Иллюзия вторая. Перелом

И если даже такой человек найдётся – Человек, собранный воедино, если он уже нашел своё «Я», определил его, совместил, сплюсовал в себе все противоположности, если он смог осознать его, смог понять и принять, то и тогда такому человеку предстоит сделать ещё самое сложное что только может быть в жизни – ему предстоит совершить кажущийся на первый взгляд бессмысленным и жестоким, но Поступок – ему предстоит разрушить своё «Я» – разрушить до основания, уничтожить его раз и навсегда, покончить с ним, ибо и это «Я» – тоже всего лишь одна из вех на его пути, и осознать её необходимо было именно для этой единственной и великой цели – для его полного и тотального разрушения.

Ибо осознание своего истинного «Я» – венец творения для природы человеческой, а разрушение его – начало природы божественной. Разрушение того, что было собрано из осколков с такой необъятной любовью и есть начало превращения человека в бога – в самом лучшем понимании этого слова.

И бог этот будет не мифичен, не религиозен, он не будет ни добрым отцом, посылающим награду, не будет он также и строгим родителем, карающим за непослушание.

Этот бог этот будет самым что ни на есть реальным богом – он будет и наградой и карой, он будет единой субстанцией, охватывающей все мироздание, он будет той великой душой, которая вмешает в себя все возможные награды и наказания, все возможные противоположности, все существующие различия – все тона, весь свет, весь мир.

И душа его будет великой, ведь великодушие – это качество исключительно Богов…

13

Артак подождал пока шквал мыслей в моей голове немного уляжется, но даже когда мозговая волна, переходящая в шторм, спала, даже когда ветер от моих крыльев-мыслей немного утих, когда этот мысленный тайфун подошел к своему логическому завершению и стал напоминать скорее лёгкий, весенний ветерок – дракон продолжал молчать.

Видимо, он предоставлял мне ещё одну возможность обдумать всё сказанное и несказанное, всё понятое и не очень, всё материальное и духовное, даже всё то, что человеческий мозг ошибочно считает нереальным, впрочем, как и всё остальное – действительно нереальное – материальное.

Молчал и я, не торопясь разбирая внутри своей головы завалы классического знания, которое питало собой эволюцию всего человечества, иногда органично дополняя уже существующие постулаты любви и милосердия, иногда вопреки им, а иногда, и вопреки всему существующему здравому смыслу. Мы молчали, погруженные каждый в себя, я – в свои мысли, а они – он – в меня; молчали, погруженные друг в друга, молчали, намертво сцепившись в мысленном пространстве и в иллюзорном времени, молчали, пока это молчание не стало тягостным и неприемлемым для обоих.

Молчали, пока молчалось.

Дракон нарушил беззвучный паритет первым:

– Ваш мир, вся ваша Вселенная подобна дню и ночи, и если с одной её стороны приходит день с его светом, то с другой – наступает ночь и покрывает мир тьмой. И знаешь, – дракон усмехнулся, – ночью так легко заметен свет и светлые люди! Ночью отличить свет от тьмы много легче чем днём, – Артак многозначительно усмехнулся, словно точно знал то, о чём говорит, – это закон человеческой жизни. В тёмные времена светлые люди так легко различимы на фоне общей и беспросветной тьмы. Этим людям негде спрятаться. Их внутренний свет всегда укажет на то место, где они находятся.

– А так уж необходимо прятаться? Ведь ничего плохого они не сделали…

– Да, но в тёмное время суток сам свет считается злом, – Артак тяжело вздохнул.

– Я понимаю…

– Если отвлечься от восприятия человеческих глаз, если приблизиться к восприятию души человеческой – тогда и день и ночь распространяют столь похожее, столь неразличимо разное сияние, что путаница вполне может происходить. Да она, собственно, и происходит. Всё, что может произойти – обязательно происходит. Вероятность определяется возможностью. И если эта возможность сливается с причиной чего бы то ни было – всё что может случиться – случается! Вот и с временем и пространством почти тоже самое, – Артак повел плечами, словно сбросив невидимый груз, – время, при необходимости, может перетекать в материю, то есть в само пространство, в точности так же, как и день, в свой час, плавно сменяется ночью. Пространство, в свою очередь, кропотливо, без устали и перерыва на обед, превращается в самое обыкновенное время, которое тут же расходуется на воплощение необходимых вероятностей. Но если есть нужные причины, если есть такая необходимость – время может остаться и самим собой – хоть и непонятной человеку субстанцией, но чистой, стерильной, незамутненной энергией. Ведь только благодаря ему, благодаря времени, это самое пространство и можно постичь. Или хотя бы приблизиться к его постижению. Иногда пространство само превращается во время – в энергию, которая позволяет человеку выжить в этом самом пространстве. И количество этой энергии, то есть количество отпущенного человеку времени строго регламентировано и предопределено. Предопределено причинами возникновения всего сущего.

– Как вы сказали?

– Я сказал что пространство, как заботливая мать, всегда готово отрезать от себя кусок и сотворить из него необходимое количество времени, которое оно с радостью предоставит в ваше полное и безвозвратное распоряжение.

– Ого!

– А как вы думали! – дракон рассмеялся, – ночь всегда сменяется днём, а день неотвратимо уступает место ночи. Так и с любой материей, находящейся в этом пространстве, которую человек в состоянии увидеть, так и с самим пространством, которое он увидеть не в состоянии, – Артак перестал смеяться, – так и со временем, которое он не может не только увидеть, но и ощутить. Подумайте сами, – Артак погладил меня по голове, – где-то внутри вас, где-то внутри каждого, внутри любого человека находится что-то неуловимое, что-то необъяснимое и вечное, находится что-то безвременное, и даже больше того – вневременное. И это что-то не в состоянии измениться в течение всей жизни человеческого тела, скажу более, оно не в состоянии измениться вообще – оно недвижимо, а раз недвижимо, то – мертво, если хотите. Но нет ничего живее этого чего-то и это неуловимое нечто каждый человек способен ощутить в себе самом.

– Каждый?

– Каждый без исключения. Спросите любого, – Артак вздохнул, но не тяжело, а скорее томительно и немного скорбя, словно жалея о нежелании людей проникнуть в смысл, насладиться причиной существования самого себя.

Вздохнул так что стало понятно что он и сам с нетерпением ждал этого проникновения или хотя бы стремления к нему.

– И кого бы вы ни спросили – ответ будет один. В любом человеке, даже в человеке преклонных лет, всё также живет играющий ребенок, и никуда он не делся, да и деться он никуда не может – ибо некуда и негде спрятаться от самого себя. И будет этот ребёнок с любым из людей до самого их последнего часа. И состояние этого ребенка незыблемо и неизменно, в него невозможно проникнуть, его невозможно нарушить, и никак нельзя изменить. По крайней мере, нельзя нарушить оттуда, где, в своем большинстве, находятся люди. Оно, это вечное состояние, существует, а если быть точным, то только оно и существует в реальности. Только оно! Только оно действительно! Оно существует без всяких причин и следствий, оно существует без напоминаний. И, соответственно – только оно и может быть важным.

– Вы правы, – я просто согласился с драконом, не найдя в себе ни сил, ни желания, а главное – ни единого аргумента возразить.

И мой собственный, вечный и незыблемый человеческий детёныш, сидящий где-то в глубине моей сути, также как и я, с радостью кивнул уже своей головой, выражая, тем самым, свое полное согласие со мной внешним. Так оно и витало в пространстве – это невидимое согласие – моё с драконом, и моей сути со мной. И не было во всём мире ни лучше, ни честнее этого чувства.

– Всё связанно со всем, всё состоит из всего, и я не устану повторять, что нет у этого правила исключений – нет даже самого маленького исключения. Конечно же, человек, находящийся только в самом начале пути, не всегда в состоянии рассмотреть эту связь. Но от этого она не перестает быть. Быть всегда. Быть постоянно. Быть вечно. И даже основа всех основ – Его Величество Энергия – само время – оно может храниться и ждать миллиарды человеческих лет, оно может ждать своего часа для того чтобы в единственно верный, в нужный, в необходимый момент превратиться в то, что вам требуется именно сейчас – то ли в дополнительный кусок пространства, то ли во что-нибудь ещё. Во всё что угодно ещё, – добавил Артак, – во что угодно. Во всё что угодно, на что вы захотите поменять единственную реальную для человека валюту – отмерянное вам время.

– Во что угодно? – я немного нахмурил брови.

– Во что угодно, – Артак кивнул, – время может превратиться во что угодно. И физически и энергетически.

– Это как?

– Физические изменения доступны глазу, – дракон подмигнул мне, – и вы, если оглянетесь вокруг, сможете заметить их самостоятельно – тут нет ничего сложного. Ну а если вам необходимы доказательства, то любой человеческий язык – как молчаливый и единственный правдивый свидетель – сможет это подтвердить.

– Язык? – я высунул свой изо рта и засмеялся, но так как смеяться с высунутым языком было не совсем удобно, то спрятав его на свое место, я немного виновато замолчал.

– Язык, язык, – Артак немного насмешливо кивнул головой, – только язык – не как часть вашего тела, не как материальная, физическая субстанция, а язык – как речь, как молва, как сказания.

– Язык – как процесс, как зеркало эволюции человека, язык – как буквы, язык – как алфавит, из которого человечество на протяжении всей своей более-менее сознательной истории складывает все свои слова и предложения.

– Язык – как отражение всех нужд и желаний, всех чаяний и упований, всех размышлений и рассуждений.

– Язык – как единственный правдивый свидетель эволюции природного процесса под названием «человечество».

– Язык, который никто из ныне живущих правителей не в силах изменить или переписать с той же легкостью, как переписываются учебники по истории в угоду существующему строю.

– Язык – как реальное, до стеклянной скрипоты прямое и чистое зеркало.

– Язык, как единственная правдивая вещь в мире вещей, созданных людьми.

… Где-то в другом, не поддающемся контролю моего разума мире, а может быть и в мире, существующем только тогда, когда разум теряет свою мощь и ослабляет постоянный контроль; где-то там, где заключена вся правда обо мне самом; где-то там, где не существует никаких вывесок и названий, скрывающих мою собственную, правдивую суть; там, где перед приходом гостей не убирают, ибо это бесполезно, и не скроет грязь, как закрытый шкаф может скрыть разбросанную одежду; там, где нет понятия «поверхностно», и возможно только «вглубь»; где-то там – так далеко и близко одновременно; там …

Мешок с вниманием затрясло – его словно залихорадило, как это бывает при высокой температуре, но тут же отпустило, покинуло, оставило в неподвижности.

С негромким шелестом веревка, стягивающая этот мешок за горло и перекрывающая ему живительный кислород, даже не дождавшись своего светового луча ослабла и с легким шелестом соскочила вниз, упав на зеркальный, всё отражающий пол. Мешок глубоко вдохнул и раскрылся. Внимание, покинув свою тюрьму, сначала неспешно оглянулось по сторонам и лишь затем, сломя голову бросилось на поиски других мешков и заключенных, на поиски других тюрем и узников.

Один за одним, мешки с Восприятием, с Усвоением, с Пониманием, мешки с Догадками и Намерениями, с Воображением и Искусством раскрывались, освобождая своих арестантов. И ни один из освобожденных не мог – он не был в состоянии в силу своей бестелесности заслонить собой свет, струящийся с потолка, наоборот, все они усиливали это свечение, и словно прозрачные линзы направляли его к зеркальному полу, который в свою очередь, возвращал его вверх – в бесконечность.

Освобожденные действия, эти вольноотпущенные процессы, заполнив собой эту часть пространства и нагулявшись на воле, вовсе не собирались возвращаться в места своего заключения, наоборот, незаметно глазу, они ринулись к мешку с опытом и добавили в него самое себя, проникли внутрь, не завязывая за собой мешковину, дабы каждый желающий мог черпать из него столько, сколько был в состоянии унести.

А может и не унести вовсе, а сесть, устроившись поудобнее на зеркальном полу, скрестив ноги, и прочесть содержимое, неспешно перелистывая страницы, не отвлекаясь и ни на мгновение не забывая о том, что твое отражение, оттолкнувшись от зеркального пола, навсегда сохранит все твои поступки и деяния, усилит твои позы и отношения, сохранит и сделает доступным каждому всё то, что ты сам-то, возможно, и хотел бы скрыть.

И любое из этих отражений уходит из под твоего начальства, улетает вдаль, ибо властен над ним ты только в момент его образования, в тот единственный, в тот настоящий и неуловимый момент, который, начав свое существование ещё невесомым намерением, тут же становится опытом, а жить возможно в точности между ними – и нет для жизни ни другого времени, ни другого места…

– И как он может это подтвердить? Он – в смысле, язык?

– Да очень просто! – дракон подмигнул мне жёлтым глазом, – слова – эта неотъемлемая часть любого языка. Слова из которых складываются словосочетания и предложения точно так же, как здание строится из кирпичей, формируются в точном, зеркальном отражении протекающей мимо людей жизни, и более того – эти слова рождаются именно из людских потребностей и причин их существования. Испокон веков слова складывались из неопределенных, доисторических, однобуквенных восклицаний и вскриков пока ещё не разумного, но уже на пути к разуму, человека; слова, которые со временем становились всё сложнее и выразительнее, становились влиятельнее, нужнее; слова, которые как ничто другое, правдиво и ясно выражали и продолжают выражают тот уклад человеческой жизни, те события, те мысли и желания, те чаяния, надежды и мечты, которые не подвластны контролю времени и пространства.

Дракон замолчал на мгновение.

– Слова несли и всегда несут в себе свет неискаженной истины. Истины, пусть не абсолютной, где все миры переплетены и связаны своими точками и местами – но истины относительной, истины субъективной, и, тем не менее, истины верной и правдивой.