Лучшие новеллы (сборник)

Он сейчас же пошел на станцию, взял билет и сел в вагон, но когда поезд тронулся и стал спускаться по склону Пэка, у него даже голова закружилась от страха перед своей затеей. Чтобы не сдаться, не отступить, не вернуться одному, он силился не думать о том, что затеял, заняться другими мыслями и выполнить свое намерение со слепой решимостью. До самого Парижа он напевал шансонетки и опереточные арии, чтобы отвлечься.

Как только он увидел знакомую дорогу, которая должна была привести его на улицу, где жил Танкре, ему вдруг захотелось отдалить встречу. Он медленно проходил мимо магазинов, интересовался новыми товарами, замечал цены; он решил выпить пива, что совсем не входило в его привычки, а приближаясь к дому приятеля, ощутил желание не застать его.

Но Танкре был дома один и читал. Он удивился, вскочил и закричал:

– А, Бондель! Как приятно!

Смущенный Бондель отвечал:

– Да, мой друг, у меня были в Париже кой-какие дела, и я забежал повидать вас.

– Это очень, очень мило! Тем более, что вы как будто утратили привычку заходить ко мне.

– Что поделаешь! Человек, знаете ли, невольно поддается влиянию, а так как жена моя, кажется, немного сердилась на вас…

– Черт возьми, «кажется»!.. Она больше чем сердилась, она выставила меня за дверь.

– Но из-за чего? Я так до сих пор и не знаю.

– А, пустяки… глупости… Мы поспорили, я с ней не согласился.

– О чем же вы спорили?

– Об одной даме, вы, может быть, слышали о ней, – госпожа Бутен, одна из моих приятельниц.

– Ах, вот что!.. Ну, отлично… Мне кажется, что жена уже перестала на вас сердиться, нынче утром она говорила о вас в очень дружеских выражениях.

Танкре вздрогнул и, казалось, был так поражен, что несколько секунд не знал, что сказать. Наконец он спросил:

– Говорила обо мне… в дружеских выражениях?

– Да…

– Вы уверены?

– Еще бы!.. Не во сне же я видел.

– А потом?

– А потом… потом, приехав в город, я подумал, что вам, пожалуй, будет приятно узнать об этом.

– Еще бы… еще бы…

Бондель, казалось, колебался, но, помолчав, сказал:

– У меня даже явилась мысль… довольно оригинальная мысль.

– А именно?

– Привезти вас к нам обедать.

При таком предложении осторожный от природы Танкре как будто обеспокоился.

– О!.. Вы думаете? Но возможно ли?.. Не будет ли… не будет ли… неприятностей?

– Да нет же, нет!

– Дело в том, что… вы ведь знаете… госпожа Бондель довольно злопамятна.

– Да, но уверяю вас, она больше не сердится. Я убежден, что ей будет очень приятно увидеть вас так, неожиданно.

– В самом деле?

– О, конечно!

– Ну, что ж! Едем, дорогой! Я прямо в восторге. Видите ли, меня эта ссора очень огорчала.

И они пошли под руку на вокзал Сен-Лазар.

Ехали они молча. Оба, казалось, были поглощены своими мыслями. Они сидели в вагоне один против другого, не говоря ни слова, но каждый видел, что его спутник бледен.

Выйдя на станции, они снова взялись под руку, как бы объединяясь против общей опасности, и после нескольких минут ходьбы, немного запыхавшись, остановились перед домом Бонделей.

Бондель пропустил приятеля вперед, прошел за ним в гостиную, позвал служанку и спросил:

– Барыня дома?

– Дома, сударь.

– Попросите ее, пожалуйста, немедля спуститься вниз.

– Сейчас, сударь.

Усевшись в кресла, они стали ждать, хотя обоим им только и хотелось убежать отсюда, пока на пороге не появилась грозная особа.

Знакомые шаги, тяжелые шаги застучали по ступенькам лестницы, и мужчины увидели, как поворачивается медная ручка. Дверь распахнулась, и г-жа Бондель остановилась, чтобы осмотреться, прежде чем войти.

Она взглянула, вздрогнула, покраснела, отступила на полшага, потом замерла на месте, держась руками за дверные косяки; щеки ее пылали.

Танкре, который был теперь бледен, словно собираясь упасть в обморок, вскочил, уронив шляпу. Она покатилась по полу.

– Боже мой… сударыня… это я… Я полагал… я осмелился… Мне было так тяжело… – бормотал он.

Она не отвечала, и он продолжал:

– Вы прощаете меня… теперь?

И вдруг она, словно ее что-то толкнуло, подошла к нему, протянув обе руки; и когда Танкре схватил эти руки, сжал их и задержал в своих, она проговорила тихим голосом, взволнованным, срывающимся, замирающим, какого муж у нее не знал: