КамТугеза

Попрощались холодно. Тихону не то что бы было обидно, но сейчас ему не хотелось смешивать эти ненужные пустые разговоры, с тем состоянием души, которое появилось у него после встречи на горе.

Через час, войдя в церковь, Тихон ощутил неясное предвкушение, что сегодня что?то непременно должно произойти. Он зашел в алтарь, сделав пред Святым престолом земной поклон, поцеловав край его и напрестольный крест. Эту службу он совершал сотни раз, но никогда не было ощущения скуки. Мысли о судьбе, о своем предопределении смешивались с привычными ритуальными действиями. Он вышел на солею. Читая псалмы, Тихон отвлекался на свои мысли. Он думал о пропавшем куда?то Прохоре, о стране, о смерти отца, о себе и своем выборе. А потом вспомнил мелодию на горе, бескрайний простор неба и земли за рекой… И как ярко вспыхнувший свет ощутил, осознал главное – свою любовь к господу, как  абсолютное счастье, после чего все вокруг стало понятно и просто. Он растерялся, перестал читать и заплакал…

Эпилог

В сентябре дожди шли почти каждый день. Иногда чуть моросящие, переходящие в плотный туман; иногда красивые, подсвеченные солнечными лучами и радугой на полнеба. А один раз с моря нагрянул ураган. Казалось, ржавый зеленый фургон, в котором теперь жил Родион, улетит, как домик Элли. Но колеса, вросшие до осей в землю, уже пустили корни. Домик кряхтел, поскрипывал, раздраженно стучал оторвавшимся листом обшивки, но держался на месте.

Медведица перешла сюда, потому что здесь, в мелком ручье, впадающем чуть ниже в реку, ловить лосося было легче и ей, и медвежатам. А главное, здесь не было других медведей. Конечно, сейчас корма было в изобилии и медведи не нападали друг на друга, но она помнила, как чуть не потеряла малышей и  была осторожной. Родион перешел за ней.

Он умчался сюда из Москвы сразу после митинга. В смерти Томаса он винил только себя. Пытался забыться в работе, но ничего не получалось. Первый месяц по несколько раз за день на него накатывала такая тяжелая волна безнадеги, что ноги становились ватными. Тогда Родион скидывал рюкзак, плюхался на него и долго сидел, положив на колени, ставшими бессильными руки, глядя куда?то перед собой. Казалась, даже медведица понимала его состояние. В этот момент она привставала на задние лапы и рявкала, если медвежата пытались подобраться к Родиону.

Он считал, что если кто и мог его сейчас поддержать, так это Томас. А его больше нет. Родиону хотелось забиться в какую?нибудь щель и не выползать оттуда никогда.

Как-то он сидел на бревне на морском берегу, покрытом мелкой серой галькой. В бухту заплыли горбатые киты. Они резвились совсем рядом, но Родион даже не снимал. Он смотрел на семью этих красивых огромных животных и завидовал их спокойному счастью. Они, то медленно кружились по поверхности, подставляя солнцу свои бока стального цвета и фыркая от удовольствия, то, хлопнув по воде огромным, похожим на два крыла хвостом, подняв кучу брызг, уходили глубоко под воду.

Он вспомнил, как они с Томасом ранним утром вот также сидели на бревне на берегу реки, а совсем рядом, невидимая в тумане, мимо них проходила баржа. Слышно было, как она с легким шелестом скользила по фарватеру вдоль берега. Судно ощущалось, как какое?то огромное фантастическое животное, которое пыхтело, сопело, булькало. И вдруг так пронзительно и резко заревело, загудело из тумана, что они чуть не свалились от неожиданности со своего бревна и засмеялись.

В этой деревне друзья оказались совершенно случайно. Всю зиму они планировали поездку в Соловецкий монастырь.  И в конце июня, чтобы попасть на острова на белые ночи, сели в поезд на Ярославском вокзале и отправились в путь. Им повезло: попутчиками по купе оказались две сестрички?близняшки. Симпатичные девушки, Маша и Даша, ехали только до Ярославля. В Москве они хотели присмотреть себе институт для продолжения учебы, но столица им не понравилась кичливостью и высокомерием. Поэтому сестрички решили, что для жизни им хватит и ярославского техникума. Очень похожие друг на друга, смуглые, стройные, с одинаковыми стрижками, с искорками в карих глазах, они всю дорогу звонким смехом отзывались на все шутки и многозначительно переглядывались между собой. А когда поезд остановился в Ярославле, девушки предложили ребятам поехать с ними.

– У нас дом прямо на реке, – соблазняли они.

– А какая у вас там река? – полюбопытствовал Томас.

Сестрички переглянулись, засмеялись и запели:

– Издалека долго… Течет река Волга, а мне семнадцать лет…

Томас отозвал Родиона в сторонку.

– Монастырь шестьсот лет стоит, и, бог даст, еще столько же простоит. А таких девушек больше не будет.

– Хорошо. Только Даша моя, – быстро, но с небольшим условием, согласился Родион.

– А потом поменяемся? – шутливо спросил  Томас. – Чтобы сравнить.

До деревни около часа добирались на такси. Дом был великолепный. Построенный еще до революции из ровных толстых бревен, сейчас уже почерневших от времени, на высоком подклете, он, шестью фасадными окнами с изумительными резными наличниками, смотрел прямо на реку. Домотканые цветные коврики на полу, огромная белая русская печь с лежанкой наверху и полатями, простая удобная мебель, пестренькие ситцевые занавесочки. А кровати с железными спинками, высокими перинами с множеством ярких подушек создавали необыкновенный деревенский уют.

Была волшебная ночь на Ивана Купала. Они разожгли на реке огромный костер. Прыгали через него, взявшись за руки, купались, смеялись, целовались…

Родион проснулся только к обеду от яркого света. Занавески закрывали окна только до половины. Солнце заполнило комнату, и его косые лучи попадали на кровать.

– Дашенька, пора вставать, солнце уже высоко, – он нежно поцеловал в раскрытые губы еще спящую девушку и сел, опустив ноги на пол.

– Какое замечательное утро! Только я не Даша, я Маша, – сладко потянувшись, ответила девушка, еще не открывая глаз.

– Как так? Не может быть! – опешил Родион и опять лег на кровать. – Я же все помню.

– Понимаешь, – поднялась на локте Маша и с виноватой улыбкой заглянула ему в глаза, – только ты не обижайся… Обещаешь? Мы с сестрой ночью поменялись.

Родион растерянно смотрел на девушку и видел, что она совершенно не считает это чем?то аморальным и тем более не раскаивается в содеянном.

– А зачем вы это сделали? – спросил он.

– Нам давно хотелось проверить, смогут ли нас отличить друг от друга, – спокойно объяснила Маша, проводя пальцем ему по шее. – И еще нам хотелось сравнить вас.

– Как это сравнить? – еще больше растерялся Родион.

– Ну… узнать, кто кому лучше подходит, – Маша смотрела на него невинными красивыми глазами, готовая взорваться от смеха в любую секунду. – Ну, это чтобы не ошибиться в выборе. Это же на всю жизнь.

В это момент дверь открылась. В дверном проеме показался Томас.

– Представляешь, девушки ночью нами поменялись! – в изумлении выпалил он.

– Поверьте нам, – добавила вышедшая у него из?за спина Даша, – девушки лучше знают, кто кому больше подходит.

Ребята провели там неделю. Ходили в лес, купались, ловили рыбу  старыми бамбуковыми удочками, найденными в сарае. Это была одна из лучших недель в их жизни. Как?то они загорали на маленьком деревянном причале. Томас рисовал карандашом в альбоме полузатопленную лодку в камышах. Девочки куда?то ушли по делам. Родион тогда подумал, что было бы замечательно остаться здесь навсегда. Почему он тогда не предложил это Томасу? Потом они много лет созванивались с сестрами, обещая приехать, но так и не собрались.

«Останься мы там и вся жизнь могла бы сложиться по?другому», – подумал Родион.

Киты уже давно уплыли, солнце закатилось за край моря, а Родион все сидел на берегу. Начинался прилив и шуршащие по гальке волны уже подбирались к его ногам. Неожиданно большая чайка снизилась и, громко захлопав крыльями, смело уселась рядом на бревно.

«Вариантов только два, – подумал он. – Взять двустволку и снести себе голову или найти какой?нибудь смысл в дальнейшей жизни».

Чувства, мысли, воспоминания были такими сильными, что мешали на чем?то сосредоточиться. Ему необходимо было кому?то выговориться, чтобы самому попытаться понять свое состояние.

Очень большое неудобство на Камчатке в том, что если захочешь сходить в гости выпить и поговорить, то надо пару дней идти в одну строну и потом столько же возвращаться. Да и выбор компании был не очень большой. У ближайшего соседа, того самого ученого, с которым он познакомился в первый приезд, была шикарная баня. И Родион решил его навестить.

До озера, у которого жил вулканолог, можно было добраться и за один день, если выйти очень рано. Родион решил не спешить, а поснимать что?нибудь по дороге и устроить одну ночевку.

Утром он отправился в путь. Когда поднимался от домика на гребень, сзади что?то хрустнуло. Оглянувшись, увидел совсем рядом свою медведицу. Ему пришло в голову, что она, как хорошая собака, решила идти за ним. Грустно улыбнувшись, Родион крикнул:

– Ну?ка, иди домой!

Пройдя несколько шагов, он обернулся – медведица так и стояла в нерешительности, а из?за нее выглядывали медвежата. Родион присел и тихо попросил:

– Ну, иди назад. Я скоро вернусь.

Баня была настоящая, русская, в бревенчатом срубе на берегу озера. Большая печка с двумя отдельными топками занимала половину парилки. Одна топка под чугунным котлом – для горячей воды, вторая – для камней. У противоположной от входа стены был почерневший полок, где можно  полежать, попариться, похлестаться березовым веником. Под маленьким окошком напротив печки – широкая лавка с серыми тазиками.

Степан Степанович в этот раз был категорически трезв и серьезен. Он совсем не удивился приходу Родиона. Будто это был сосед по лестничной площадке, который зашел просто покурить за компанию. Хорошо попарившись, они расположились в большом предбаннике, обшитом нестрогаными досками со смоляными слезинками и с березовыми вениками на стенах, и пили чай. Чаепитие после бани было здесь ритуалом не менее сложным, чем китайская чайная церемония. Если в самом доме, где жил ученый можно было пить чай из пакетиков, заливая кипятком из электрического чайника, то здесь в бане это было бы кощунством.

На большом столе, на жостовском подносе стоял настоящий дровяной тульский самовар, для нагрева которого в углу предбанника был сделан свой дымоход. Сейчас, чтобы вода не остывала, Степан Степанович подложил специальными щипцами в трубу самовара несколько угольков, и их неяркое тление было видно в маленькие окошки поддувала. В большой глубокой плетеной тарелке лежали, наваленные вперемешку, конфеты, печенье, пряники и, конечно, традиционные сушки. Наверху самовара, на подставочке, грелся заварной чайник с чабрецом.

В доме можно было пить чай из разнокалиберных кружек. Здесь только из специального чайного сервиза: фарфоровые чашки с большими розовыми аляповатыми цветами в паре с блюдцами с золотыми каемками. Все это было сделано для одной цели: убрать суету и создать атмосферу, подходящую для душевной беседы.

Родион еще до бани рассказал Степан Степановичу про все, что случилось в Москве, но тот ничего не ответил, а дал ему топор и попросил наколоть дров из заготовленных чурбаков.

Родион пил уже третью чашку, а разговор все не складывался.