С любовью к Чечне

– Загадала. – Мама, при этом, уплетала котлету с блином.

– На 98 % твое желание исполнится.

– Да? Странно. А я загадала: захочу ли я съесть еще одну котлету?

У нас с Тоней нет никаких желаний. Довольны тем, что есть сейчас в нашей жизни.

– Ну вообще-то, Юля, – говорю дочери, – если бы мы вдруг баснословно разбогатели и у меня появились бы лишние 20 миллионов долларов, я с удовольствием слетал бы в космос.

Юлька тут же на мое изображение в мобильнике нацепила шлем космонавта.

Ощущаю «эффект постоянного движения». Закрываю глаза и чувствую: медленно еду. А мы, оказывается, как раз стояли пару минут в Иловле. Чем дальше поезд уносит тебя от тех мест, где ты живешь и дышишь повседневностью, тем более нереальной она становится…

Вольтер выпивал по 50 чашечек кофе в день и дожил до глубокой старости. Я пью много кофе. Не растворимого. И в поезде не изменяю своей привычке. Тоня заваривает мне молотый кофе, но натуральный, и я пью его с утра до вечера.

– Муса, друг, чем ближе до нашей встречи, тем сильнее я ощущаю твою ауру.

– Ну, хорошо тогда.

– Я подобно атому, только не демокритову, прямолинейно двигающемуся, а гераклитово-эпикурейскому, наделенному способностью отклоняться и свободой воли, спешу к тебе, заряженный энергией пассажирского поезда «Санкт-Петербург – Баку, – пошутил витиевато.

И до встречи менее 17 часов!

Поезд долго, медленно въезжает в Волгоград. И открывается мемориал «Мамаев курган». Гигантские размеры статуи поражают. Теперь уже никто и никогда не поставит в России такого памятника, разве что неувядаемый Церетели.

Можно по-разному к этому относиться. Но почему-то в голову не приходит трепет памяти о жертвах минувшей войны… Размышляешь о технических и архитектурно-строительных решениях данной конструкции… Неужели я, сын воевавшего отца, так зачерствел душой? Стал киником, и это в год 65-летия Великой Победы. Страны, за которую воевал отец, больше нет. Да, но ведь Россия осталась. Другая Россия, теперь на ее знаменах совсем иные лозунги. Интересно, о чем думает сейчас дочь, для которой события минувшей войны далекая история? Вопросы, с ответами уже не так просто разобраться…

Сам вокзал – помпезной сталинской архитектуры со шпилем на башне и огромным гербом СССР, подсвеченный снизу, впечатляет. Но на платформе душно и суетно. То и дело подходят и отходят составы. Подошел поезд «Пермь – Новороссийск». Пассажиры наших составов перемешались, обступили торговые палатки. Берут все подряд. Жена купила кефир.

Наша соседка Оксана посмотрела в интернете через мобильник высоту статуи: 102 метра. А кажется выше. На фоне телебашни – обман зрения. Их высота воспринимается одинаковой. Но башня, конечно, много выше.

В Волгограде состав перецепляют, и поезд около двух часов шел в обратную сторону. И мы снова увидели Мамаев Курган. Такой маршрут, наверное, только в России.

– Таких памятников в России, – говорю я в курилке, – теперь никто и никогда не поставит.

– Столба электрического не поставят! – возмутился пожилой аварец, всю жизнь проработавший школьным учителем математики, – заставят народ скинуться.

– У вас вчера в Махачкале федерального прокурора порешили…

– Это ужасно! – сокрушается мой собеседник, – при этом страдают простые невинные люди.

Я рассказал ему о Мусе, о его приглашении меня с семьей на Каспий.

– В Чечне теперь больше порядка, чем у нас. Там все-таки хоть какой-то порядок наводят.

– Относительный. Когда мы ездили к нему на юбилей, нас из машины в Грозном не выпускали, а если и выпускали, то с автоматчиками, от греха подальше.

Зашел разговор о Расуле Гамзатове. Я рассказал ему, как в 68-м году поэт приезжал в Уфу на пятидесятилетие Мустая Карима.

– Одна моя знакомая ругает Расула.

– За что?

– Пошла, – говорит, – к нему домой. Тот выходит, спрашивает:

– Что вы хотели?

– Посмотреть на тебя!

Повернулся пару раз вокруг себя.

– Посмотрели? – спрашивает, – тогда идите.

– «Даже стакан чаю не предложил», – возмущалась она.

– А знаете, его ведь понять можно, – говорю. – Тяжело в славе жить. Глазеют на тебя, как на слона в цирке.

Потом он рассказал о своих детях. Их у него трое.

– Дочь – фармаколог, в аптечной фирме работает, сын – военнослужащим был, да сократили недавно. Оба в Питере живут. А другая дочь – в Уренгое жила… Умерла несколько лет назад, в 37 лет. Тромб. Двое детей осталось: в шестом и седьмом классе. Муж ее новую нашел и детей бросил, забыл. Пришлось воспитывать самому. В одиночестве. Сам я вдовец. Вот старшего в Питер возил, хотел поступить в Военно-космический институт. По математике я его «натаскал», набрал 8,2 бала, а по русскому – 2,8. Не поступил.

Люди в поездах предельно откровенны. Все о себе расскажут, чтобы выговориться, душу облегчить…

3

Пришла беда – полагайся на себя.

Несчастья превратят тебя в драгоценный камень.

В жизни бывает семь удач и семь неудач.

    Японские пословицы

13.07.10.

Астрахань мы благополучно проспали. Разбудил звонок Мусы: «По расписанию едете?» Я посмотрел на часы. Десять утра.

А за окном на сотни километров раскинулась выжженная степь. Безжизненной ее, однако, назвать нельзя. Юлька заметила: вдоль дороги бегают зайцы. В поселениях живут люди. Чем занимаются? На крышах сараев – брикеты сена, видны тракторы. Но где тут пасут скот? Какое тут земледелие? Под палящим солнцем вся растительность кое-где сожжена до песка, до пустыни. Нет ни мелиорации, ни полива. Не видно и производственных сооружений. Но что-то собирает людей в поселки. А что?

Вот уж действительно: бытие определяет сознание. Пустынный однообразный пейзаж за окном не будит ни одной мысли, давя всякое желание вести эти записи.

Мотивация только впереди, где нас ждет море и Муса.

Проехали Артезиан. Опаздываем на сорок минут, стоянку сократили. С Мусой нет связи, МТС не берет. Наконец, Юльке удалось связаться с ним. Они с Султаном уже выехали из Грозного.

Все тот же безжизненный пейзаж за окном, но удивительно: люди живут, пасутся коровы и овцы, по дворам бегают куры, ленивые псы валяются в пыли, а по дорогам бегают автомобили. И саранча… Жирная, отъевшаяся. Мно-о-о-го!

Осталось пару станций проскочить, а там и Кизил-Юрт…