– С чего вы решили, что Пелагея утонула? – Пётр Алексеевич разглядывал Евгения: круги под глазами, возле губ складки – не спал.
– Она лежала в ванне… Вода холодная.
– Как вы вообще туда попали? Ключ взяли?
– Было открыто. Я искал запасной выход. Вдруг наводнение? На окнах решётки…
– Да выведут вас, если что! – Медный нетерпеливо заёрзал. – С чего вы решили, что медсестра утонула?
– Кожа очень бледная… Я таких видел. Бывают и синие утопленники. Эти самые неприятные: у них живот вздувается… Медсестра утонула.
– Вы же историк, а не эксперт.
– В 1824 году такое творилось… Много мертвяков вытаскивал из подвалов доходных домов. Особенно детей. – Евгений поморщился, на глазах выступили слёзы. – Их не пускали на верхние этажи. Заразы боялись из притонов. А вода поднялась на 4 метра 21 сантиметр по сегодняшним меркам.
– Вам, получается, двести лет? – Медный сощурил глаза, ноздри раздулись.
– Нет, что вы?! Мне 27. И тогда было 27. Я просто утонул.
Евгений смотрел Петру Алексеевичу прямо в глаза, словно зацепился крючком взгляда за нутро души и вытаскивал её.
– Понятно, – говорить больше не хотелось. – Идите, Евгений, к себе. Отдыхайте. Следователь опять завтра приедет.
Как только хлопнула дверь, Медный открыл ноутбук, забил в поисковик: «Наводнение в Санкт-Петербурге в 1824 году».
– 4 м 21 см… Н-да!
* * *
По коридору бежала Пелагея в белом, прилипшем к телу платье. Длинные мокрые волосы развевались, капли срывались и с грохотом, как горох, падали на пол. Рот девушки раскрылся в немом крике. Голые ноги шлёпали по воде. Она быстро заполняла помещение, проникала в закрытые палаты, доходила до кроватей.
– Спасите нас! – десятки криков слились в один стон, захлебнувшийся жёлтой жижей.
Медный вскочил, протёр глаза, опустил ноги на пол – сухо!
– Ух! Приснилось…
Набрал номер лечебницы.
– Всё нормально? Воды нет?
Дежурная сестра испугалась ночного звонка, сразу не смогла ответить, побежала в туалет, проверила кран.
– Есть. Не отключали.
– Дура! Бди! – Медный бросил телефон на кровать, подошёл к окну. Питер не спал. Потоки машин золотистыми драконами носились, то наскакивая друг на друга, то разбегаясь в разные стороны.
* * *
– Пётр Алексеевич, почему санитаром работает бывший заключённый и ваш пациент Степан Брюхов?
– Ну Заменшиков! Администратор хренов! Извините, – Медный сжал кулаки. – Я ему устрою!
– Устраивать будете потом. Вы руководитель. За всё несёте ответственность.
– Несу. Уже двадцать лет несу.
– Речь не о ваших заслугах, – Андрей закрыл и открыл глаза – хотелось спать. – Знаете, за что сидел Брюхов?
Медный молчал. Глаза застыли. Лицо окаменело.
* * *
Евгений потрогал замок на решётке окна. Вдруг холодные руки закрыли ему глаза – он резко присел и повернулся.
Оксана засмеялась.
– Никогда не делай так, – веки у него дрожали, губы подёргивались.
– Пугливый ты мой… – она провела пальцем по лицу Евгения. – Тебе хорошо было вчера?
Он быстро поцеловал девушку и отстранился.
– Я боюсь тебя… Я боюсь за тебя. Здесь опасно.
– Нам доплачивают за риск, – Оксана усмехнулась. – Молоко дают.
– Деньги и жизнь… Вечная дилемма… – Евгений отвернулся.
– Брось ты! Надо жить, пока живётся!
– А Пелагея?
– Параша она, – фыркнула Оксана. – Задницей крутила и докрутилась.
– Тебе её не жалко?
– Нет, – Оксана прижалась к спине Евгения – он не отреагировал.
– А перед кем крутила?
– Перед начальством. А тебе-то что?
Евгений услышал шаги и повернулся: по коридору шёл завхоз.
– Пациент, пройдите в процедурную! – Оксана одёрнула короткий халатик и брезгливо сморщила носик, словно мимо ползла мерзкая гусеница.
– Что вертишься? – неожиданно гаркнул завхоз и зло посмотрел на Евгения. – Разрешили ему! Привязать к кровати надо было сразу. Бегает тут!