КамТугеза

Низкая железная дверь открылась и в нее, согнувшись, чтобы не зацепиться фуражкой, вошел Кузнецов.

– Вы чего, полковник, здесь прячетесь? Переворот затеваете?

Несмотря на демонстративно грубый тон, по скованным движениям и по глазам, смотрящим в сторону, Тушин видел, что Кузнецов очень нервничает. Поэтому решил действовать незамедлительно.

– Ты лучше, генерал, скажи мне, что ты здесь затеял? – Андрей Алексеевич пытался поймать взгляд Кузнецова, чтобы понять соврет он или нет. Но тот, молча отошел к маленькому мутному окошку и даже не стал реагировать на неуставное обращение.

– Если ты немедленно не примешь меры, я тебя арестую, – не получив ответа, предупредил Тушин и встал из?за стола.

Генерал повернулся от окна, сложил руки за спину и устало улыбаясь, ответил:

– Арестуешь? Хорошо. Только объясни мне сначала, зачем тебе это нужно. Вот я, понятно, за деньги… За очень большие деньги стараюсь, а ты? Ради чего? Ради этих людей? Допустим, я немного дровишек подбросил и поджог. Но машины жечь кто начал? А витрины в магазинах бить? А тащить все оттуда, пользуясь случаем? Это кто делает? Я почти уверен, что по углам уже и грабить начали, и насиловать. Ты же тридцать лет на службе – все сам знаешь. А не веришь, вон, в окошко посмотри.

– На что способен человек, я не хуже тебя знаю. Только наша работа в том и заключается, чтобы здесь не законы джунглей работали, а человеческие законы.

– Прекрати эту демагогию! – зло выкрикнул Кузнецов. – Человеческие законы, джунгли… Ты мне еще про Маугли расскажи. Закон везде один. И в джунглях, и в обществе. «Каждый сам за себя». Тот же Маугли за свою семью держался, а семья у него – волчья стая. А друзья у него – хищники. И жрал не траву, а всех, кто его слабее. Такова природа человека. С этим ты ничего не сделаешь. А все сказки про «возлюби ближнего», про «подставь вторую щеку» – это для самоуспокоения рабов и неудачников.

– То есть просто деньги? – насмешливо уточнил Тушин.

– Да, деньги, – честно ответил Кузнецов. – Деньги – это власть. Ради власти над другими, все в мире и крутиться. Начиная от джунглей и кончая Генеральной ассамблей ООН. Я верю только в эту религию.

– То есть все лишь ради денег? – повторил Тушин, глядя куда?то в сторону опять вспомнив заливные луга и старицу с огромными карасями на противоположном берегу. Потом рассмеялся, расстегнул кобуру и вытащил пистолет. – Только у меня своя религия. Я свои заповеди сам себе написал. Там у меня про вторую щеку ничего нет. И поэтому или ты здесь сейчас сам себя кончишь, или я тебя у всех на глазах прямо на сцене расстреляю. Выбирай.

В глубине души Кузнецов знал, что как?то так все и получится. Уже не один год он, ворочаясь по ночам без сна, просчитывая возможные варианты, понимал, что какого?то хорошего выхода для него не существует.  Его мечта уехать отсюда, никогда не осуществится. Всем он был нужен только как генерал?майор Кузнецов. На следующий день после увольнения, все его деньги отняли бы и там, и здесь. А самого, скорее всего, тихо придушили бы подушкой и записали эту смерть на сердечный приступ. Слишком много он знал лишнего. И слишком многим перешел дорогу в своей жизни. Видимо количество зла, которое он совершил, переполнило какую?то чашу там наверху. И пора дать за все ответ.

Еще несколько минут назад Кузнецов был уверен, что за те деньги и за возможность вытащить из тюрьмы сына, он готов положить здесь на площади столько людей, сколько понадобится. А любому, кто встанет у него на дороге, он зубами горло перегрызет. Но сейчас вдруг обмяк и сдался, легко и даже с облегчением.

А может, он был просто уверен, что этот обычный курносый рязанский мужик, с невзрачным скуластым лицом, глубокими длинными морщинами на лбу, чуть скрытыми светлыми волосами и голубыми спокойными глазами  выполнит свое обещание. Генерал даже не испугался. Он всегда чувствовал, что умрет не в той теплой стране, где он копил и прятал свои деньги, а здесь дома. Ему лишь было обидно, что проходя по одним с ним дорогам, Тушин смог сохранить то, что дает ему возможность уважать себя и, помирая, он сможет сказать самому себе: «Ты все сделал правильно». А ему, генералу Кузнецову, придется сейчас сдохнуть, зная, что его деньгами, которые были той иллюзией, ради которой он жил, ради которых он сделал столько мерзости, воспользуются чужие неизвестные ему люди.

– Что решил? – спросил Тушин. Взгляд у него был уверенный, как у человека, который знает, что нужно делать и который знает, что то, что он делает, правильно. Кузнецову захотелось, чтобы Тушин хотя бы напоследок подумал о нем хорошо и поэтому, коротко ответил.

– Выйди, я сам.

Глава 41

«Интересно, он знает, что Софья нашла себе молодого любовника? – подумал Семен, глядя на улыбающегося Прохора. – Даже если и знает, похоже, ему на это наплевать. Не изменился. Весь сияет как юноша на первом свидании. Ну ничего, сейчас мы его немножко опечалим».

Об этой неофициальной встрече попросил Прохор, когда его прекрасный план регулируемого протеста в Некрасовке провалился и там начался безобразный, неконтролируемый и очень опасный  бунт. Прохор знал, что стоит за этим его бывший однокурсник и приятель. Знал он, и чьи интересы тот представляет. Поэтому, когда все вышло из?под контроля, решил разузнать, какая, собственно, у Семена цель. Встречу назначили на нейтральной полосе: между их домами, под липами на Покровском бульваре. Здесь ничто не говорило о кровавом погроме на окраине столицы. Красивые девушки, дорогие машины, тихий шелест зеленой листвы, мягкие белые пенистые облака в бесконечном голубом небе… Даже вони от свалки больше не было. То ли ветер переменился, то ли липовый цвет нейтрализовал все прочие запахи.

Они не виделись лет двадцать. И сейчас Прохор со злорадным удовлетворением смотрел на обрюзгшего, расплывшегося, облысевшего и почти круглого Семена, разделенного как большой мяч ремнем на две половины. Верхнюю: в белой рубашке с твердым воротничком, который  впился в его толстую короткую шею. И нижнюю: в черных широченных брюках со стрелками. В руке он держал большой кожаный коричневый портфель с двумя медными замками, напоминающий тот, с которым Прохор ходил еще в институт. Подойдя ближе, он увидел умные внимательные глаза и почувствовал, как Семен быстро просканировал его от кончика носа, до самой потаенной мысли, спрятанной Прохором даже от самого себя. Чтобы скрыть смущение, Прохор начал преувеличенно бодро:

– Привет, дорогой Семен Тимурович! Помнишь ли ты, как на этом самом месте ты напился так, что тебя забрали в вытрезвитель? А я из солидарности поехал с тобой.

– Лучше бы ты тогда остался на свободе и нашел бы денег на взятку, чтобы нам там не пришлось ночевать на железных кроватях, связанными в позе «ласточки», – добродушно улыбаясь, ответил Семен.

Они обнялись, что на такой жаре не доставило им удовольствия.

– Если бы тогда милиция знала, что перед ней будущий глава российского либерализма, – иронично заметил Прохор.

– И будущий спаситель земли русской от глобальных проектов мирового правительства, – съязвил Семен и аккуратно похлопал своей пухлой ладошкой по плечу старого приятеля.

– Тогда СССР казался вечным. И мы мечтали всего лишь о месте секретаря райкома партии и государственной черной «Волге» у подъезда, – с ностальгией вспомнил Прохор.

– Да уж. О том, что мы будем с тобой серьезно обсуждать участь оставшегося от Советского Союза куска страны в виде Российской Федерации, нам могло прийти в голову только в сумасшедшем доме, – вернул его в действительность Семен.

– Мы действительно будем обсуждать такие мрачные перспективы? –  Прохор шутливо нахмурил брови. – Тогда, может, бутылочку возьмем? Можно, конечно, пойти в ресторан… – он посмотрел по сторонам, потом вверх на кроны деревьев, – но больше хочется в скверике.

– А я все взял, – Семен приподнял и потряс свой большой портфель.

– Ну ты даешь! – искренне восхитился Прохор. – Как ты догадался?

– Я вчера смотрел у себя дома в окошко на распивающую компанию в соседнем дворике… И завидовал… Сейчас мне кажется, что я тогда уже спланировал весь сегодняшний день.

– У тебя  появился дар предвидения? – предположил Прохор. Потом, на секунду задумавшись, шутливо спросил: – А нас здесь опять не арестуют? Что твой дар говорит?

– Вообще?то, кроме всего прочего, я генерал ФСБ. Так что арестовать меня сложно будет, – успокоил его Семен. – Да и за тобой, я уверен, приглядывают специальные люди. Но мы все равно, чтобы окружающие не завидовали, все сделаем незаметно. Я перелил коньяк в термос – никто даже не заподозрит. Со стороны – просто два старых приятеля решили выпить чай в парке… с лимончиком.

– Ты гений! – воскликнул Прохор и громко расхохотался. – Как по?твоему, Милютинский парк, который сейчас прямо напротив нас, подойдет для обсуждения будущего страны?

– Лучше места и не придумаешь.

Они перешли дорогу с трамвайными путями, открыли высокую чугунную калитку и оказались в небольшом безлюдном сквере со столетними деревьями и аккуратными дорожками под ними. Приятели удобно расположились на одной из скамеек с облезшей краской, которая, казалась, так здесь и стояла со времен их молодости. Тут же выпили, быстро, как в старые добрые времена.

Через несколько минут Прохор почувствовал состояние легкого приятного опьянения, даже не заметив, как прошла ноющая боль в затылке. Ему показалось, что он стал видеть мельчайшие детали, различать ранее не замечаемые запахи, острее понимать происходящее. Под ногами в песочке с гомоном прыгали воробьи, а чуть дальше ворковали голуби, в надежде на возможные подачки. Прохор поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется ничего обсуждать, а хочется опять стать молодым беззаботным студентом. Но Семен опять вернул его в реальность.

– Тридцать лет назад, если ты не в курсе, договор был такой: мы сохраняем Россию, как единое государство, а вы обещаете привести ее во всем под общемировые стандарты: от прав человека до свободы предпринимательства и сокращения вооруженных сил. Прошло достаточно лет и можно подвести итоги. Договор вы не выполнили по всем пунктам. Не знаю, из?за неспособности или из?за нежелания – это уже не важно. Собственно, мне поручено заявить, что договора больше нет и мы закрываем проект «Россия». Завтра об этом узнает весь мир.

– Ну, Семен Тимурович, – капризно пропел Прохор. – Даже мелкому воришке объясняют, за что его наказывают, а тут все?таки 150 миллионов человек. Может, расскажешь более подробно?

– Вообще?то, 150 миллионов ни о чем не спрашивали. Но тебе, как старому приятелю, с которым я в этом скверике не одну бутылку портвейна выпил, я объясню. Но для этого придется сделать небольшой экскурс в историю.

Семен к любому делу подходил основательно. Коротко объяснить то, над чем он думал несколько лет, было трудно. Да и хорошо помня характер неусидчивого Прохора, он знал, что долгих лекций тот не выдержит. – Ты не торопишься? – переспросил он на всякий случай.

– Да нет, не тороплюсь, – думая уже о чем?то своем, ответил Прохор, – Я когда сюда шел, посмотрел на высотку на Котельнической и мне показалось, что она какая?то маленькая стала…

– Маленьким стал весь мир, – назидательно уточнил Семен. – Раньше за речкой у Павелецкого вокзала жили другие племена. А сейчас… Да, мир стал маленьким и поэтому очень уязвимым. Время для экспериментов закончилось. Миром должен управлять один настоящий хозяин.

– Твой экскурс уже начался? – Прохор явно не был настроен на серьезный разговор. Он смотрел вокруг, как будто очнулся после долгой болезни. Даже события в Некрасовке сейчас его уже не волновали. Но Семен был настойчив.

– Если ты не забыл, то история России более тысячи лет назад началась с того, что славянские племена, убедившись в невозможности самостоятельного управления самими собой, сами призвали на княжение и руководство соседей?варягов.

– Помню, конечно. «Земли наши богатые, но люди мы неразумные. Придите и владейте нами». Только все это сказки, написанные Рюриками, чтобы оправдать свой бандитский захват этих самых племен, – будто отмахнувшись, ответил Прохор.

– Может быть. Но сути не меняет. История России началась, когда добровольно или нет, местные племена оказались под властью иноземцев. И это было началом государственности.

Семен все больше увлекался, представляя себя лектором перед нерадивыми студентами.

– Одни бандиты отжали землю, а население использовали для собственной защиты от других бандитов и личного прокормления. А чтобы все это оправдать, назвали государством, – насмешливо заметил Прохор.