Хранитель подземелий

Айрил взгрустнула и, со вздохом пожав плечами, направилась к винтовой лестнице:

– Ладно! Удачи вам, – перешагнув пару ступеней, девчушка развернулась, поправила золоченую диадему на макушке и на прощание известила, – в глубине души он хороший человек. Вы уж не серчайте, будьте помягче с ним.

– Непременно, а теперь – иди! – сказал Йоши, – позже встретимся, отдельно с тобой поговорим.

Когда твердая рука Глоддрика толкнула створку входа, мужчины поняли, что зашли они в самое нужное время. У окна, за которым находился балкон с балюстрадой, стояла герцогиня Нэрилетт. Платком, на котором были вышиты узоры, изображавшие охапку белых роз, женщина утирала кровь, текущую из носа. Под глазом у нее зиял жирный фингал. У Ревиана зачесались кулаки при одном виде ее, прижавшейся к балкону, и самодовольного Монсерада, делящегося с королем недавно изобретенной им стратегии по максимально прибыльному для казны повышению налогов. Если бы он не занимался казнокрадством, в таких мерах бы не было необходимости, а жители Союза не жаловались бы столь часто на прохудившиеся карманы. Гуверу стало понятно, чем закончилась попытка Нэрилетт исполнить его желание, писатель возненавидел всей душой самого себя больше, чем обидчика благородной дамы. Не следовало ее впутывать. Деревянный же трон со скупой позолотой был уставлен перьевыми подушками, что хорошо символизировало изнеженную сущность Эанрила Третьего, которому не хватало терпения и мужества ни сидеть на жесткой поверхности, ни принять на себя риск политических решений и ответственность как за свои меры, так и за подданных. Он, развесив уши и разинув рот, внимал услаждающим слух речам Монсерада и кивал как заведенный. Генерал Клаусвиль стоял у подножия трона и с не меньшим интересом вслушивался в хитросплетения схем налоговой политики Монсерада.

– Ваше Величество! – позвал Йоши, это был из тех редких случаев, когда он не называл своего давнего знакомого другом, – просим прощения за вторжения и приносим глубочайшие извинения за то, что берем внимание благородного правителя великого Союза на себя.

Эанрил растерянно подскочил, но тут же плюхнулся на мягкие подушки, как только Клаусвиль командным жестом махнул правителю рукой – дескать, сиди-ка ты на месте, пока серьезные люди ведут беседу.

– С чем вы пришли и с какой стати осмеливаетесь явиться без разрешения на аудиенцию? – гневливо выговорил Клаусвиль.

Глоддрик, не сбавляя шагу, надвигался на сюзерена своего императора.

– Вы знаете, с чем, – ответил Каратель, – а кто дал вам разрешение так поступать с людьми, ни в чем не провинившимися перед страной?

Монсерад схватил за руку Эанрила и потряс ее:

– Ваше Величество, лучше зовите охрану! Такую непочтительность не следует прощать.

– Думаешь, мой родич не в состоянии сам решить, что считает нужным делать? – сложил руки на груди Эрлингай.

– Если ты не забыл, солдат, – виски казначея налились кровью, – я не только заведующий государственным бюджетом, но и личный советник Его Величества. Твоя претензия в том, что я выполняю свою работу?

Глоддрик опрокинул ближайший столик, на котором стояла фарфоровая ваза с выгравированными журавлями. Привезена она была из Клирии и стоила дороже, чем целый квартал из трущоб, выстроившихся близ Силгора. И она разбилась вдребезги.

– Я уже объяснил, в чем проблема, – в бешенстве скрежетнул зубами Глоддрик, – долго доходит?

Ревиан Гувер смерил казначея взглядом, источавшим глубочайшую ненависть к самому существу этого недостойного государственного служащего.

– Н-но… – заикнулся король, затем, откашлявшись, продолжил речь, больше похожую на блеяние, – они же виноваты, нет? Налоги не платили… страна-то небогатая, без внутреннего финансирования правящего аппарата-то… не очень! – чем больше он испытывал на себя испепеляющий взгляд красного глаза Глоддрика, тем меньше уверенности в нем оставалось, – да и потом, они же хотели отхватить кусок от славного Союза, а потом разрушить его до основания. Разве мог я, как законный правитель всех людских народов допустить, чтобы такие люди пришли к успеху?

Эрлингай устало передернул плечами и поправил выбившийся из-под кожанки край рубахи из зеленого сукна.

– Объективно, без предвзятости, – начал он, – кто защитил Ганрай от врага, усиление которого у границ ты до последнего игнорировал? Люди, которых ты держишь в плену.

Эанрил впал в замешательство, дрожащей рукой обшаривая карманы своих брюк, будто рассчитывал найти там ответы на неудобные вопросы.

– Да, но…

– Эти люди, их силой обезоружили и связали или они сами сдались, отдав себя в твои руки? Они доверились тебе, брат.

Клаусвиль словно отошел от летаргического сна, поняв, что дальше молчать будет неприемлемо в его положении:

– А что насчет предательства этих людей и непризнания ими авторитета…

Глоддрик врезал кулаком по одной из колонн так, что сверху осыпался старый слой пыли:

– Молчать! Ты обещал дать им уйти. Но воспользовался обтекаемой формулировкой ордера. Они могли превратить вас всех в груду мяса. Вы хуже змеи на груди.

Гувер включился в диалог:

– Как там говорится? Закон – что дышло, куда повернешь – оттуда вышло.

Клаусвиль смеялся им в лицо:

– Даже если и так, кто может подтвердить эти утверждения перед королем?

Пудовые двери отворились:

– Да хоть я, – крикнул с другого конца залы Керрис Галарт, – они не собирались сражаться. Хотя у них были все условия и возможности для обороны. Их лидер – маг, не уступающий Азилуру, я своими глазами видел, что он умеет. Самому мастеру Йоши пришлось с ним туго. С этим парнем у нас не было шансов.

Клаусвиль нервно дернул щекой и, уперев руки в бока, заявил:

– Вот, что случается, когда до высокого чина дослуживается простолюдин. Вечно они выбирают не ту сторону.

Монсерад собрался внести свои соображения в переговоры, но его остановил меткий удар в челюсть. Бил Ревиан Гувер.

– Да что ты себе возомнил, ты, писака недоделанный, я… – договорить ему снова не дал удар, на этот раз – в висок. Ревиан, нависая над ним, сжал кулаки и отошел.

– Только женщин бить может, слабак.

– Ну и зверюга мой брат, – присвистнул Глоддрик.

Тем временем Йоши-Року, отведя взор от произошедшего, продолжил.

– Друг мой, Эанрил, если слуга короля дал слово – оно приравнивается к слову самого короля. Если я правильно помню ход истории, большинство Акреилов отличались тем, что сдерживали свои обещания. Неужто ты – исключение?

Бесхребетному властителю Аргои было невдогад, что ответить.

– Это ничего не меняет! – сказал Эанрил, – моим словом была подпись на ордере. То, что взбрело на ум Клаусвилю – его личное дело, и только о несет за это ответственность.

– По конституции Союза, – оборвал его Глоддрик, глядевший в упор на короля, – вассал имеет право наложить вето на любое решение сюзерена о казни или заточении. К Вам гости, – «Ваше Величество» Ганрайский Демон добавлять не счел нужным.

После того, как он договорил, в дверном проеме появилась физиономия Камайраса – императора и гаранта соблюдения человеческих прав на территории Ганрая. Легкое брюхо, как всегда, едва сдерживали натянутые до предела пуговицы, на плечах россыпи перхоти, а прическа взлохмачена, словно у бродячего художника.

– Здравствуй, коллега, – заговорил он, – я зашел поговорить о людях из Крестала.

***

Алагар потерял счет времени еще прошлым днем. Сидя в карцере без окон, единственной щелочкой во внешний мир из которого было узенькое окошко в трехслойной двери из кедровых досок, он не мог даже определить, день или ночь стоял снаружи. Ему было на это глубоко плевать. За эти несколько дней Алагар, и до того бывший худощавым, осунулся совсем, еще больше побледнел, а волосы его, еще недавно стоявшие кверху будто наэлектризованные, находились в более беспорядочном состоянии. От еды он отказывался. И не проходило ни единого часа, чтобы он не вспоминал слова Танрили и Йоши-Року. Он и до того понимал, что собирается совершить греховные поступки, убирая на своем пути всех, кто препятствует построению идеального на взгляд Алагара мира. Бывший адепт секты Заргула и бывший же ученик Хранителя Хаглоры, бывший, опять же, наставник Братства Уравнителей доселе верил, что нужен кто-то, у кого хватит решимости взвалить себе на плечи тяжкий грех, оборвав тысячи жизней и разрушив – еще больше для того, чтобы в далеком будущем выросло поколение людей, которые не будут знать слова «горе». Вот только сами строители этого будущего привнесли в мир столько горя и страданий, отчего бы злу не торжествовать и в построенном ими будущем. Что посеешь – то и пожнешь, как бы он этого ни отрицал. Он осознал, что Танриль была права – им что-то управляло. Какая-то неведомая сила раньше убеждала Алагара в том, что его цели, без сомнения, праведны и мудры, и только трус или дурак посчитает, что нужно порушить в такой мере возвышенные планы. Оказалось, это была не его уверенность, а отложенный эффект той силы, что он зачерпнул из источника злой силы, когда работал с Варзхелом. Действие происходило гораздо глубже физических изменений – отравлено оказалось и тонкое тело Алагара. Сущность его была развращена, и из юного колдуна, в свое время грезившего о повсеместном торжестве любви и дружбы, вышел плюющий на моральные ценности тип, едва не развязавший войну всех против всех в мировом масштабе. Человек, поведший преданных себе людей на бойню. Алагар мечтал стать созидателем, но сила Азрога сделала из него разрушителя. Послышался звон отодвигающейся щеколды, и без малейшего скрипа дверь распахнулась. Огненный свет чуть не ослепил алые очи Алагара, так привыкшего к темноте за последние два дня.

– Друг мой, ты еще жив? – шутливо задал вопрос старый человек в потрепанном балахоне.

Не человек, хаглорианец. В руке старец держал факел, осветивший морщины на его лице, глубокие, точно вырезанные на восковой фигуре.

– Мастер Йоши…