Желтый глаз Тихеи

– Конечно, – напустил я на себя гордый вид, – он хоть и брат мой, но бандит, и деньги его ворованные! На них кровь, понял?!

Рыло смотрел на меня с детским восхищением:

– Саня, ну ты это… ты мужик! Уважаю! Малахольный, но мужик! Не зря мы с тобой с детства дружили!

– Какого детства? Это когда ты меня изделием номер два обзывал?

Сейчас, вспоминая смущение на лице одноклассника, я с трудом сдерживаю смех. Помнишь, помнишь Цыгана, и его жёлтый платок, наверное, не забыл.

Я подошёл к книжной полке, отодвинул стекло и достал заветную коробочку. Вот он, платочек. Сколько лет прошло. Я осторожно провёл пальцами по шёлковой блестящей поверхности. Такой же ядовитый, не выцвел и не потускнел. Фирменный атрибут одной из моих сущностей.

От приятных воспоминаний меня отвлёк голос жены:

– Извини, я случайно услышала твой разговор о том, что для детей надо писать, как для взрослых, только лучше. Прости, конечно, но твои самоуверенность и безапелляционность повергли меня в шок. В конце концов, никем не доказано, что эта фраза принадлежит именно Маршаку. С тем же успехом её можно приписать, например, Корнею Чуковскому…

– Наташ! Не начинай, а?! – бесцеремонно прервал я свою начитанную вторую половину. – Если тебе хочется заняться словоблудием – зайди на форум ЭКСМО, там таких любителей прорва! Заведи дискуссию о литературе, о строфах и тропах! Подними вопрос о высоком проценте графомании и безыдейности в современных изданиях. Тебе рукоплескать будут.

Супруга на мгновение растерялась, но, заметив в моих руках платок, понимающе хмыкнула:

– Ах, вот в чём дело. Какая я глупая. Какие могут быть маршаки и чуковские, когда Александр Сергеевич Панин занят созерцанием своего незабвенного фетиша. Скажи, его еще моль не съела?

– Когда не станет его – не станет и меня, – с пафосом ответил я. – И это не просто фетиш. Это магический фонарь, освещающий дорогу в новые миры, свежий бриз, сдувающий пыль однообразия и рутины. Стяг воина и философа, дарующий выбор…

– Это из какой пьесы? – подозрительно прищурилась Наташка.

– Это не пьеса. Это жизнь. И вообще, – я повязал платок на шею, – на пороге год Жёлтой Собаки, и за праздничный стол я сяду в нём.

– Фу! – всплеснула руками супруга. – Какая пошлость и цыганщина!

– Верно. Не зря я полюбил тебя. Ты сердцем видишь. Уверен, что тебе до смерти надоел муж-тихоня. Эту ночь ты проведёшь с цыганом! И мне даже страшно представить, что он с тобой будет делать. Ведь он хулиган, бандит и насильник!

– Звучит интригующе, – с напускным безразличием откликнулась жена, но её глаза возбуждённо сверкнули.

Я подмигнул ей, щёлкнул по носу и, насвистывая, отправился на кухню.

Праздничный стол ломился от закусок. Люблю изобилие в новогоднюю ночь. В крышке полированной супницы я увидел свое отражение. Самоуверенного и гордого, в ядовитом жёлтом платке. Я медленно растворялся, уступая место другому. Совсем непохожему на меня.

– Ну, здравствуй, Антон Панин по прозвищу Цыган. Располагайся, ешь, пей. И чувствуй себя как дома, брат!

    Декабрь 2017 года

Чучело слепого носорога

Бабочка-колбасница (так ее прозвали за белые маслянистые пятнышки на ажурных, розовеющих крыльях) невесомо примостилась на козырек офицерской фуражки. Под фуражкой потела голова капитана Абромсона Амброзии. Стоял он на солнцепеке, в самую жару, и колючая трава щекотала поцарапанные колени. Он носил бежевую, как песок, униформу с мальчишескими шортиками. На левой ноге шершавый носок в крупных складках скатился почти до лодыжки. На правой – пока еще держался ровно и смирно.

Капитан думал о холодном пиве, о проклятой весенней жаре, которая в этом году особенно изнурительна, о хмуром полковнике, о том, почему смуглые аборигенки с пятном солнца на гладком темени вставляют золотые кольца в нижнюю губу и носят ошейники столь длинные, что уместнее было бы украсить ими жирафов, которые, впрочем, в этих краях не водятся. О чем капитан не думал (потому что на это не было ни единого намека) так это о том, что сальная бабочка с розово-белыми пятнистыми крыльями не просто так приютилась на его голове. Дело в том, что она была специально выращена и заражена причудливым вирусом. Все, на кого она сбрасывала свою пряную пыльцу, неизбежно превращались в слепых носорогов.

Превратился и капитан Абромсон Амброзия. Этот носорог кокетливо щеголял песочными шортиками на плотном заду и светлыми носочками на огромных ногах. Обуви он не носил никакой. Слепой носорог громко ревел и бил рогом пальмы. Охотники застрелили его.

Шел сорок восьмой день тростниковой войны. Именно на этой войне впервые использовали бабочек-колбасниц в качестве биологического оружия. Никто еще не догадывался, что превратить кого-нибудь в носорога – еще полдела. Надо потом еще и убедиться, что метаморфозы на этом закончились. А они не закончились. Через месяц чучело слепого носорога, бывшего капитаном Абромсоном Амброзией, ожило.

Капрал Энрико Лягушано был снайпером. Укрывшись в высоких резных листьях тропического папоротника, он выслеживал неприятеля. Подстрелить парочку повстанцев и хватит, можно покинуть позицию и наведаться в солдатский бордель, где пахнущие мускатом аборигенки, сведущие в искусстве любви, умело приласкают его и заставят хоть на время забыть о тяготах службы. Но подстрелить кого-то не получалось. Похоже, проклятые инсургенты сегодня затаились. А вот безжалостное солнце немилосердно обстреливало капрала жгучими иглами лучей. Пот струился по щекам, резал глаза и мешал осматривать ближайшую поляну сквозь запотевшую оптику винтовки. Вдалеке порхала розовая бабочка и Энрико поймал себя на мысли, что она похожа на лёгкие ажурные дамские трусики. Проворное воображение тотчас нарисовало разнузданную эротическую картинку. Пышнотелая красотка в его натруженных руках изгибалась и умопомрачительно стонала. Не сразу капрал понял, что за стоны он принял отдаленный скрип сухих веток под ногами человека. Незнакомец не таился. Шел уверенно и нагло, как на прогулке.

«Топает, как носорог, – подумал снайпер, и взял повстанца на прицел, – Сейчас я всажу тебе в башку свинцовую маслину».

То, что перед ним враг, Энрико не сомневался. По ту сторону поляны начиналась территория сумасшедших папуасов, осмелившихся показать фак законному правительству. Возможно негодяям и удалось бы вырвать трон из под зада глуповатого царька, но к нему на помощь поспешили такие бравые ребята, как капрал Лягушано. Наёмник усмехнулся, разглядывая потенциальную жертву.

«Дьявольщина, этот кретин нацепил на себя маску носорога. И почему он такой большой?».

Чем дольше вглядывался снайпер в приближающуюся фигуру, тем больше укреплялся в мысли, что перед ним действительно носорог. Зверь, одетый в шорты и бежевые носки, и шагающий на задних лапах.

«Хрень какая-то. Абсурд. Или это шаман?». Энрико вспомнил ужасающие слухи о местных колдунах. Они якобы умели превращаться в животных и напускать на людей морок. «Но против пули ты вряд ли устоишь», – зло усмехнулся капрал и плавно потянул спусковой крючок. Винтовка смачно харкнула дымом и пламенем. Горячая пуля покинула ствол оружия и врезалась в башку монстра прямо над задранным вверх рогом. Голова зверя дернулась, во все стороны полетели черные брызги. Но носорог не упал, а напротив повернулся в сторону посеревшего от страха Энрико. Наклонил голову и пошел на него, что-то недовольно бормоча.

– Сдохни, тварь! – заорал Лягушано, вскочил в полный рост и принялся всаживать в приближающуюся фигуру пулю за пулей. Монстр дергался, шатался, но продолжал идти. С него сыпались и сыпались черные крошки. И когда он подошел совсем близко, оказалось, что это жирные жужжащие мухи.

Энрико обессилено выпустил винтовку из рук и, дрожа как лист, взирал на возвышающегося над ним гиганта. Тот вперил в него пустые глазницы и монотонно заговорил:

– Как стоишь, солдат? Смирно. Вольно. Шагом марш. Кругом.

Словно мокрая холодная многоножка пробежала по позвоночнику и вонзила ледяное жвало в затылок.

– З-з-здравствуйте, – некстати пролепетал капрал.

– Таксидермисты дерьмо! – неожиданно громко рявкнул носорог и Лягушано непроизвольно опорожнил мочевой пузырь. Он втянул голову в плечи и стал осторожно отступать в заросли папоротника.

– Стоять! – громоподобный рёв заставил наемника обратиться в статую.

– Правильно выделывать шкуру – искусство! – вещало чудовище и топало широкими ногами. От этого бежевые носочки почти сползли с его уродливых конечностей. – Отвечай, солдат!

– Так точно! – пискнул капрал и вытянулся по стойке смирно.

– Молодец, салага! – похвалил носорог и ударил себя лапищей в грудь. – С такими вояками мы сотрём в порошок любого врага! – от этого движения неровный шов на груди монстра разошелся, и наружу посыпались белесые, как опарыши, опилки.

«Да это же труп! Чучело! – ужаснулся капрал. – Я разговариваю с мертвецом!»

Чудовищная нереальность происшедшего настолько поразила его, что Энрико зажмурился, надеясь, что морок рассеется. Но не тут-то было. Носорог был слишком реален, он говорил, пыхтел, топал ногами, а вокруг кружились и жужжали отвратительные жирные мухи.

«Он не очень шустрый, – решил снайпер, – если я брошусь бежать – не поймает меня». Но ноги почему-то стали ватными, колени дрожали, а по телу, как густой кисель, разливалась слабость. Лягушано даже всхлипнул от отчаяния.

– Веди меня! – рыкнул ходячий труп.

– К-куда?

– В бордель, солдат!

И Энрико не посмел ослушаться. Обреченно ссутулившись, поплелся по знакомой тропинке на базу. А сзади громко топал монстр и бормотал:

– Шагом марш! Вперед! Штыки примкнуть!