Любовь больная. Современный роман в двух книгах

Ах, если мученик любви
Страдает страстью безнадежно,
Хоть грустно жить, друзья мои,
Однако жить еще возможно.

Глава 4

Дивная моя!

Что ни говори, но не щедра ты на ласки, ой, как не щедра! В том числе или, прежде всего, на поцелуи.

Скупость вполне объяснима: ты берегла и продолжаешь беречь чувства для объекта, который вполне может быть достоин твоей «царственной милости». Возможно, такой объект имеется и ты полностью, без остатка выплескиваешь ласки на него. А на мою долю – ничего, поэтому приходится довольствоваться упавшими крохами с барского пиршества любви. Крохи, скажу честно, довольно зачерствелые, залежалые, другим не пригодные. Я же и им рад безумно.

Как говорится, каждому свое!

Прости за небольшое признание.

…Была у меня женщина. Лет так на пять моложе тебя. Из себя? Так себе… Не красавица, но миловидна. Страстно хотела замуж.

Пожалуй, мне бросился в глаза единственный недостаток: несколько полновата для своих двадцати шести лет. Это – на мой взгляд. Есть, слышал, мужчины, для которых роскошные женские формы (когда всего много) – мечта всей жизни.

Очутились с ней в постели. Занялись тем, чем положено. Довольно-таки банально. Я чувствовал: ей, партнерше, хочется чего-то большего. Ждала, терпела, надеялась долго. И не выдержала. Прижавшись разгоряченным телом ко мне, она страстно прошептала:

«Милый! Желанный! Поласкай груди! Возьми в рот мои соски! Пожалуйста! Прошу!»

И что я? Ничего. Сделал вид, что не расслышал. Но подумал: «Всё туда же… к изыску тянет… Колода».

Конечно, я не прав и меня ничуть не красит, но что сделано, то сделано.

Ничего тут не поделаешь, если даже смотреть противно на гигантские и совершенно бесформенные груди. Такое «богатство» – не по мне. У меня, как ты знаешь, иной вкус.

Как видишь, я ласки дарю, тем более изысканные, не каждой. Тоже скуп. Значит? О, я тебя поэтому очень хорошо понимаю!

Но, согласись, я никогда, ни разу за многие годы ничего от тебя не просил. Думаешь, не хотелось? Просто: не мог унизиться до нищенствующего, стоящего у твоих ног с протянутой рукой, вымаливающего подачки.

Да, в роли получающего подачки был. Тоже унизительно, но не настолько. Нет, не отказывался от подачек, хотя следовало бы. Отказаться – это выше моих сил. Кроме того, твои подачки я сравниваю с милостыней, а от благотворительности грех отказываться. Бог осудит.

Я не прав?

Впрочем, я, кажется, несколько ушел в сторону.

…Вот ты снова приехала. И всё, как всегда. После рабочего дня ты стала «таскать» меня по городу. Закинув язык за плечо, я следовал за тобой. Ты обежала весь центр, потом (явно без видимой цели) рванула своей обычной тяжеловатой походкой по улице Малышева. Я попробовал заговорить о том, что пора и приостановить бега, уединиться, посидеть… до поезда. Ты не возразила. Но путешествие по городу продолжила. Все сошло бы и за экскурсию, но я-то знал, как ты хорошо знаешь все эти места. Ты же делаешь вид, что эти улицы видишь чуть ли не впервые. Ты искоса поглядываешь на меня, и увиденное доставляет тебе гигантское наслаждение.

Я сдаю свой очередной экзамен на выносливость… И на терпимость.

К восьми вечера ты принимаешь мой экзамен, правда, от выставления оценки-балла, как обычно, воздерживаешься. Никакого баловства!

И вот ты у меня дома. На журнальном столике шампанское в бокалах. Кофе. Конфеты. И… приглушенная музыка. Она, кажется, нравится, обоим.

Мы болтаем обо всем. У тебя на редкость хорошее настроение. Не оттого ли, что я выдержал твой «экзамен» на «отлично»?..

Ты отдыхаешь, отвалившись на спинку кресла и зажмурив глаза. Ты не замечаешь (а, может, делаешь вид?), что юбка укоротилась, подол вздернулся слегка вверх, приоткрыв (чуть-чуть полноватую, но от этого и вовсе восхитительную) верхнюю часть ног. Мне безумно нравится. Мои глаза озорничают, они все время пытаются проникнуть еще дальше, за черту видимого.

Мне сладко! Но голова все же занята другим: с ужасом вижу, что стрелки часов все ближе и ближе к роковому часу. Ты вот-вот сорвешься с места и помчишься на поезд.

А вдруг решила остаться? Этот вопрос то и дело мелькает в голове. Но мне страшно даже подумать. Страшно, потому что боюсь вспугнуть ненароком шальную мысль и развеять собственные грезы. Ведь так было не раз… Почти всегда!

За окном – темнеет. Последний луч заходящего солнечного лазоревого диска, напоследок облизнув потолок комнаты, исчез.

Ты замечаешь, что сейчас в любом случае (даже на такси) на поезд не успеть. Ты смотришь на часы, притворно охаешь: «Кошмар! Я опоздала на поезд! И это все из-за тебя… опять!»

Ты хмуришься (я уверяю себя, что притворно) и в уголках пухловатых губ появляется недовольная складка.

Замечаю: ты зорко следишь за моей реакцией. Приняв твои правила игры, я не произношу ни слова, делая вид, что действительно виновен в опоздании на поезд и потому готов нести любое наказание.

Повинную голову даже меч не сечет. Банальщина? Но иное не идет в голову.

Мое смирение, наконец, ты оцениваешь по достоинству. Ты улыбаешься. Недобрая складка у губ постепенно разглаживается.

Я по-прежнему огорчаюсь. Мне нельзя расслабляться: если ты только прочитаешь на моем лице торжество, то, как это не раз бывало, ты улетишь. Нет, не на поезд, а к любой своей знакомой и оставишь меня «на бобах».

Наконец, вижу, что мне можно… пора. Встаю, подхожу к тебе, сидящей в кресле, сзади, окунаю руки в твои роскошные волосы, приникаю губами к ним, купаюсь в них, наслаждаюсь их запахом.

Ты не реагируешь, то есть не препятствуешь. Твои глаза полуприкрыты. На лице – отрешенность.

Я приникаю горячими губами к мочке твоего уха, легонько посасываю, потом нежно прохожу языком за ухом. Кончик языка оказывается в ушной раковине. Тебе нравится – это я чувствую.

Еще и еще…

Ты молчишь. Ты сидишь, прикрыв глаза.

Я поворачиваю слегка твою голову. Я обхожусь без какого-либо насилия: Боже упаси, позволить себе…

Не сопротивляешься.

Я начинаю осторожно ласкать твои глаза: то пробегаю кончиком языка, то приникаю влажными губами.

Тут-то и поджидает меня чудо… Одно из самых редких.

Ты (совершенно неожиданно для меня) обхватываешь мою голову, притягиваешь к себе и сильно-сильно впиваешься в мои губы.

Я задыхаюсь от счастья. Сердце пытается вырваться наружу. Удары сердца настолько гулки, что я боюсь, что могут вспугнуть тебя.

Поцелуй длителен и упоителен: то ты захватываешь одну из моих губ, медленно и с наслаждением всасывая ее, то проникаешь глубоко в рот, твой язык играет с моим, приникая к нёбу, проникая под мой язык. Ты и тут борешься…

Поцелуй длится и длится. Для меня кажется, что время остановилось.

Мои руки не бездействуют. Руки в работе. Они начинают ласкать (пока через кофточку) твои милые и аккуратные холмики, потом, смелея, пробираются под кофточку, преодолевают еще одно препятствие – бюстгальтер. Соски твои напрягаются и твердеют.