Источник

Такого изумительного снегопада не помнили даже старожилы. Снег ложился мягкими пушистыми клочьями, с не назойливой настойчивостью превращая весь этот непристойно загаженный мир в милое подобие рождественской сказки. Глядя на этот стремительно обрастающий белоснежным пухом город, жутко хотелось немедленно впасть в детство, забросать снежками ни в чем не повинную, случайно проходящую мимо девушку, а еще лучше вывалять ее в снегу, и уж во всяком случае ни капельки не хотелось работать.

После планерки, прошедшей в несколько нервном настроении, Франсуаза заглянула в комнату Ивара.

– Я ухожу. А ты?

Ивар пожал плечами; легко ей говорить, ведь у нее сегодня выходной, если бы не причуда шефа, требовавшего обязательного ее присутствия на каждой планерке (богиня техники все-таки!), ноги бы ее сегодня не было в институте. А он – человек несвободный…

– Идите, Ивар, – перехватив его взгляд, негромко произнесла Инга. – Ближайшие два-три часа вам все равно здесь делать нечего. А от Мориса я отобьюсь.

Франсуаза засмеялась счастливым серебристым смехом. Она попыталась встретиться с Ингой взглядом, но та упорно смотрела в экран своего компьютера. Тогда Франсуаза подошла вплотную к ней и тихо прошептала: «Спасибо».

– Отойди, не то удушу ненароком, – спокойно ответила Инга, не отрываясь от работы. Хотя Франсуаза и была богиней техники, к числу начальства она не относилась, и церемониться с ней Инга не имела ни малейшего желания. Франсуаза снисходительно улыбнулась, как улыбаются взрослые неразумному, но упрямому ребенку, и плавно поплыла к выходу. В своей новой короткой, цвета первого снега шубке она выглядела настоящей снегурочкой, даже ее свободно лежащая копна ненатурально рыжих волос не портила общего впечатления. Ивар пропустил ее вперед и, прежде чем выйти, оглянулся: Инга молча смотрела куда-то сквозь него. В ее больших глазах застыли снисходительное прощение и грустная усмешка. Возможно, над собой.

Выйдя за проходную, они остановились, словно дети, неожиданно сбежавшие со скучного урока и теперь не знающие, что делать дальше.

– Куда пойдем? – по лицу Франсуазы блуждала мягкая улыбка. Ивар несколько растерянно пожал плечами; изобретательность в развлечениях явно не была сильной стороной его натуры. Из горла его спутницы вырвался короткий торжествующий смешок.

– Значит, ты идешь туда, куда иду я, – она подхватила его под руку и потащила за собой.

«Интересно, куда на этот раз?» – без особого любопытства подумал Ивар. В прошлую субботу, когда они случайно встретились на улице, Франсуазе взбрело в голову затащить его на свою тренировку. Обычно она занималась в паре с женщиной своих лет, но в тот раз ее напарница почему-то не пришла, и ей достался крепкий парень несколько моложе ее, который слишком осторожничал с ней. Впрочем, так продолжалось недолго, поскольку Франсуаза своей жесткой тактикой вынудила его прекратить эту игру в поддавки, что в конечном итоге не спасло его от поражения. Естественно, в следующем бою ее молодой и честолюбивый противник попытался отыграться, однако результат был еще более плачевным. Глядя, как безнадежно пытается тот избежать неминуемого поражения, Ивар вдруг с легким ужасом подумал, что не хотел бы он однажды оказаться среди врагов Франсуазы, ибо только сейчас понял, сколь безжалостной может быть эта на вид покладистая женщина. Даже более безжалостной, чем Марго, ибо мудрая его супруга все же знала, что такое милосердие.

Когда они остановились у не слишком оживленного перекрестка, Ивар понял, куда его ведет Франсуаза. Через квартал отсюда располагался небольшой уютный парк, в котором в такую снежную погоду было гораздо приятнее, нежели в летнюю жару. Он хотел посмотреть на часы, но Франсуаза ловко перехватила его руку:

– Не надо, я сама знаю, когда отпустить тебя.

Он послушно опустил руку, подумав, что подчинение женщине – часто весьма удобная, но далеко не всегда приятная тактика.

Издали казалось, что заснеженные деревья стоят сплошной стеной, и только по мере приближения между ними прорисовывалась узкая дорожка.

– Добро пожаловать в наш лес, – Франсуаза отпустила его руку и отошла в сторону с видом хозяйки, встречающей дорогого гостя. Ивар медленно приблизился к ней. Теперь они стояли почти вплотную друг к другу.

– А можно я тебя в сугроб уроню? – с затаенной надеждой в голосе спросил он.

– Нет, – с необычайной серьезностью ответила Франсуаза, – со Снегурочкой так не поступают.

– А как с ней поступают? – поинтересовался Ивар, любуясь собственным отражением в глазах Франсуазы.

– Снегурочкой нужно просто восхищаться, – смех Франсуазы прозвучал как-то неуверенно и даже немножко нервно. Ивар протянул к ней руки, но она ловко увернулась, и теперь уже за его спиной звучал, набирая силу, иной серебристый победный смех. Ивару казалось, что к этому смеху присоединилось все: деревья парка, крупные пушистые снежинки, непрестанно осыпающиеся с неба, да и само небо, серое и холодное, насмешливо созерцающее людей, затеявших непонятную игру в прятки, где каждый прятался сам от себя.

Длинная густо-черного цвета тень мягко упала на стол, и обернувшись, Ивар увидел Франсуазу, застывшую в дверях с полной бутылкой конечно же местного, но хорошего, сделанного для своих коньяка и двумя соответствующими случаю бокалами в руках.

– Что это было? – Ивар осторожно качнул головой. В ушах его все еще звенел серебристый, доносящийся одновременно отовсюду смех.

– Маленькое злоупотребление служебным положением, – ласково усмехнулась Франсуаза. – Разве тебе не понравилось?

– Еще как понравилось, – ответил Ивар, наконец сообразив, что надо встать и помочь ей. Пока он надежно, по-мужски устанавливал все принесенное на хрупком маленьком столике, Франсуаза извлекла откуда-то еще неоткрытую коробку на этот раз безусловно нездешних конфет и присоединила ее ко всему остальному. Сама она почти не ела сладкого, но всегда имела. Для гостя.

– Подожди, – мысль, пришедшая в голову, была столь проста, что он замер со все еще не открытой бутылкой в руках. – Ведь то, что ты сделала – невозможно. Я отлично помню, как Морис объяснял мне, почему мы достаточно легко проникаем в прошлое иной реальности, но не в состоянии попасть в свое действительное прошлое.

– Морис и Этьен – два догматика, – неохотно объяснила Франсуаза. – Они сочинили гениальную теорию и придумали великолепную машину, но не представляют даже приблизительно возможностей того и другого. И как мне кажется, некоторых вещей они просто не желают знать.

Разливавший коньяк Ивар в изумлении уставился на нее.

– Ты хочешь сказать, что сама додумалась до того, что не сообразили эти двое? – ошеломленно спросил он.

– Ни один человек в этом доме, даже сам Этьен, не понимает машину лучше меня, – холодно произнесла Франсуаза. – Когда у меня появилась эта мысль, я предложила Инге кое-что посчитать, остальное машина сделала почти сама.

– После того как ты ее очень ласково попросила? – выдавил из себя усмешку Ивар.

– Примерно так, – с деланным смирением отвечала Франсуаза. Замечательный вечер, на который она так надеялась, был безнадежно испорчен, хотя она и пыталась спасти остатки праздничного настроения. И зачем он всегда пытается все понять до конца, принять на себя еще несуществующую боль, уничтожить и без того крошечную искорку радости, достающуюся нам в этой жизни?

– Скажи мне, Франси, – в глазах Ивара, устремленных сквозь нее, Франсуаза увидела хорошо знакомый ей свет отчаяния, – ты всегда знаешь, в какой реальности ты сейчас находишься?

– Разумеется, – отрезала она. Разговор принимал весьма неприятный оборот.

– А я нет,– убито произнес Ивар, – я совсем перестал что-либо понимать. Еще сегодня утром я твердо знал, кто я такой и в каком мире живу. То, что произошло потом, сокрушило мои представления, но взамен, хотя и не сразу, я получил новое понятие, которое ты уничтожила единственной короткой фразой, попросив рассказать, как я жил без тебя.

Это была хотя и тонкая, чертовски непрочная, но все же спасительная нить, и Франсуаза немедленно ухватилась за нее.

– Ивар, я действительно хочу знать, как ты жил без меня, – проговорила она самым бархатным голосом, на какой только была способна. – Расскажи мне, пожалуйста.

Появление Ивара она почувствовала по запаху. От него отвратительно пахло хорошим коньяком. (Марго не переносила его запаха, и за все время жизни там Ивар так и не уговорил ее попробовать тамошний самый коньячный коньяк). «Как хорошо, что Франсуаза не курит и не употребляет сильных духов», – весело подумала Марго, отчетливо ощущая приближение чудовищного аромата. Открывать глаза не хотелось, не хотелось видеть его несчастное-счастливое лицо, озаренное тем светом, который она сама уже давно не могла в нем зажечь. Не хотелось слышать измученных слов, произносимых голосом, еще дрожащим от недавно пережитой радости. Не хотелось прикасаться к рукам, увенчанным длинными тонкими пальцами, которые еще час назад крепко держали другую женщину. Не хотелось совсем ничего, но одним из самых страшных грехов Марго полагала притворство, и потому она приподнялась на диване и посмотрела на Ивара, торчавшего как одинокое беспомощное привидение посреди комнаты.

– Иди спать, – машинально посоветовала она. – Тебе же завтра на работу.

– И ты, ты тоже об этом, – завопил Ивар смешным свистящим шепотом; долгая жизнь там приучила его, что ночью шуметь нельзя.

– О чем? – не поняла Марго.

– О том, что завтра я должен быть в институте, хотя еще сегодня утром («Вчера, это было уже вчера», – мысленно поправила Марго) у меня не было никакой работы в этой стране. И вообще, я только сегодня приехал сюда.

– Тебе вредно допоздна работать с Франсуазой: ты начинаешь путать время суток, – произнесла она с видимым спокойствием. («Не злись, Маргоша, ну, пожалуйста, не злись», – мысленно уговаривала она себя.)

– При чем здесь Франсуаза? – казалось, Ивар искренне изумлен ее непонятливостью. – Я же не об этом сейчас говорю…

– А я об этом, – холодно перебила его Марго. – Иногда я спрашиваю себя (не тебя: ставить перед тобой вопросы, на которые ты не только отвечать не хочешь, но и обдумать отказываешься, разумеется, бесполезно), почему ты там с ней хоть на немного не можешь забыть обо мне и повеселиться в свое удовольствие, почему ты не сбежишь от меня денька на два (не говорю уже насовсем, такого подарка она от тебя никогда не дождется), почему ты вообще возвращаешься ко мне? Почему?.. – она безнадежно махнула рукой и отвернулась.

Ивар сердито плюхнулся на стул. Вечно она хочет, чтобы ей объяснили необъяснимое. У нее всегда все просто, как молекула воды: атом кислорода и два атома водорода. Точка. Ее конкретный ум признает только однозначные истины, все же, что имеет оттенок двойственности, она обозначает коротким и колючим словом «ложь». Но бывают вещи, для которых нет жесткого определения.

– Скажи мне, – неожиданно спросила Марго. – Ты и в других жизнях такой же?

– В других жизнях что? – смысл вопроса не сразу дошел до него. Затем он беспомощно развел руками:

– Не знаю.

– Ты что же, сосем ничего не помнишь? – допытывалась Марго. Неожиданно возникшая тема разговора, казалось, чрезвычайно занимала ее.

– Напротив, я помню много, даже слишком много, – голос Ивара обрел некоторую твердость. – Только толку от этого мало.