Хамелеоны. Детективы в стиле ретро

«Санкцию на обыск (по слухам) выбил сам Азаров. В оперативную группу по производству обыска на квартире заместителя директора магазина „Светлана“ Соловейчика (кроме меня) вошли: следователь Александрович, оперуполномоченный уголовного розыска Еременко, майор Кадочников (по его желанию), а возглавил группу сам Малышев. Я испытывал удовольствие, что и мне (наконец-то!) предстоит участвовать в чем-то очень ответственном и, судя по всему, очень важном. С гордостью ждал своего часа. Старшие мои товарищи, конечно, ничего такого уж важного в предстоящем обыске не усматривали. Обычное дело. Но это для них! А для меня… Забегая вперед, скажу, что впоследствии и эти зубры станут растерянно качать головами, вспоминая этот обыск».

Магазин «Светлана». Крохотный кабинетик-закуток.

– Доброе утро, Яков Яковлевич!

Соловейчик оторвал взгляд от документов, лежавших грудой перед ним, увидев вошедшую Прошкину, в ответ на приветствие кивнул и вновь уткнулся в бумаги.

Прошкина, таинственно оглядевшись вокруг, полушепотом сказала:

– Мне что-то тревожно, Яков Яковлевич.

– Что случилось, милейшая Алла Демидовна? – не отрываясь от документов, спросил Соловейчик женщину.

Прошкина убрала со стула лежавшие какие-то книжки и присела. Она смотрела на Соловейчика и не могла надивиться его самообладанию. Ей казалось, что ничто его не сможет вывести из равновесия. Они знакомы (и довольно-таки близко) с сорок второго. И с того времени она не помнит, чтобы он когда-то повысил голос – на нее или на кого-то еще.

– Ты, как гляжу, спишь спокойно?

– Почему бы и нет? Не вижу причин… И тебе рекомендую.

– Вечером должна была зайти Симонова. За очередной партией. Не объявилась. Пошла к ней. Ее и дома не оказалось. Домашние сказали, что она странным образом задерживается: обычно, мол, с барахолки она возвращается в пятом часу. Посидела немного – не дождалась. Сегодняшним утром поехала на барахолку… Тебе не интересно, что там узнала?

– Нет. Что может быть интересного на барахолке? – Соловейчик отодвинул от себя в сторону бумаги и откинулся на спинку стула. – Милейшая Алла Демидовна, вот что я тебе скажу: волноваться надо было раньше. Теперь же – все во власти Всевышнего, а он, ты хорошо знаешь, где находится…

Прошкина нагнулась к нему и прошептала:

– Но… вот-вот нагрянут.

– С чего ты взяла? Спокойствие, милейшая, спокойствие. Что ты вздрагиваешь от каждого шороха? Не кисейная, кажется, барышня.

– На барахолке мне сказали, что вчера торговку, которая рядом с ними торговала, то есть Симонову, замели.

Произнеся столь важное, как ей казалось, сообщение, она стала ждать его реакции. Реакции – никакой! Лишь после минутной паузы Соловейчик заметил:

– Фи! Какие словечки! – презрительно произнес он по-прежнему ровным голосом. – И откуда ты набралась жаргона?

– Сам знаешь…

– Да… Ее не отпустили? – равнодушно поинтересовался Соловейчик.

– Не знаю.

– Надо будет узнать… Не хотелось бы, чтоб из-за нас пострадала.

– Пожалел…

– Вот еще что: когда придут, ты должна лишь каяться, понятно, милейшая? Каяться, бить себя в грудь и больше ничего. Что же касается торговки, то станешь говорить, что она не знала и не могла знать, что поставляемый ей товар на реализацию краденый. Ее надо вывести из-под удара.

– Какой жалостливый…

– Оставь этот тон, милейшая. Мы так должны действовать не только ради нее, но и ради нас. Она нам еще пригодится: русский человек на добро всегда платит добром, ясно?

– Трудно тебя понять… Чего ты хочешь?

– Не задавай лишних вопросов. Я тебе еще раз говорю: на следствии веди себя так, как условились. Все, что касается кражи соцсобственности, – рассказывай все, до запятой. На все другие вопросы следователя – старайся молчать или говорить что-либо несущественное. Впрочем, я не думаю, что при таком нашем примерном поведении у следователя появятся лишние вопросы. У него задача одна: поскорее закончить следствие и дело спихнуть в суд. Чем скорее он это сделает (с нашей помощью), тем для него лучше. Так что он нам будет еще благодарен. Да и в суде пригодится. Раскаяние в содеянном и содействие следствию – существенно смягчающие вину обстоятельства.

– Боязно все равно.

– Для тебя – вообще ничего страшного не предвидится. Я буду брать всю вину на себя. Самое большее – за соучастие получишь пару лет. Пока суд да дело – срок-то и пройдет.

– А с тобой… что?

– Ну, мне светит побольше. Но и я рассчитываю на снисхождение. Как-никак, а участник войны… Еще раз прошу: возьми себя в руки. Ты знала, на что идешь. Сейчас поздно думать о последствиях. Смягчить их – это единственное, что мы можем… Не замыкайся на настоящем… Смело гляди в будущее. А там…

Прошкина скептически посмотрела на него и заметила:

– Там – тоже может повернуться по-всякому.

– Милейшая, Алла Демидовна, избавляйся от пессимизма. С ним трудно жить.

Дом на Набережной.

В половине восьмого вечера в дверь квартиры №17 постучали. Соловейчик, занимавший дальнюю, угловую комнату, слышал, но не пошел открывать. Вышла соседка. Он слышал, как она прошлепала к двери и спросила: «Кто там?» В ответ мужской голос сказал: «Откройте, милиция!»

Он слышал, как звякнула защелка, заскрипела отворяющаяся дверь и голоса.

Соседка:

– Что случилось?

Тот же мужской голос:

– Здесь проживает гражданин Соловейчик?

Соседка:

– Да, вон в той комнате.

Мужской голос:

– Он дома?

Соседка:

– Да… А что случилось?

Мужской голос:

– Разрешите пройти к нему?