Рейх. Воспоминания о немецком плене (1942–1945)

– Знаком в главных чертах. А что?

– Вот какой вопрос. Я живу в Нидер-Рамштадте[176 - Нидер-Рамштадт находится в нескольких километрах к юго-востоку от Дармштадта.]. У меня там домик с садиком и маленьким огородом. Есть корова, свинья, кролики, куры. Как вы думаете, отберут у меня русские всё это, когда они придут сюда?

– Но почему? Разве вы юнкер, капиталист, кулак?[177 - Ср. эту дискуссию с фрагментом воспоминаний военнопленного Д. Т. Чирова, работавшего в крестьянском хозяйстве в Австрии. Уже после вступления Красной армии на австрийскую территорию один из бауэров, с которым у автора сложились доверительные отношения, показал ему пистолет и сказал, что, если русские заставят его вступить в колхоз, он застрелит 13-летнего сына, жену и себя. См.: Чиров Д. Т. Средь без вести пропавших: воспоминания советского военнопленного о шталаге XVII «Б» Кремс-Гнайксендорф: 1941–1945 гг. М., 2010. С. 269.]

– Нет, я потомственный пролетарий.

– Может быть, вы – нацист?

– Избави боже!

– Вы пользуетесь, вероятно, наемным трудом. Есть у вас батраки?

– Что вы, я обрабатываю землю своими руками и ничего не продаю.

– Тогда чего же вам бояться. Спите спокойно, русские вас не обидят. А может статься, выйдете в большие люди при русских.

Фалдин с комическим ужасом говорит:

– Ин Сибириен филь кальт, гельт? Ви канст ду, Сергей, ин Сибириен вонен? О, Сибириен ист шрекенслянд, нет вар, камраден[178 - В Сибири очень холодно, не так ли? Как ты можешь, Сергей, жить в Сибири? О, Сибирь – страна ужаса. Не правда ли, товарищи?].

– Вот бы тебя туда, слона толстозадого.

– Авось будет там. Заставят строить дорогу где-нибудь около Верхоянска.

– Вас, вас[179 - Что, что?].

– Хрен тебе в глаз. Говорю: геен в Сибирь, в Верхоянск, понимаешь? Верхоянск шен штадт зибцишь град кальт, ферштанд?[180 - Верхоянск – хороший город, но там семьдесят градусов мороза, понимаешь? (нем.).]

– О гот, гот! Ви шреклишь![181 - О боже, боже, какой ужас!]

– Врешь, Сибирь шен. Ду фарен нах Сибирь, Фалдин?[182 - В Сибири хорошо. Ты едешь в Сибирь, Валентин? (нем.).]

– Эррете мишь гот! Сибириен никс гут[183 - Спаси меня бог! В Сибири нехорошо.].

– Дох, чтоб ты сдох. В Сибири филь шпек унд гольд[184 - …много сала и золота (нем.).].

– О я ин Сибириен филь гольд. Дас вайс ишь ганц генау[185 - О да, в Сибири много золота. Это я точно знаю.].

– Ду либен, Фалдин, шпек и гольд?

– Натирлишь, еда либт ден шпек унд гольд, ишь вайс бешайд. Сибириен ист Эльдорадо, нет? Аба ишь кан нишьт ди кельте фертраген унд майне фрау аух нет[186 - Конечно, каждый любит сало и золото. Я знаю, Сибирь – это Эльдорадо. Не так ли? Но я не могу переносить холода, и моя жена тоже не может.].

– Ишь иксосос[187 - Эвфемизм, основанный на сходстве начертания кириллического «х» с латинским «иксом».], золото любит, а холода боится. Мечтает: всех русских на копи сошлю, а сам Европой буду править. Только врешь, поедешь в Сибирь со своей либе фрауей.

– Зо, камраден, Сибириен ист шрекенслянд, гельт. Аба бай унс, ин унзере дойче хаймат ист шен, вундербар, нет[188 - Так, товарищи, Сибирь – страна ужаса. Не так ли? Но у нас в нашем немецком отечестве прекрасно, чудесно. Не так ли?].

– О нет! Дойчлянд никс гут. Никс эссен, иммер клёпфен, унд иммер кальт[189 - Германия – плохая страна, нечего есть, всегда бьют и всегда холодно.].

Да, действительно кальт, как нигде в Сибири. Зябнем днем и ночью, зябнем в цеху, зябнем на койках. На дворе июль, в бараке, что сельдей в бочке, спим, не раздеваясь – а все-таки зябнем.

Или это от голода, от истощения, от тяжелого морального состояния?

Всё здесь никс гут: земля, дома, климат, люди. Всё здесь кальт! Солнце, луна, звезды, небо, воздух, стены и люди. Даже пташки не хотят жить в этой стране: не слышно их веселого щебетанья.

И оттого душа еще больше тоскует по воле и по родной небесной сини. «Как сладкую песню отчизны моей, люблю я Кавказ!»[190 - Строка из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Кавказ» (1830).]

А если суждено увидеть не горы Кавказа, а снежные просторы Верхоянска?

Что ж, пусть Верхоянск, лишь бы не чужбина.

Мы всегда говорим в таких случаях: «Я Сибири не боюсь. Сибирь ведь тоже русская земля!»[191 - Строка из дореволюционной песни каторжников «Чубчик». Песня получила широкое распространение в 1930?х гг. благодаря пластинкам с записью исполнения ее П. К. Лещенко.]

Бывают минуты, когда наши отупевшие головы и окаменевшие сердца восприимчивы не только к пищевым раздражителям. Иногда душа просит песен. И вот затянут пленяги какую-либо каторжную:

Не для меня придет весна.
Не для меня Дон разольется,
А сердце радостно забьется
Восторгом чувств не для меня[192 - Песня «Не для меня придет весна» известна в нескольких вариантах. В ее основе – романс Н. П. Девитте на слова морского офицера А. Молчанова (1838). В измененном варианте вошла в репертуар Ф. И. Шаляпина. Определение «каторжный» указывает на «советский» вариант песни со словами:А для меня народный суд.Осудят сроком на три года,возьмет конвой меня жестокои поведет меня в тюрьму.А из тюрьмы сошлют в Сибирь,сошлют на дальнюю сторонку.Сольют с народом арестантским,побег и пуля ждет меня.].

Звуки песни вызывают слезы, рой воспоминаний о далекой отчизне. В такие минуты даже Камчатский острог кажется чем-то родным, желанным.

Вареник ругмя ругает колхозы.

– Разорили крестьянина, житья ему не стало в деревне.

– Что ж, тебе под немцами лучше?

– Не лучше. Но ведь сейчас война. Вот кончится война – тогда заживу. Выйду на волю, куплю себе землю, хату, коня, корову.

– Где ж ты купишь?

– Да тут, в Немечине.

Ишь размечтался, чертов куркуль. А на какие финики[193 - Пфенниги.] купишь?

– Зароблю, я ведь сапожник.

– А вы, Вареник, программу NSDAP читали?

– Где ж мне ее прочитать?

– В цеху, на доске.

– Не разумею по-немецки.

– Жаль. Почитали бы – многое уразумели бы.