Любовь больная. Современный роман в двух книгах

Божественная моя!

…И был май: его завершающая стадия. Угрюмые взгорья Северного Урала повеселели, расцвели, заблагоухали ароматами цветущей черемухи. Особенно вдоль речушки, протекающей по дальней окраине твоего города.

Я приехал. Я хотел приехать. Я сгорал от нетерпения увидеть тебя, погладить твои шершавые от домашней работы ладони, прикоснуться к копне волос, зарыться в них и вдыхать, вдыхать, вдыхать бесконечно их необыкновенный аромат.

Но приехать с бухты-барахты не мог себе позволить: боялся получить от тебя по носу.

Я должен был, я обязан был набраться нечеловеческого терпения и ждать, ждать, ждать своего часа, не зная наверняка, наступит ли он.

Накануне, когда последний на этой неделе рабочий день уже закончился, но я все еще находился у себя; когда никого и уже ничего не ждал, – зазвонил телефон.

«Черт, – выругался я, – кому понадобилось звонить в такой час? Ну, знают же, что звонят не по поре».

Неохотно дотянулся до телефонного аппарата, стоявшего на тумбочке, снял трубку. «Слушаю», – равнодушно произнес я. И услышал: «Приветик».

Сказала ты, и по этому лишь одному слову понял, что тебе грустно, одиноко; что ты жаждешь общения… с любым (или любой), кто в эту минуту подвернется под руку; что причиной плохого настроения, как я посмел предположить, является твой драгоценнейший муженек, явившийся домой под хмельком – это то, единственное, что дает тебе моральное право обижаться на мужа и безжалостно срывать на нем все свое зло. Потому что муж твой – это ангел, позволяющий тебе все, и другого такого безропотного и на все согласного мужика, не претендующего ни на что, вряд ли еще ты сможешь когда-либо встретить.

Не люблю твоего мужа, а, порой, даже люто ненавижу, но это не основание быть к нему необъективным. Твой Максим, или Максик, как ты любишь его называть, бесконечно в тебя влюблен, влюблен давно, еще со школьной скамьи. Он – реалист, а потому совсем не питал себя иллюзиями, что когда-то сможет стать твоим законным спутником жизни. Он лишь тяжело вздыхал, глядя на тебя издалека, и с грустью и тоской отводил взгляд, когда рядом с тобой появлялся реальный претендент на твою руку и сердце.

А их, претендентов, было немало – вагон и маленькая тележка, и у тебя был богатый выбор: на любой вкус, цвет и запах.

Ты знала и про этого твоего воздыхателя. Ты догадывалась (наверное, по нежному постоянному блеску его карих глаз), что твой одноклассник Максим питает к тебе безответные чувства. Но тебя это ничуть не тревожило.

Кто он? Среднего росточка и чуть-чуть полноват (потом, правда, ты его раскормишь, и он сильно раздастся вширь), круглое лицо с природной бородавкой на правой щеке и с правым же слегка косящим глазом (будто бы, родовая травма). Иначе говоря, обычный парнишка – серенький и невзрачненький. Да, Максим, собственно, лучше всех из класса понимал в математике и физике, в чем ты была изначально не сильна, а потому нещадно сдирала его контрольные работы. Он не противился. Наоборот, он был на седьмом небе, когда ты снисходила до него, и просила его об этом. А как он сиял, когда, отправляясь в туристический поход, нес на своем горбу двойную поклажу – за себя и за ту девушку, то есть за тебя. Ты же, видя, как Максим обливается потом и тяжело дышит, лишь подтрунивала над ним, издевательски усмехаясь: «Держись, Максик! Терпи, казак: атаманом станешь».

Он и терпел: с радостью нес свою ношу, а своя ноша, как известно, – плеч не тянет. Правда, спустя много лет, случится в вашей семье все как-то так, что все тяжести – сумки и баулы – станут твоей долей, и без них твой образ будет уже невозможно представить.

Ты тщательно и толково рылась в претендентах. Рылась долго, и не спеша. Очевидно, искала свой идеал. Какой он? Я не могу сказать. Скорее всего, твои мечты рисовали традиционный образ, умещающийся в хорошенькую девичью головку, – образ рыцаря на белом коне.

Рыцарь так и не прискакал – ни на белом, ни на рыжем, ни на вороном или караковом коне. А годы неумолимы. И ты это стала понимать, взрослея и набираясь житейской мудрости.

И пред тобой возник реальный образ – образ старой девы. Увидев свою перспективу, ты ужаснулась. Ужаснувшись, начала решительные действия.

Как особа сугубо практичная, ты решила: лучше синица в руках, чем журавль в небе: с лица, мол, не воду пить. Красавцев вон сколько вертится, один другого статнее и краше, но они такие непредсказуемые, от них никогда не знаешь, чего ждать. Не надежные они.

Тут-то и вспомнила своего еще школьного «рыцаря печального образа», который (и ты это отлично знала, поскольку далеко из вида не отпускала) все еще не женился, хотя все его сверстники уже детишек своих нянчили.

Вспомнила и поманила слегка пальчиком. А Максик? Тотчас же, не мешкая ни секунды (он-то отлично знал твой характер и понимал, что тебе передумать ничего не стоит) оказался у твоих ног.

Потом была свадьба. Потом родился сын Сашенька, свет очей твоих, единственная радость и гордость.

Мужа ты никогда не любила. Более того, не уважала, а потому ему цену в грош давала, причем, исключительно в базарный день. Этого ты не скрывала от мужа. Он ни на что другое и не претендовал. Он изначально, понимая, почему столь неожиданно и именно на него пал твой выбор, даже не претендовал полностью, как мужчина-собственник, и на твое тело. Да, он ревновал, но так, что ни ты, ни кто-либо еще не знал. Явных сцен ревности, когда видел, как ты напропалую флиртуешь с очередным «объектом твоего пристального внимания», не закатывал.

Тебе, сильной, вольной и гордой женщине, с мужем, ну, явно же крупно повезло. И муж есть, причем, безумно любящий, и сын, составлявший яркий луч света в твоем «темном царстве», и полная свобода твоих действий, то есть абсолютная независимость (во всем, что касается твоей души и сердца) от главы семьи.

Какой глубокий ум и какая невероятная женская дальновидность?! Счастливая женщина. Не так, скажешь?..

«Здравствуй, божественная моя», – тихо, с придыханием, боясь, очевидно, вспугнуть прилетевшую столь нежданно-негаданно птицу счастья завтрашнего дня, произнес я в трубку.

«О-о-о! Даже так? – услышал я в ответ. – Красиво. И чертовски, признаюсь тебе, приятно. Из уст не каждого, далеко не каждого мужчины услышишь подобные слова».

«Пожалуйста, не ёрничай», – попросил я.

«Вовсе не ёрничаю: я серьезно и искренне, дорогой…»

Я прицепился к слову. «Дорогой, но не желанный».

«Давай не будем, а?

Я поспешил со своим согласием: «Не будем, так не будем».

«Как дела?»

«Какие интересуют – дела трудовые или дела сердечные?»

«Трудовые, конечно… – потом осторожно ты добавила. – В первую очередь».

«И ради этого позвонила?! – неприкрыто обидевшись, спросил я. – Стоило ли? Эти дела, которые ты имеешь в виду, за неделю настолько остое… – вовремя спохватился и поправился, – осточертели, что ни глядеть, ни слушать, ни говорить, тем более с тобой, совсем не хочется».

Ты в трубку хихикнула. «А первый-то вариант слова намного ярче».

Ну, зараза, подумал я, ведь уловила все-таки, хоть и разница-то всего в одну букву. Сделал вид, что не понял, о чем это она, и вслух сухо сказал: «На работе – все в порядке».

«Значит, по-прежнему цветешь и пахнешь?» – снова, ерничая, спросила ты.

«Это – о чем?» – я сделал вид, что не заметил твоего откровенного ёрничанья.

«Всё купаешься в лучах славы?» – спросила ты и хохотнула.

«Купаюсь», – ответил я.

«Ну-ну! – она, как мне показалось, не почувствовала моего сарказма. – Будь осторожен: нет ничего ядовитее, беспощадно разъедающего душу, чем слава. Особенно, когда ее так много.

«Врагу не пожелаю такой „славы“, какая преследует меня».

«Ладно, не прибедняйся. Вчера раскрываю московскую газету и вижу на второй странице, чердаком[1 - Профессиональный жаргонизм газетчиков: поставить чердаком – значит, разместить материал на верху, на открытии страницы, что считалось престижным, что подчеркивало актуальность и важность поднятой в публикации темы (здесь и далее – примечания автора).], статью о тебе…

Спешу уточняюще прервать: «И не обо мне, а…»

«Есть, скажешь, разница?»

«Разница существенная… Однако все равно приятно, – признаю я.

«Поздравляю! – слышу неожиданно ласково заворковавший в трубке твой голосок, всегда вселяющий в меня надежду. Ты делаешь маленькую паузу и добавляешь. – Целую!»

«Если бы, – я шумно вздыхаю, – это было так…»

«Какой, надо же, отчаянный скептик, – в трубке слышу твой смешок, и потом ты подтверждаешь (ты отлично знаешь, что я поставил под сомнение). – Это именно так! Это только так!»