а пролетающие птицы обсерались прямо в воздухе. Бесполезно! Чубрей тупо уперся и стоял на своем.

Не получив у комбата поддержки и монаршего благословления на задуманное безумие, Ваня самостоятельно (грубо нарушив субординацию) вышел с «эпохальной» инициативой на командование училища ВВС.

Генерал, выслушав горячую тираду лейтенанта Чубрея, сразу же послал дурного офицера с его *зданутой инициативой на …мммммм… в ….Чернобыль. И строго-настрого запретил впредь беспокоить когда-либо по данному идиотскому вопросу. Пообещав отправить «умалишенного» лейтенанта на квалифицированное психиатрическое освидетельствование, генерал дал секретарю команду, чтобы тот запомнил бесноватого кретина в лицо и не пускал даже на порог кабинета.

Обиженный лейтенант Чубрей пошел искать защиту и понимание к замполиту училища полковнику Боргударову. Что он ему влил в уши?! Не знаю. Возможно, чистосердечно рассказал весь план со всеми подводными течениями, многоступенчатыми расчетами и головокружительными раскладами. Кто знает?! Все может быть. Но, Боргударов проникся и поддержал…

«Инициативу курсантов» отправили по «политическим» каналам через голову генерала на рассмотрение в округ.

А тем временем, над несчастным 2-взводом глумились все курсанты училища без исключения. Как только их не называли?! И парни были правы.

Ребята, «добровольно» написавшие рапорта под откровенным давлением «внешних обстоятельств», удрученно вздыхали. Ехать никто не хотел, а куда деваться?! Чубрей задрочит ведь. С живых не слезет, к бабке не ходи. От этого дурака никуда же не деться.

И парни тоже правы. В армии от дурного командира защиты, фактически, нет. Никакой! «Нравится,  не нравится, ложись моя красавица!» Такие дела.

Пока решался вопрос о переводе в 45-е к/о, лейтенант Чубрей продолжал «плотно работать» со мной. Кнутом и пряником. Лаской и уговорами.

Я остался единственным из 2 взвода, кто уперся и категорически отказался  писать «рапорт камикадзе».

– Нам 17 лет! Все! Вот мой главный аргумент! Какой, в ж*пу, Чернобыль?! Мне даже водку в магазине не продают. Не положено! Запрещено! Водку значит, не положено? А в Чернобыль – милости просим?! Ага! Сейчас!

На Ваню Чубрея тоже постоянно давили. Причем, все – и командир роты и комбат. Его жестоко драл генерал. Бесполезно! Ваня пошел буром и ва-банк.

Однажды 4 рота шла на завтрак. Нас остановил зам.генерала по политической части полковник Боргударов. Срываясь на эмоции, местами всхлипывая и промакивая испарину на лбу, политрабочий выдал зажигательную речь.

– Командование училища гордится вами! Ваша готовность защитить Родину и т.д. и т.п. минут на 30–40 и под финиш …командование округа, посоветовавшись с Москвой, приняло категорическое решение не отправлять вас в Чернобыль. Спасибо вам, сыны Отечества! Низкий поклон, мешок горячих поцелуев и все такое… Пришла специальная телеграмма за подписью САМого…

Пока замполит говорил, потрясая в воздухе телеграммой, словно дирижер палочкой, 2-й взвод стоял, не шелохнувшись. Ребята, затаив дыхание,  напоминали изваяния с мраморными лицами. Парни реально напряглись. В Чернобыль никому не хотелось.

Услышав «благую» весть, курсанты 43-го и 44-го к/о не сдержались и вырвался вздох облегчения в хоровом исполнении.

Во время «благодарственной» речи замполита, Ваня Чубрей стоял рядом с замполитом. На щеках лейтенанта играл безумно-азартный румянец, а губы кривила нервная улыбка.

Что было реально в той телеграмме? А кто его знает?! Курсанты очень надеялись, что там было предписание о сдаче лейтенанта Чубрей на принудительное психиатрическое лечение. Но, увы… Он так и остался командовать несчастным составом многострадального 2-го взвода 4-й роты.

Слава нашему генералу, комбату Серову, Володе Хорошевскому, лейтенанту Зайчику, меня вывели из подчинения бесноватого офицера и достаточно быстро перевели для дальнейшего обучения в 45 к/о. Где я благополучно и с массой различных приключений доучился до самого выпуска.

А звезда Вани Чубрей вскоре закатилась. Сначала он попытался открыто нахамить комбату. Но, как известно, хамить  командиру – занятие весьма бесперспективное и очень опасное. По итогам показательного выступления ретивый лейтенант получил несколько суток ареста на гарнизонной гауптвахте .

Наш генерал, откровенно уязвленный, что его мудрые и настойчивые «отеческие пожелания» и добрые убеждения нагло игнорируются молодым и ранним офицеришкой, который словно лягушонок, прыгает через голову высокого начальства, выдал ненавязчивое указание.

– Этого мудковатого долбо*ба с вирусом нездоровой инициативы в академию никогда не пускать! «Взводный Ванька» – его предельный потолок. Дальше не двигать. На вышестоящие должности не предлагать! Пожалейте курсантов в конце концов. Сослать бы его куда? Так не возьмет никто.

Низкий поклон Вам, товарищ генерал!

А мораль сей истории такова, что нельзя быть хитрож*пым и совершать громогласные подвиги за чужой счет. Хочешь послужить Родине? Вопросов нет. Пиши рапорт за себя лично и вперед! Хоть в Чернобыль! Хоть в Афганистан! Хоть к черту в зубы! Но просчитывать многоходовую комбинацию, четко осознавая, что ни один нормальный командир не подставит 17-летних пацанов под несомненный риск загубить не только здоровье, но и саму жизнь – подло. Нельзя идти по головам, по костям и по трупам

Таких офицеров надо останавливать! И останавливать жестко и однозначно! И держать подальше от людей! А лучше, вообще избавляться как от профнепригодных. Не место им в армии…

24. Пиночет

У командира 1-го учебного батальона было вполне стандартное для армейской среды прозвище. Мы называли его скромно и со вкусом. С сыновним почтением и с благоговейным придыханием. С нежностью и вожделением. С сарказмом и трепетом. Но без изысков –  Пиночет.

Это сейчас в средствах массовой информации с поразительной настойчивостью появляются репортажи о том, что Пиночет – душка, милашка и образцовый человек, с нежной и ранимой психикой. Заботливый дедушка и идеальный семьянин. Любитель всевозможной флоры и фауны, погрязший в благотворительности и милосердии.