С любовью к Чечне

Вспоминаем однокашников. Вовку Асташова, Женю Елинзарова, Володю Смирнова, Юру Бойцова. «Детский мир» последнего оставил у Ибрагимова двойственное впечатление. Ему дети показались не очень сытыми и веселыми… У него такое же впечатление о «футбольной команде» Бойцова – одиннадцати пацанах и девчонках, которых Юрка опекает. Так и не решили, что думать об этом, ведь речь идет о нашем друге. Но вопрос остался…

– Как написать об этом в романе? – Я даже не спрашивал Мусу, просто размышлял. – Хочется написать о вас добрую сагу. Увековечить всех. Все пройдем по земле, а книга останется.

– Нам повезло, что ты стал писателем, – улыбнулся Ибрагимов.

– Знаешь, брат, – не обращая внимания на ироничный тон друга, сказал я. – Плохой мир – лучше мелкой ссоры. Я про Юрку. Этим детям быть с ним и называть его папой – лучше, чем жить в детдоме.

– Это верно! Давай не подозревать его в корысти.

– Давай!

Султан, до этого молча нас слушавший, положил мне руку на плечо.

– Муса тебя любит, Юфим. Эти тридцать лет, что вы не виделись, постоянно о тебе говорил: «Куда он пропал?» И когда ты вдруг объявился – безмерно счастлив был.

– А я? Ты думаешь, я его забыл? Сколько раз к нему на Петроградскую приходил? Разве можно забыть нашу дружбу?

Помолчали. Шум прибоя, ночное звездное небо. Млечный путь, похожий на крону ветвистого дерева, завораживает.

– Помню, Ленка З. пришла. Уединился Муса с ней, а потом говорит мне: «Проводи ее». Пошел я. За все время слова не сказала. Злая, как мегера.

– Ты что-то путаешь, – говорит Муса, – Ленка З. у меня не была ни разу. Это Ленка В. была.

– Лена В., Муса, это другой эпизод. Я ничего не путаю. То была З. Помню, в прихожей, как она сапоги надевала – высокие, на большущем каблуке. И пошла не оглядываясь. Как сейчас это помню.

Муса спорить не стал. Хотя, наверно, подумал про себя: почему он этого не помнит? Странная штука – человеческая память. Избирательна: чего не хочет – того не помнит, выбрасывает в «корзину», как спам.

– А Лена В. – это другой случай. Я ее к тебе пригласил по твоей просьбе. А у тебя кто-то гостил. Танцор, вроде.

– Да, стал ее клинковать. Она кричит из другой комнаты. Я пошел, того парня выгнал. Успокоил ее. Приласкал…

– Утешил, – смеется Султан.

Ибрагимов не обижается. Любит хорошую шутку.

Но разговор уже тек в другую сторону.

– Я прочел вашу с Мовсуром книгу «Через круги Ада». Щемящий ужас! Я плакал.

– Я когда книгу писал, сам плакал.

– Хотел бы главу о депортации народа в журнале напечатать.

– Хорошо!

– Тираж-то у книги маленький.

– Да, триста экземпляров всего.

– Главное, в России ее не знают совсем. Пусть почитают.

Пиво было холодное. Официантка нам нарезала рыбу. Южная ночь плыла над землей. Мерный шум морского прибоя действовал успокаивающе. Не мешал течь доброй беседе.

– Муса, ты спрашивал, почему я книгу назвал «В садах Эпикура», а не «Сад Эпикура». Вот потому и назвал: Сады всюду, где мы встречаемся и разговариваем. Сегодня мы с тобой сотворили наш «сад» в Каспийске, у моря. Потом я заеду в Харовск к Володьке – под Вологду, и мы будем сидеть у Кубены-реки, есть с Асташовым шашлыки у костра и пить за твое здоровье. И там, в яблоневом саду нашего «Мичурина» тоже будет «Сад Эпикура».

– Да, а когда мы все вместе соберемся у тебя в Павловске на юбилей курса – «Сад Эпикура» будет в Павловском парке. Ты это здорово придумал.

Потом мы пошли спать. И узнали от жены и дочери, что это был единственный и последний наш вечер у моря.

Писал же уже, что поездку затеял ради дочери, давно просившей свозить ее к морю. Но ее желание быть рядом с родным отцом, лежащим в коме, конечно же, нужно оценить. Однако поступок столь же благородный, сколько бессмысленный… Звонила невестка, отговаривала ее: оставайтесь там с мамой, ехать никакой необходимости нет. А брат Юли Саша, тот просто наорал на нее: «Достали уже все!»

Но дочь внушила себе: «Надо застать папу живым. Быть рядом, подержать его за руку. Может, он услышит ее и придет в себя, не захочет уходить». Наивно. Но кто бы смог убедить ее тогда?

Вспомнился еще один разговор с Мусой. Речь зашла о его друге детства – Максуде. Он называет его Максом. О нем я рассказал в очерке «В Грозный, на юбилей к другу». Это был короткий рассказ об их детском увлечении музыкой.

На другой день после юбилея, мы поехали на Эльбрус. Сначала я с Максом ехал на его машине, а потом пересел на машину Мусы. Макс уже не выглядел веселым, сказал, что плохо себя чувствует. На Чегете, куда мы приехали, он все время пролежал на диване в номере.

Разговорить его мне не удалось, хотя нам было о чем поговорить. Ведь Максуд фермерствовал, как я в свое время в 90-е годы. Фермерство мне вышло боком, наехали бандиты, избили и сожгли хозяйство. Но об этом я тоже писал в одном из своих очерков. Теперь что-то подобное могло случиться и с Максудом, спаси его Аллах!

– Он купил сто гектаров земли в Поволжье, рассказывает Муса, – взял огромный кредит и засеял все поле. Но весь урожай сгорел под солнцем. Теперь «наехали»: нужно кредит отдавать. А чем? Отнимут всё.

Мусе было жаль друга детства, но он не знал, как ему помочь.

Дочь смотрит в окно и говорит: «Папа, можешь сказать своей Наталье Панфиловой, что на Приволжской железной дороге есть станция, названная в ее честь «Панфилово».

Я рассказал Юльке о героях-панфиловцах, о боях под Москвой и предположил: «Может быть, это малая родина легендарного героя Советского Союза?»

Сижу, пишу, пью кофе, смотрю в окно. Слышу, в соседнем купе один дед говорит другому по-азербайджански, думая, что я не понимаю: татарский язык недалеко ушел от языка бакинцев.

– Что он все время пишет?

Его жена, пожилая седая женщина интеллигентного вида, говорит:

– Алексей Толстой тоже писал все время. И пил кофе. И стал знаменитым.

Два дня слушаю байки этих стариков. Сталин для них – святыня. Еще – Гейдар Алиев и почему-то Полад Бюль-Бюль Оглы. Все остальные: Горбачев, Ельцын, Путин и сошки поменьше – воры, пьяницы и «враги народа»…

Вот записываю эту байку, заведомо зная, что в книгу она вряд ли войдет, но я все равно ее записал. Писатель Валерий Попов говорил мне, что такие микросюжеты – как пазлы в детской игре, когда-нибудь пригодятся и органично вставятся в какую-то книгу. «Надо уметь ждать. Иногда ждешь двадцать лет».

На платформе Филиппово поезд стоял 8 минут. Мы с Тоней вышли, постояли в тени вагона. Ветерок продувает. Хорошо! Все мужики устремились на водопой. Но я знаю, что это дает облегчение всего на несколько минут. Потом вся выпитая вода ручьями стекает с тебя через потовыделение. Я закурил.

Прошли 8 минут и мы снова едем в душном вагоне. Я снова иду курить в жаркий тамбур. Не потому, что хочу курить. Просто от этой жары некуда деться. А ехать еще полтора дня.

От скуки пересчитал количество исписанных в дороге страниц. Оказалось, вместе с этой – 53. С ума сойти! Вот графоман!..

…В тот вечер мы крепко выпили. Говорю Мусе:

– Ты знаешь, какой тост я скажу на юбилее?