КамТугеза

Семен выговорился и затих. Вытянул вперед свои короткие ножки, сцепил пальцы на круглом животе и уже тихо добавил:

– В долгосрочной перспективе все равно весь мир будет таким. Вопрос времени. Мы с тобой можем обсуждать только условия капитуляции. И учти, пряников и печенек на всех не хватит.

– Дежавю, – тихо прошептал Прохор. Помолчав, продолжил уже нормальным голосом: – Веришь, Семен, вчера наш народ, в лице моих одноклассников меня тоже объявил предателем. И виновником уничтожения СССР. Обещали расстрелять при случае. А сегодня ты мне говоришь, что я во вред людям пытаюсь сохранить Россию. Что мне делать? Кого слушать?

Семен сидел молча, глядя перед собой. Будто объявил молчаливый бойкот. Прохор взял термос, налил только себе, выпил и, нервно постукивая согнутыми пальцами по своему колену, повторил, растягивая каждый слог.

– Де?жа?вю…

Семен продолжал молчать. Он был уже сильно пьян. И как все пьяные, выговорившись, не хотел больше никого слушать. Прохор встал и, обойдя скамейку сзади, положил обе руки на плечи приятелю.

– Сколько раз за последние сто лет Россию называли «империей зла» или «тюрьмой народов» и объявляли на нее крестовый поход? Наверное, каждые лет тридцать? А? – он нагнулся к Семену, но тот продолжал упрямо молчать. – И каждый раз очередная недотраханная клуша из института благородных девиц, – Прохор взмахнул руками и сделал гримасу, как будто проглотил таракана, – впадает в невротическую истерику и визжит: «Раздавите эту гадину!» А ей поддакивает бесполый актер с мозгами вечного студента: «Свобода, равенство и братство». Гадину?государство раздавят, а народ со своими проблемами и заботами остается прежним. Не дождавшись быстрого результата, эти рафинированные, утонченные «Шерочки с Машерочками» надевают кожанки, вешают на бок маузеры и гонят этот народ за колючую проволоку… На перековку… Вот ты, Семен, опять все это начинаешь… – Прохор вернулся на свое место сел и спросил: – Где?то здесь был туалет?

– Кстати, да, – Семен как?будто пришел в себя, – ты что, забыл? Вон там, у забора.

Они прошли под деревьями к невысокому каменному заборчику, за которым начиналась лестница куда?то вниз.

– Вспомнил! – радостно вскрикнул Прохор. – Ничего не изменилось.

Они, пошатываясь, спустились по ступенькам и оказались в небольшом помещении отделанным белой кафельной плиткой с яркими люминесцентными лампами на низком потолке. Вдоль стены на разных уровнях висели фарфоровые писсуары.

– Да. Ничего не изменилось, – сказал удивленный Семен и его слова отразились от стен глухим эхом.

– Вот только раньше бомжа не было, – отозвался Прохор, указывая на спящего в углу человека, олицетворяющего безмолвствующий народ.

Они встали рядом, делая дело, за которым пришли и рассматривая  стену перед собой.

– То, что ты говоришь, все красиво и вроде правильно, – вернулся к разговору Прохор, не прерывая процесс, – но сколько в истории было таких правильных красивых слов… Только если отбросить всю словесную шелуху, то, что останется? Вместо выборов – менеджеры, вместо религии – голливуд, вместо Бога – Бэтмен или Человек?паук? А всем этим управляет какая?то зашифрованная кучка людей с некому не ясными  интересами. То есть утопический социализм с методами либерального фашизма. В России на все эти эксперименты чутье в силу исторического прошлого.

– А почему утопический? – не поворачиваясь, спросил Семен.

– Потому что, Семен, ты толстый, а я худой. Бомжу нравится спать у стены, а молодой красивой девушке спать с любимым и богатым женихом. Люди разные. Очередные попытки сделать всех счастливыми под одну гребенку… Все эти ваши глобальные проекты приводят то к крестовым походам, то охоте на ведьм и кострам инквизиции, то к Гулагу, то к другому какому?нибудь другому очередному дракону…

Прохор подошел к умывальнику, включил воду и начал мыть руки.

– А если очень просто, то ваша цель – вытравить в человеке все человеческое… Сделать касту рабочих муравьев, практически зомби?роботов… рабочих пчел. И касту избранных, для которых собственно мир существует, и Земля крутится, и пчелы делают мед. Это же такой кайф – сделать весь мир послушным тебе стадом. Мечта любого закомплексованного задрота, – Прохор со злорадством подумал, что Семен может обидеться из?за последней фразы и самодовольно улыбнулся.

Семен тоже помыл руки и, глядя сбоку на Прохора выпуклыми ставшими почти стеклянными глазами, ответил:

– А порка холопов за амбаром для процветания местных князьков разве не то же самое? Мы убираем вас – лишнее звено… Которое создает максимальную нагрузку на страну, да и на весь мир.

– Хорошо. Убедил, – уставшим голосом согласился Прохор. Он что?то увидел в зеркале на своей щеке и сейчас приблизившись, пытался рассмотреть это получше. Видно было, что ему надоел этот  разговор. –  Только мне одно не понятно. Тебе?то это зачем? Ты же сам лишнее звено… никому не нужное… Неужели ты не понимаешь?

– А может ты и прав, – неожиданно согласился Семен, – И оба мы с тобой просто жалкие тряпичные куклы?марионетки в чужих руках…

Прохор от удивления оторвался от зеркала и оглянулся на Семена.

– Ты сейчас о чем? – спросил он, с трудом фокусируя взгляд.

– Ты не поверишь, но все тридцать лет после института, я почти каждый день с тобой спорил, пытался объяснить важные вещи. Это как сумасшествие…

– Это мне льстит. Только не очень понятно, почему именно со мной?

– Я тебе сейчас открою одну тайну, – Семен, чтобы не качаться, оперся одной рукой о стену и трагическим пьяным голосом заявил:

– Я всю жизнь любил твою жену. А после вашей свадьбы я тебя возненавидел. И поэтому каждый день готовился к этому сегодняшнему событию. Тридцать лет мечтал доказать тебе, себе и главное Софье, что она ошиблась, выбрав тебя, – Семен смешно тряхнул головой и гордо задрав вверх подбородок, уставился на Прохора.

– Подожди?подожди… То есть все, что ты делал… – Прохор подошел к Семену поближе и тоже оперся рукой о стену. – Вот это сегодня… там, на площади в Некрасовке… вчера… всю жизнь ты потратил, чтобы доказать моей дуре?жене, которая трахается сейчас с каким?то молодым художником, что она сделала ошибку, окрутив меня, а не тебя?

Семен почувствовал страшную усталость. Голова кружилась. Ноги стали ватными. Он зашел в кабинку и сел на унитаз.

– Ты намекаешь, что я просрал свою жизнь? – печально спросил он, глядя на кафель под ногами.

– Про жизнь – не знаю… – Прохору стало скучно, тоскливо и захотелось выпить. – Но я вот не вижу твоего портфеля, – он подошел к Семену и протянул ему руку, – там термос, а в термосе коньяк. Так что вставай. Пока у него ножки не выросли.

Семен, опираясь о стену, встал с унитаза. Взял Прохора под руку и они пошли к выходу. У лестницы вверх они остановились и Семен спросил:

– А ты помнишь, почему мы тогда напились?

– Когда тогда? – нетерпеливо уточнил Прохор.

– Ну когда нас в тот вытрезвитель забрали… Не помнишь… А я помню. Мы на концерте были. Вспомнил? – спросил еще раз Семен и вдруг запел: «Ты думал собой осчастливить весь свет, сияньем его озарить…»

Прохор вспомнил эту песню и тот концерт «Машины времени» в клубе железнодорожников у Казанского вокзала, взмахнул рукой, изображая игру на гитаре, и подхватил:

– «Но ветер подул и тебя уже нет. Кого ты хотел удивить?»

Раздался очень громкий и протяжный звук слива воды из бачка унитаза. Выпившие приятели удивленно оглянулись. Они не заметили, как бомж дошел до кабинки.

– И здесь от вас клоунов спасенья нет, – вышел из кабинки, застегивая штаны, мужик, который спал у стены. – Вы, бля, везде: в телевизоре, в компьютере. На торчок сядешь, вы и тут достанете… Мефистофели, бля, доморощенные. Куда бы вас отправить? «Бомжу нравится спать у стены», – передразнил он недавние слова Прохора. – «Народ у него безмолвствует». Это ты, идиот, с чего взял? Пушкинист хренов… Народ силы копит.

– О… извините… гражданин, – залепетал Семен.

– Присосались как мандавошки и сосете тысячу лет, – мужик подошел к маленькому окошку, изнутри задернутому белыми занавесками, и постучал в него. – Баба Маш, у тебя дихлофос остался? Почему вредителей не травишь? – никто не откликался, и мужик постучал уже не в окно, а в дверь с ним рядом с надписью «Техническое помещение. Не входить». – Одну блудливую бабу поделить не могут, а все туда же лезут… Вершители судеб. Импотенты хреновы.

Дверь открылась и оттуда вынырнула юркая, маленькая похожая на мышку, старушка в сером халате и красной косынке на голове. Семен готов был поклясться, что именно эта старушка была здесь тридцать лет назад.

– Баба Маш, как от них избавиться? Жить спокойно не дают.

– А сейчас, касатики, сейчас все сделаем… аккуратненько сделаем, чистенько, – бабушка задумчиво шевелила пальчиками перед грудью, будто и правда вспоминая, где у нее дезинфицирующее средство.

– Мы сами сейчас уйдем, но лестнице что?то высокая вдруг стала, – миролюбиво сказал Семен. – Когда мы спускались, она была не такая крутая.

– А вы сюда идите, голубчики. Здесь есть служебная лесенка.

«Откуда в техничке лестница? – подумал Прохор. – Там и места для нее нет. Неужели московское правительство для инвалидов поставило?»

Они шагнули за дверь и обомлели. Прямо у ног начинался длинный эскалатор похожий на выход со станции метро «Комсомольская»?кольцевая. Тот же темно?коричневый пластик. Те же круглые матовые плафоны на медных фигурных ножках.