На Калиновом мосту

– У нас половина деревни таких патриотов.

– А ты в какой половине живешь?

– Уже и не знаю. Вот смотрю вокруг и кажется, что немцы лет на двести впереди нас. Наверное, это всегда было и теперь уже так и останется навсегда. Кто поумнее, с петровских времен предпочитали за границей жить, а уж сейчас тем более.

– Значит, домик будем здесь присматривать, а не в твоей деревне? – спросил Иван с улыбкой.

– Ванечка, да мне неважно где, мне важно с кем… то есть с тобой. А в Берлине или еще где – это тебе решать.

– Не верю, что тебе все равно.

– Мне хочется сказать, что дома лучше, потому что там и стены родные помогают… Но я как вспомню этого дядю Мишу, который по два раза в неделю к матери приходит денег на выпивку просить… Да еще и упрекая, что мама якобы его обманула, когда бабкино наследство получила. И после этого хочется жить где угодно, лишь бы подальше от родной деревни… Давай не будем об этом.

Они вышли на набережную и перешли мост через Шпрею.

– Ты сегодня какая?то необычная.

– Почему?то мне кажется, что сегодня что?то решится, как в то утро, когда мы встретились.

– Где решится? Кем? Твоим первичным человеком?

– Нет. Где?то там… – Маша показала рукой на облака, – на небесах.

– Да что же такое! – весело вскрикнул Иван. – Получается, у меня нет никакой свободы воли. Или решает кто?то внутри меня  или кто?то на небесах. А отвечаю за все поступки почему?то я один!

– Нет-нет. Отвечаете все трое.

– Это утешает. Что не одному отдуваться.

К берегу причаливали прогулочные катера. Справа был большой парк.

– Как в тот день. Река, парк…

– Только здесь все очень большое и не такое уютное, как у нас.

Они свернули от реки на тихую аллею и через несколько минут вышли к бронзовому солдату со спасенной девочкой на руках.

– Может не так уж и далеко они от нас ушли? – помрачнев, спросил Иван.

– Миллионы погибших из?за нескольких сумасшедших, мечтающих о мировом господстве. И после этого мы говорим о культуре и цивилизации, – грустно сказала Маша.

– Думаешь, если бы слушались твоего первичного человека, этого бы не произошло?

– Конечно нет. Самосохранение – главный закон жизни.

– А пчелы, погибающие защищая свой дом? Получается что у них другой главный закон? Выживание улья?

Они прошли по дорожке до монумента и поднялись по широкой белой лестнице. Вход внутрь был закрыт. Через решетчатую дверь были видны живые цветы на полу и часть надписи на стене с большой красивой мозаикой, чем?то напоминающей древние картины с библейскими сюжетами. Маша прислонилась лицом к решетке и прочитала: «…советский народ своей самоотверженной борьбой спас цивилизацию…» Потом повернулась к Ивану, который стоял на краю лестницы, и спросила, положив руки ему на плечи:

– Мне кажется, что тебя что?то очень сильно беспокоит.

– Один очень хороший человек вчера попросил меня ему помочь, а я отказал.

– Почему? Это опасно?

– Наверное. Но отказал не поэтому. А потому, что не понимаю, за что буду рисковать.

– Когда рискуешь жизнью, надо знать за что.

– Да. Они точно знали, за что рискуют, – Иван смотрел на бронзовых солдат, скорбно преклонивших колено под гранитным красным знаменем. – Но вряд ли у них был выбор.

– Иногда мне кажется, что выбора вообще нет. Все решается в детстве, когда ты открыл свою первую книжку. Если она была хорошая и ты дочитал до конца, то твой выбор сделан, – сказала Маша.

– Если попалась дрянь, то тоже сделан. Ты помнишь свою первую?

– Книжку – нет. Но я помню много сказок и колыбельных.

– А я помню. На первой странице была страшная картинка: удав проглотил хищного зверя.

– Та книга была хорошей?

– Говорят, одна из лучших.

– Тогда вряд ли у тебя есть выбор. Да еще ведь вот в чем дело: если ты в какой?то момент жизни всего одни раз не сделаешь то, что должен или где?то немного оступишься, то вся жизнь и до, и после этого может потерять смысл.

К дому они вернулись почти не разговаривая, держась за руки, каждый думая о своем. Перед самым входом в дом Иван заглянул в хозяйское окно. Неожиданно женщина за геранью показала рукой вверх, потом недвусмысленно покачала головой. Иван понял, что дома их ждут, и резко потянул Машу в сторону. Они почти бегом выскочили на дорогу, пытаясь остановить такси.

– Ты была права: иногда кто?то решает за нас. Домой нам нельзя – добрая хозяйка убрала с окна цветок.

– Какой цветок? Ты о чем?

– Это я пытаюсь шутить. Домой нельзя. Нас там ждут плохие люди.

– А зачем они нас ждут?

Иван на бегу взглянул на непонимающие растерянные глаза Маши. И в этот момент ее сбил старенький «Гольф». Она отлетела в кусты, а машина, проехав еще метров десять, резко затормозила. Из нее выскочили два парня. Один подбежал к Ивану, доставая пистолет, но выстрелить так и не успел. Иван бросился ему навстречу. Одной рукой схватил его за руку с оружием, а другой, в которой оказался маленький кухонный нож, который он на всякий случай прихватил утром со стола, сделал на лице нападавшего несколько длинных порезов, из которых мгновенно хлынула кровь. Продолжая держать руку с пистолетом, он направил её на второго и нажал на курок.

Иван оглянулся. Оглушенная Маша продиралась через кусты на дорогу. Он подбежал к ней и взял за плечи.

– Ты цела?

Пока она соображала, как ответить, Иван сам ее всю осмотрел, ощупал и понял, что им повезло: она отделалась лишь синяками и царапинами. За эти несколько секунд он ясно осознал, что важнее ее в его жизни ничего нет. Иван схватил Машу за руку и посадил в «Гольф». Она с ужасом взглянула на стоявшего на коленях парня, который держал ладонями окровавленное лицо.

– Кто это? Зачем они это делают?

– Не знаю. Но напав на тебя, они сделали большую ошибку, поставив под угрозу сразу обе мои главные программы: самосохранение для воспроизводства вместе с тобой наших маленьких детёнышей, – Иван уже мчался по Шлезише Штрассе. – Мой первоначальный демон в гневе.

– Человек, Ваня, первоначальный человек.