Поверь в свою Звезду!

Из последующего письма от Зои, мы узнали, что бабушка умирала в полном здравии ума. Она всегда знала то, что ей никто и никогда не говорил, может сердце подсказывало, а может, то природный дар. Зоя, глядя на умирающую мать, просила простить ее, если что было не так. А бабушка лишь спокойно сказала: «вот есть у меня сын, Коля с детьми, и сын Паша, а ведь он уже умер», и еще очень много правильных слов она поведала, перед уходом в мир иной. Было больно и жалко несчастного и очень близкого человека, давили угрызения совести за беспомощность и бессилие, как-то скрасить последние годы ее жизни, ведь она это заслужила. От слез сжимало в горле. Зоя не смогла даже захоронить свою мать. Уехав на Украину, она словно оказалась отрезанной от нас навсегда. Чтобы забрать прах бабушки, необходимы были документы должного образца или определенные денежные средства, что ей было не под силу, и она обратилась с просьбой ко мне.

Напечатав необходимые справки, с указанием захоронения праха покойной на Родине, где проживают ее родные и близкие, заверив их на работе, я отправила документы на Украину. А через какое-то время, Зоя самостоятельно захоронит прах своей матери в Барнауле, рядом с захоронением покойной сестры бабушки, Латифы.

Тем временем, вернувшийся вновь из заключения брат, совсем не желал работать, его устраивала раздольная жизнь тунеядца. На пару с Амантаем они частенько приводили в квартиру матери, своего рода, различный сброд. Проходимцы, пьяницы, неряшливые и чрезмерно неопрятные тетки, практически ежедневно проводили весело и от души там свой досуг. На замечание несчастной матери никто не реагировал. В свою очередь сама она тщательно скрывала от нас, дочерей, свое скверное и незавидное положение. Конечно же, чтоб не расстраивать нас, ну и с другой стороны, опасаясь последствий, зная дурной характер своих бессердечных сыновей.

Ну а я все также продолжала общаться с Людмилой. Иногда заходила к сестре, покупала у нее кое-какие вещи, из закупленных ею с Василием на оптовых рынках, для их коммерческой деятельности.

Отношения на работе с Лидией Михайловной становились более натянутыми и невыносимыми. Кадровик, как могла, выживала с работы одного за другим, вела себя крайне агрессивно, грубо и не тактично. Сколько же проклятий сыпалось ей вслед! Но она была, по сути, неисправима, продолжая свои гадкие действия везде и всегда. Мне, как и многим другим, стало неприятным видеть ее, слышать, и тем более общаться. Оставаться на фабрике уже не было смысла, зарплату рабочие не получали месяцами. Хорошенько все взвесив и обдумав, я подала заявление на увольнение.

А к тому времени Николай, супруг Людмилы, уже обживался в Томске, пытаясь обустроить жизнь и основательно обосноваться в Сибири, ради своего старшего сына Александра, уехавшего тоже туда на учебу. Люда с Колей очень любили сына, ради него шли наперекор своим желаниям.

А у меня появился какой-то неосознанный интерес к пока еще неизвестному городу на Томи.

Уволившись с фабрики, как-то резко и вдруг, я почувствовала себя совершенно одинокой, покинутой и несчастной, деньги заканчивались, новую работу найти было крайне сложно. Недостаток сказывался и на настроении моего сынишки. Но он с большим пониманием относился к происходящему, держался ответственно и стойко, пытаясь хоть как-то морально поддержать меня в минуты отчаяния.

Случайно заехавший в гости к маме, по роду своей работы, дальний родственник, Толкын Данияров, который неоднократно помогал ей, снабжая продуктами, пообещал помочь мне в устройстве на работу, где работал сам. Так я через некоторое время уже работала приемосдатчиком в ПЧ. Запросто сдружилась с девчатами, но на работу шла, как на каторгу, было совершенно не интересно попусту отсиживать и терять время без дела, лишь изредка убирая территорию. Я понимала, что это не мое место, и навряд-ли здесь задержусь надолго. Даже положенную небольшую зарплату было как-то стыдно получать, зная, что я их не заработала, и получаю деньги ни за что.

Но находились и те, кто готов был, невзирая, на совесть и приличия, ради собственного благополучия, любым путем выпихнуть, столкнуть с пути любого. Кому-то помешала и я. Уволить родственницу дяди Толи, вот так просто было нельзя, можно было лишь все подвести к тому, чтоб это произошло само собой добровольно. За отсутствием какой-либо работы мне неожиданно добровольно-принудительно предложили принять под свою ответственность, поступивший, на склад товар неизвестного характера. Так как это не входило в мои обязанности, то я естественным образом отказалась выполнять указание, понимая, что за этим кроется какой-то подвох. В ответ мне незамедлительно предложили уволиться, по собственному желанию. Облегченно вздохнув, я легко освободила свое место, возможно для кого-то, более нуждающегося в том…

А в ближайшие дни мне предложили временную работу по договору в Собесе соцработником, по уходу за одинокими и престарелыми пенсионерами. В течение дня было необходимо обойти шесть-восемь домов, каждый из которых находился в разных районах нашего городка. Для кого-то из них надо было принести из колонки воду, с запасом на неделю, у кого-то прибрать и навести порядок, для кого-то сходить в магазин или аптеку, а с кем-то просто чисто по-человечески поболтать, составить компанию, а может где-то и поддержать морально. Иногда, на пару с работником милиции, я разносила пенсию по домам. Домой возвращалась уставшая, но очень довольная, так как за эту работу оплачивали отдельно, в зависимости от моей скорости и внимательности.

По вечерам и в выходные дни мы с Русланом стали усиленно заниматься спортом. Он немного страдал морально от постоянных насмешек со стороны, по поводу лишнего веса. Но для меня оставался самым нормальным ребенком, я его просто любила и обожала. А за своим внешним видом всегда старалась следить, и по мере возможности больше заниматься физически.

Занятия аэробикой как-то резко прекратились, так как Зине отказали занимать помещение, ссылаясь совсем на несерьезные причины. Ничего не оставалось делать, как продолжать свои занятия дома. Сама того не замечая, я вскоре вошла в нужную форму.

Что касалось Руслана, то он принципиально, очень упорно и настойчиво занимался со своим другом Димой на байдарках. За короткий промежуток времени он из «пончика», как его частенько дразнили, превратился в худенького и жилистого мальчугана. Знакомые едва узнавали его, а обзывания в его адрес, пропали сами собой.

Ну а наша уставшая мама, наконец-то, немного свободно вздохнула. Хоть ей было и жаль своего старшего беспутного сынка, но очередной срок его отбывания на зоне был очень кстати.

Руслан не сразу сознался мне о том, что знал и слышал в квартире бабушки от нерадивых «дядьев», может, не хотел огорчать меня, а может, об этом его попросила бабушка. Он лишь сказал после, что когда вырастет, то обязательно все им припомнит. Было больно слышать от ребенка о гадких проделках двух подонков. Бедная мама, сколько же ей пришлось выстрадать! Руслан рассказал, как однажды, уставшая бабушка хотела разогнать разбуянившуюся в ее квартире толпу пьяниц, в ответ на это старший из братьев указал среднему: «Заткни этой суке пасть!». И Амантай, очень запросто и правильно воспринял указания…

Ненависть и зло кипели во мне с каждым разом все сильнее.

Среди этой ненависти и отчаяния утверждался, креп и продвигался вперед с высоко поднятой головой, и мой славный малыш!

Я верила, что его не сломят ни ложь, ни обман, ни лишения, он был единственной целью и радостью моей жизни. Ради его будущего, я вскоре должна буду сделать решительный шаг, резко переменив все в своей и его жизни. Но это все еще впереди.

А пока, по настоятельной просьбе мамы, нам приходится носить передачки в ИВС, находящемуся под следствием Нуртаю. Нам с сестрой такая затея конечно же не в удовольствие, но в противном случае это придется делать нашей, и без того утомленной матери, у которой в последнее время совсем пошатнулось здоровье. Она частенько принимала лекарства, но приступы боли изводили ее порой на нет. Приходилось вызывать скорую. А маме становилось все хуже, причиной тому был отказывающий работать кишечник. Казалось, что жизнь мамы потихоньку угасала.

Близилась осень 96 года. Мне не всегда хватало средств на оплату коммунальных услуг, росли долги, в холодильнике было почти пусто. Но в нашей квартире было всегда чисто и уютно. Руслан с пониманием относился к временным неудобствам, терпеливо перенося тяготы того времени. Иногда было настолько трудно, что приходилось самой печь хлеб, варить простенькую кашку, заправляя ее бульонным кубиком. А иногда я просто шла к маме и просила помочь, так как совершенно оставалась с пустыми карманами, сильно переживая за своего ребенка. Мама из своей скудной пенсии, как могла, пыталась нам помочь. Она очень страдала и волновалась за нас с Русланом.

С сестрой наши отношения уже были натянутыми. Но, несмотря, ни на что, я все же, попросилась к ним на подработку в магазин, на выходные, получая при этом сущие гроши, 150 тенге за день. В душе становилось больно и обидно, но другого выхода не было. Иногда в их магазин заходила мама, покупая какую-либо крупу или макароны. Было до боли души стыдно, гадко и неприятно перед ней за сестру, наблюдая сцену купли-продажи, о которой я, впоследствии, обязательно упомяну в своем прощальном письме к сестре, осуждая и упрекая ее, уезжая и навсегда покидая свой родной город.

…В голове не укладывалось – «Да как же так можно, ведь это же родная мать! Ты же коммерсантка, ну насыпь ты чего-нибудь так, просто, не через весы, и уж тем более не за деньги, ведь это же так гадко и грязно!».

А однажды кто-то из знакомых по фабрике мне пожаловался: «Видели вчера твою маму в очереди за молоком, а за ней стояла твоя сестра, у матери рубля не хватило на литр, попросила взаймы у дочери…». Не зная нужды, неужели так сложно просто купить самой и принести, старушке чуток молока! Я знала, что когда-нибудь, все это выскажу и выплесну наружу, но навряд-ли, меня поймет тот, кто не прошел школу выживания, кто чужд понятия людских бед, лишений и негодований! Когда-то я скажу: «Близок локоть, да не укусишь, все возвращается бумерангом, придет время, и ты все поймешь и осознаешь, горько рыдая, будет очень больно и стыдно». Ну а пока затуманенный разум, жажда наживы и стремление в процветании далеко не преуспевающего бизнеса, словно непроглядной стеной, стали между нашими отношениями. На душе было гадко, скверно и очень досадно.

Людмила тем временем пыталась продать свою квартиру, в строении на двоих хозяев, а так же дом своих родителей, в дальнейшем планируя переехать на постоянное жительство в Томск, поближе к сыну. Уже практически все вещи были отправлены контейнером, оставались небольшие формальности. Я немного с грустью в душе расставалась с ней, но где-то в подсознании была уверенность, что наше знакомство и дружба не случайны, и мы еще встретимся. Перед ее отъездом, часто ходили за фруктами, в старый дом их родителей, а вечерами вместе с детьми, дружно проводили досуг.

В один из теплых осенних дней, мы с Людмилой отправились далеко за окраину города, выкапывать их картошку. Участок находился неподалеку от дома ее сродной сестры, Катерины Плотниковой. В надежде, и на тот случай, что нам все-таки кто-нибудь поможет, взяли с собой спиртного. Уже надвигались тучи, помощи ждать было не от кого, и мы продолжали работать. Окончательно уставшие и промокшие, все же, через силу волокли по земле мешки с собранным картофелем к воротам Катерины, которой на тот момент не оказалось дома. Закончив работу и оставив урожай во дворе особняка, решили отдохнуть, немного перекусив на берегу нашего несравненного Иртыша.

Слегка захмелев от горячительного и усталости немного взбодрились, и, повеселев стали петь наши любимые завсегдашние песни, каждый на свой маневр, было забавно и наверно смешно со стороны. Вновь полил дождь, и ничего не оставалось, как залезть и спрятаться под лодку, лежавшую на берегу, где мы незамедлительно заснули, просто, на какое-то время. Скорее всего, это был всего лишь полусон. Очнулись от шума всплеска воды, кто-то, усиленно подгребая веслами, приближался к берегу. Мы с Людмилой по очереди, потихоньку стали выползать из-под лодки, ошарашив, и немного даже вспугнув подплывших к берегу немолодых мужчин, наспех удалившихся от необычного зрелища. Нас охватил в свою очередь изрядный смех. Выглядели мы, конечно, не самым лучшим образом, промокшие, в грязной одежде, с запачканными лицами. Возвращались домой уже поздним вечером, по линии железной дороги, сокращая дорогу и одновременно стараясь избегать встреч с кем-либо, дабы, не попасть в неловкое положение.

Позднее в Томске, мы часто будем вместе с Людмилой вспоминать тот развеселый день, и как всегда, смеху не будет предела.

До своего очередного дня рождения Люда не успеет уехать в Томск, где ее очень ждали дети и муж. Поэтому она вместе с работниками Администрации отметила его чисто символически, но достаточно весело. А перед отъездом, Людмила через свои связи, договорилась с руководством ОВД о посильном содействии с их стороны в моем трудоустройстве.

Провожали подругу с вокзала всей гурьбой. На душе было немного тоскливо, она даже немного всплакнула и обещала писать. А ее оставшийся верный пес, Дозор, еще очень часто будет при каждой случайной встрече провожать меня до дома, получая в благодарность что-либо вкусненькое.

Время шло, все сильнее страдало мое подсознание, нарастающий недостаток, пустеющий холодильник, недоедание, неуверенность в завтрашнем дне, изводили меня на нет.

В один из вечеров, от безысходности, мы с сынишкой наспех собравшись, просто пошли к маме. Просить у нее что-нибудь, было также практически нечего, но идти больше не к кому. Мама, радуясь нашему приходу, засуетилась, но кроме чая и каши, сама ничего не имела. Ничего не оставалось, как откровенно сознаться, что у нас совсем нет денег, и нам попросту нечего есть. Мама сильно переживала и страдала, не зная, как и чем нам помочь. Я взяла у нее последние 50 тенге, понимая, что этого хватит всего лишь на два дня, вернее на две булки хлеба. Мама осталась у себя, наедине с переживаниями, а мы брели спокойные, не спеша по своей улице, по пути купив свежий хлеб, от которого шел обалденный наивкуснейший запах.

Мы шли с Русланом, запросто отламывая куски, и ели его с превеликим удовольствием, а по щекам моим тихо стекали слезы горести и печали. Руслан, прижавшись ко мне, успокаивал меня, уверяя, что все у нас будет хорошо. Тогда я подумала – «Пусть, даже если мне придется испытать стыд и солгать, я больше не позволю нам испытывать пережитые неудобства!».

Я твердо верила, мы встанем на ноги!

В ближайшие дни мне передали сообщение, о приглашении меня на работу в паспортный отдел. Неуверенная в достоверности информации, я все же поднялась в кабинет начальника милиции.

Разговор был короткий, просто мне дали понять, что принимают меня временно, по просьбе Людмилы Дацько, и что штат без того переполнен.

На следующий день я уже вышла на работу в качестве паспортиста, работы действительно было мало, и от безделья пришлось приняться за чистку архива. Запросто вошла в контакт с девчатами, но более общалась с Тоней Коноплевой, она была человеком простым и разносторонним, приятна в общении, очень разговорчива и весела. Из ребят, сразу как-то отметила Мишу. Он был тоже интересен в общении, запросто находил подход к любой и к каждому, забавно шутил.

Мама вновь стала чувствовать себя хуже.

Однажды я вдруг решила с ней посоветоваться, по поводу перемены нашего места жительства, так как оставаться в Серебрянске уже не было смысла, люди покидали дома и квартиры, с надеждой уезжая на заработки в Россию. Мама поначалу пыталась отговорить меня от подобной затеи, но понимала, что и здесь оставаться тоже крайне сложно, боялась за неизвестность в чужом краю.

Работа в паспортном мне казалась не совсем по душе, было вновь неловко чувствовать себя от безделья. Иногда, мы вместе с девчатами дружно занимались вязанием в рабочее время, пили чай, вприкуску с дольками шоколада, которым иногда нас кто-либо угощал из посетителей. Свои дольки, я старалась незаметно оставить Руслану.

Миша, неоднозначно давал намеки практически всем девчатам, но меня это не задевало. Понимая, что человек он семейный и многодетный, я все же с симпатией посматривала в его сторону, но распространяться об этом не хотела.

С начальником отдела Оразом, мы были знакомы чуть ранее. Наши пути пересеклись по роду моей деятельности на фабрике, при оформлении пропусков для водителей в приграничные зоны. Я помнила взволнованный, неспокойный и стеснительный взгляд Оразбека, но общалась с ним запросто, как с товарищем.

В один из вечеров, после небольшой очередной посиделки, весело расходясь по домам, мы запросто, но с подколками шутили меж собой. Миша неожиданно, полушутя напросился ко мне в гости вместе с Оразом и Катюшей, которой тогда не было и восемнадцати лет. Я легко ответила согласием, но при этом предупредив компанию, что дома на счет закуски, пусто. Так что, если их это не смутит, то милости просим. Мужчины тем и отличаются, что их дважды приглашать не надо. Вот так нежданно и нелепо, они оказались у меня в гостях.

Руслан занимался своими делами в комнате, с удовольствием уплетая шоколадку, ну а мы, весело сидели на кухне. Времени прошло немного, но я не заметила, как Ораз оставив нас наедине с Мишей, тихо ушел. Так стихийно начался мой очередной роман, но встречались мы крайне редко, я понимала, что причиной тому семья и дежурства, но всегда была рада его визиту. Не ожидая от него цветов и подарков, понимала, он не из тех, кто их дарит, он такой, какой есть, и воспринимался именно таким. В общении с ним я познавала, что далеко заблуждаюсь в своих понятиях о мужчинах, перечеркнув все в моем понимании, чувствовала себя совершенно безграмотной и несколько закомплексованной. С момента его прихода, и до рассвета, не было и речи о сне, он был очень ласков и разговорчив, подшучивал, что выспится дома. Ну а я все более душевно привязывалась к нему. На работе тем временем уже поговаривали о сокращении.

Как-то зашла к маме, она вновь жаловалась на недомогание, не находя себе места. Мы решили вызвать «скорую». В больницу она попадала уже не впервые, но на этот раз все было гораздо серьезней. Пролежав несколько дней под капельницей, мамуля совсем обессиленная, похудевшая и уставшая, была на грани безразличия к жизни. Стали необходимы дорогостоящие лекарства, средств на все не хватало. Свою пенсию она доверила получать мне, от чего сестра была на грани истерики. Выйдя из больницы, после очередного ее посещения, встретившись с сестрой, мы прошли мимо друг друга, почти как чужие. Я услышала в свой адрес кучу упреков, по поводу присвоения денег матери, и что медикаменты все теперь приходится покупать только ей. Спорить не было желания. Мы не понимали друг друга.

После выписки из больницы мама пожелала какое-то время пожить у старшей дочери, отказать ей в этом, конечно было нельзя. Я не хотела лишний раз заходить в квартиру сестры, но делала это в силу необходимости. Навещать маму старалась в отсутствие хозяев, дабы избежать очередных упреков и скандала.

Получив в очередной раз за нее пенсию, зашла к маме поговорить и отчитаться. Но каково же было мое изумление, когда она, глядя в мои глаза, стала укорять меня в краже из ее серванта чая и чего-то еще. От обиды я немного сорвалась, даже начав грубить. Ушла домой подавленная, но на следующий день вновь пришла к маме, пытаясь выяснить причину и объяснение ее странного поведения. Она, словно ничего и не было, пыталась замять разговор, сказав, что все нормально. Вновь состоялся душевный разговор. Ничего не понимая, я чувствовала, что скоро потеряю работу. Оставаться в городе, означало просто пропасть, уезжать в неизвестность, тоже не решалась, опасаясь ошибиться.

И вновь мама на ногах, уже в своей квартире, почти в полном здравии. Она запросто, уверенная в своей речи, неожиданно для меня и самой себя вдруг заявила:

– Галя, забери мой холодильник, продай его, покупай билеты, и уезжай с Русланом в Томск, к своей Людке, здесь вы пропадете…

Это были практически последние слова напутствия матери, сказанные ею мне в полном здравии ума. Все, что будет сказано потом, станет сущим кошмаром, бредом. Я совершенно не понимала разносторонние, и совершенно противоположные мнения своей матери, с ней что-то происходило, словно, раздвоение личности.