На Калиновом мосту

– Для кого важное? Сами говорите: все сгнило.

Генерал смотрел на огонь в камине и не отвечал.

– Мне кажется, Сергей Андреевич, что самое важное сейчас то, что российские пацаны мечтают стать чиновниками, чтобы брать взятки у своих соотечественников. А еще лучше – деньги бюджетные разворовывать. Девочки из провинции видят себя эскортницами?проститутками, высасывающими у этих чиновников наворованные денежки. И при этом все хотят жить в Лондоне, а не в какой?нибудь Рязани.

На лице Вахромеева появилась улыбка.

– Вы не смейтесь, Сергей Андреевич. Воровство, как национальная идея – это и есть самый страшный вирус. Когда одна часть страны ворует, а другая часть мечтает занять их место. И эта болезнь на такой стадии, что уже не лечится.

– Тоже мне открытие… Эта болезнь, Ваня, у нас лет двести?триста как не лечится. Или сейчас ни «Ревизора», ни «Историю одного города» в школе не читают? А люди лучше не становятся.

– Кто мешает нам немного поработать докторами? Дел?то на неделю.

– Не все так просто. Начать легко, остановиться трудно. Один раз уже попытались… Чуть под корень сами себя не зачистили, – Вахромеев постучал кочергой по прогоревшему полену и оно, рассыпавшись на крупные угли, подняло вверх кучи искр.

– То есть другими словами сделать с этим ничего нельзя. Вот поэтому я и увольняюсь! – громко и раздраженно произнес Иван.

Он сделал несколько шагов от двери и остановился посреди комнаты. Ему стало неловко за то, что он грубо разговаривает с взрослым  человеком, которого очень уважал. Но Вахромеев, казалось, не обращал на это внимания.

– Думаешь, если мы пару миллионов опять отправим в лагеря, то   придут другие люди: светлые и честные? – генерал встал с кресла. – И в 17?ом году и в 91?ом почему?то не пришли, а наоборот, уехали подальше, – он говорил ровным и спокойным голосом, продолжая смотреть на камин. – Что бы в России не произошло, сколько бы революций не случись, весь выбор всегда будет между Чернухой и Горемыкиным… Но это еще в лучшем случае. Ты, конечно, во многом прав. Ну что же делать? Сдаться? Опять на княжества разделиться? Может, конечно, тогда лет через пятьдесят где?нибудь в Пскове или в Челябинске граждане будут жить как в Швеции или в Дании? А может и нет. Но море крови русской прольется точно. Сейчас местные князьки, которые у себя в регионах давно уже ОПГ сколотили, хотя бы немного нас побаиваются. А если центральной власти не будет, они там такое будут вытворять… Подумать страшно. И никто их остановить не сможет. Так что может и Пскова с Челябинском не останется.

Вахромеев прошаркал к столу у окна.

– Чаю хочешь? – вдруг спросил генерал Ивана. – Наверное, остыл уже. Сейчас подогреем, – потом немного сморщился, как будто от зубной боли, и вернулся к разговору:

– У каждого, Ваня, своя собственная линейка жизненные ценности измерять. Но даже пчелы и муравьи защищают свой дом. Тысячи пчел погибают, отбивая атаку шершней на свой улей. И муравьи не раздумывают, когда защищают свой муравейник. Знают, что погибнут, а ведь не бегут. А мы же люди! Что же, мы хуже насекомых?

– Один старичок мне на днях сказал что хуже, – вспомнил Иван  незнакомца на маяке. – Хотя бы тем, что те убивают только из?за необходимости, а люди иногда убивают просто так… Да еще и с благословения своих богов и вождей, – Иван отошел в сторону, не выдержав пристального взгляда генерала. – Да ведь даже из ваших примеров следует, что у насекомых с простыми инстинктами мораль и нравственность гораздо лучше, чем у человека с его культурой и религией.

– Вот я тоже иногда так думаю, – усмехнулся Сергей Андреевич. – Но ведь у них инстинкт, а у человека, вроде как есть свобода воли, свобода выбора, – он вернулся к камину и сел опять в кресло. – И знаешь, Ваня, что я  понял? В сущности, мне абсолютно неважно, как живут другие люди, какие у них цели или идеалы. Каким богам они поклоняются. Для меня важнее всего, что я сам, Сергей Андреевич Вахромеев, о себе подумаю. Чтобы мне перед самим собой стыдно не было.

– То есть доказать самому себе, что вы не хуже насекомых умеете родину любить?

Вахрамеев на секунду растерялся, а потом захохотал.

– Ну получается что так, – сказал он сквозь смех. – Вот именно так: прожить жизнь, чтобы перед насекомыми стыдно не было. Порадовал ты меня.

Вахромеев резко встал, взял на столе небольшую вазу с конфетами и пошел на кухню.

– Пойдем, Ваня, чаю выпьем. Я тебе еще главное не сказал.

Генерал поставил чайник на плиту, и они сели около маленького круглого столика с клетчатой скатертью.

– Нашли мы их лабораторию. Она здесь, под Берлином, – как о чем?то постороннем сказал Вахромеев. – Это отделение старейшего в мире фармакологического концерна. У них огромный опыт исследования вирусов, ядов, бактерий, эпидемий. Не брезгливые ребята. На узниках концлагерей опыты проводили.

Засвистел чайник. Вахромеев взял с полки коробку с чаем. Положил в две чашки по пакетику и залил кипятком.

– Чтобы ты понимал значимость этой лаборатории: она находится на территории американской военной базы. Но подчиняется все это не немцам, не НАТО и даже не США, а совсем другим людям.

– Каким другим? Кому это надо?

– У кого деньги – у того и власть. Банковскому капиталу, промышленному или медийному – не важно. Да и для большинства людей никакой разницы. Цель у них одна – заставить людей работать больше за меньшие деньги и под полным контролем. А красивые слова и объяснения, для того, чтобы выдать обычную жадность и властолюбие за заботу о людях, найти не сложно. Кстати, Россия в этой игре лишь еще один актив, который можно прибрать к рукам.

Иван вспомнил Диану. Вспомнил разговор с Фридрихом Уотсоном в Китае. И почему?то фантастический мост, уходящий в океан.

– А может, в этом и нет ничего плохого, в одном хозяине для всего мира? Меньше будет войн и больше порядка.

– Может быть. Не знаю. Но я уверен, что в том мире, хороший он будет или плохой, России уже не будет совсем. Потом перепишут историю, и твои дети останутся без родины. Будут они дети Ивана, не помнящие родства. Инкубаторские. Как оно тебе?

– У меня пока еще нет детей, так что… Сергей Андреевич, а зачем вы мне все это рассказываете?

– Рассказываю потому, что надеюсь на твою помощь.

– Я уже помог и за это…

– Брось, Ваня, – перебил Вахромеев. – Ведь пойми – все очень плохо. На краю мы. У деревни Крюково и разъезда Дубосеково. И если здесь сейчас не упремся, то кончится тысячелетняя страна.

– Мне кажется мы в Берлине и до Москвы еще две тысячи  километров. А эта уютная гостиная с камином не очень похожа на промерзший окоп, – иронично заметил Иван.

– Да пойми ты: другое время. Война теперь везде: где стоишь, там и есть твое поле Куликово.

– А за что воевать? – уже не в силах  удержаться вскрикнул Иван.

– Я сказал все что мог и все что знаю. Если в тебе самом понимания нет, значит это и правда не твоя война, – Вахромеев тяжело вздохнул и добавил: – Только знай – мир изменится очень быстро. Будет другая Нагорная проповедь, другие заповеди. Людей легко перепрограммировать и за десять лет можно создать совсем другого человека, с другими моральными принципами. Ты молодой и все это увидишь и оценишь. Если сам к этому времени не станешь каким?нибудь приложением к программе....

Генерал Вахромеев вынул из чашки пакетик и сделал несколько глотков. Потом, выбрав из вазы конфету, стал разворачивать фантик. Для себя он все уже решил и спор он считал законченным.

– А может и хорошо, что мир изменится, – тихо сказал Иван. – Может быть, люди перестанут воевать. Будут любить. Рожать детей. Мне кажется все давно уже устали от вождей, жрецов, фанатиков и их безумных идей, – он говорил, будто убеждая сам себя. – Людям хочется радоваться, веселиться и смеяться. Смешные картинки, милые котики и красивые собачки лучше чем ненависть ко всему миру. Мне милее сумасшедшие веселые чудаки и клоуны, чем твердолобые убийцы, – Иван нагнулся над столом, пытаясь заглянуть в глаза Вахромееву. – Сергей Андреевич, не стоит воевать за дым давно сгоревшего отечества. Даже если этот дым сладок и приятен. Того отечества давно уже нет.

– Может ты и прав, – послушно согласился генерал и улыбнулся. – Но насекомые?то есть. Они смотрят на меня. И мне не хочется признавать, что они победили.

– Ну, вы воюйте со своими тараканами, а я займусь любовью, а не войной. Я ухожу. Прощайте.

Иван встал, дотронулся до плеча Сергея Андреевича. Тот развернул конфету и разочарованно смотрел на нее.

– I want you to make love, not war, I know you've heard it before… – фальшиво пропел генерал. Потом встал, взял одной рукой Ивана за локоть, а другой поймал его кисть и крепко пожал ее. – Я рассчитывал на тебя. Но если веры нет, то прощай.

Глава 29

Берлин был последним городом, куда должны были приехать Чернуха с Горемыкиным по первоначальному плану. Там, в отеле, и застал их звонок Каупермана.

– В наших услугах он больше не нуждается! – прокричал Эдуард Горемыкин, услышав в трубке короткие гудки. – Как будто мы щлюхи привокзальные! – он раздражено бросил телефон на стол и стал нервно ходить по комнате из угла в угол. – Мы же столько для них сделали, а они нас как использованные гондоны в мусорное ведро…

Михаил Чернуха смотрел в окно и внешне никак не реагировал. Окна отеля выходили на Фридрихштрассе. Именно здесь когда?то находился знаменитый КПП в Берлинской стене, которая разделяла мир на два лагеря, на две идеи: капиталистическую и советскую социалистическую. Здесь друг в друга упирались пушками танки двух военных блоков. И одно случайное неловкое движение могло привести к уничтожению человеческой цивилизации за несколько часов. Сейчас о том времени напоминали сохраненные для туристов две караульные будки с флагами СССР и США.

– В лучшем случае мне нужен будет только один из вас, – повторил Горемыкин слова Каупермана. – Что ты на это скажешь? Миша, что ты молчишь? Надо что?то делать.

Очень быстро раздражение у Горемыкина исчезло. Его обычное высокомерное всезнающее выражение лица сменилось на жалкую, затравленную гримасу.