Любовь больная. Современный роман в двух книгах

«Увы, не знаю».

«То есть? Вызывают, а зачем, ты не знаешь, что ли?»

«Не знаю. Там… у них… обычная практика…»

«Ты хоть поинтересовался?»

«Естественно».

«И… что?»

«Их обычная фраза: всё – на месте».

«Может, есть предположения?»

«Одно… Как обычно… Воспитывать станут».

«За что?»

«Странный вопрос».

«Что странного?»

«Они там, – я указал пальцем вверх, – всегда найдут тему для воспитания».

«Тогда – иди: нельзя опаздывать».

«Благодарю за соизволение, ненаглядная моя!»

«Ладно, не ёрничай: не время. Еще неизвестно, чем этот вызов кончится».

«Ты?.. Беспокоишься?»

«Почему бы нет?»

Снова съязвил: «За себя? Или за меня?»

Ты строго взглянула на меня, повернулась и вышла из кабинета, оставив вопросы без ответа.

Через два часа вернулся к себе. Потом было министерское селекторное совещание. Потом, приоткрыв слегка дверь, ты заглядывала, но у меня постоянно кто-нибудь был. По этой причине не входила. И не могла удовлетворить свое любопытство.

Время, правда, не теряла. Тебе казалось: все знают то, что ты не знаешь. Поэтому дипломатично подкатывала то к одному коллеге, то к другому, но все лишь пожимали плечами, давая ясно понять: они совершенно не в курсе, чем был вызван срочный визит в обком КПСС их шефа. Да и, честно говоря, их это мало беспокоило, точнее – совсем не беспокоило. Потому что в их судьбе ничто не могло измениться, что бы там, в обкоме, ни происходило с их шефом. Не исключаю, что некоторые (ты их знаешь) были бы рады, если бы я получил сильный пинок под зад: как-никак, но открылась бы вакансия. Рады-то рады, но мало в это верили: позиции мои были слишком сильны и кресло подо мной, это они видели, совершенно устойчиво. Ну, если зашатается, то… Они будут тут как тут: непременно подтолкнут и помогут упасть своему шефу. Такова природа советского человека. Такова, каковою воспитала система.

Вечер. Коридоры стали пустеть. Мои сотрудники один за другим покидали стены заведения. И мы остались, наконец, одни.

Ты сразу оказалась у меня. Тревожный твой взгляд ждал новостей. Видел это, но с разговором не спешил. А куда? У нас есть время, ведь твой поезд уходит лишь через три часа. А три часа – это почти вечность… Для меня, разумеется. С одной стороны, вечность, поскольку таким запасом времени я обычно не наделен. С другой стороны, это миг, мгновение, которое так быстро пролетает, что заметить не успеваешь.

Достал расписной поднос, поставил на него бокалы, бутылку полусладкого французского шампанского и конфеты. Открыл бутылку, налил тебе и себе.

«Выпьем, ненаглядная моя!»

Ты фыркнула.

«Заладил одно и тоже. Что с тобой? Издеваешься, да? Отыгрываешься?»

«Со мной – ничего, а с тобой… – я взял в руку свой бокал, за самую нижнюю часть его основания, поднял. – Тебе, вижу, не слишком нравится…»

Ты поспешила с опровержением: «Нет, очень нравится, но…»

«Тогда – чокнемся».

«А в честь чего пьем?» – твой тревожный взгляд вновь впился в меня.

«За встречу, разумеется!»

«И только-то?!»

«Тебе этого мало?!»

«Не цепляйся к словам… Я не это хотела сказать… За встречу так за встречу…»

Звон бокалов нарушил тишину кабинета. Ты немного отпила, поставила бокал, взяла из коробки конфету, стала медленно разворачивать.

«Не расскажешь?

«О чем?» – я притворился, что не понимаю вопроса.

«Не придуривайся. Что-что, а клоун из тебя никудышный».

Ты права. Я посерьезнел. И тоже взял конфету.

«Я, собственно, не ожидал…»

Ты нетерпеливо прервала.

«Чего «не ожидал»? Если очередной, как сам ты выражаешься, вздрючки, то – неправда. Ты к ним – всегда готов… Как юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей… И получаешь, как правило, несчастненький мой, – ты дотянулась до моей головы и взъерошила мои непокорные волосы. Ты знаешь, как я обожаю, а потому всегда фиксирую этот твой жест.

«Благодарю за сочувствие и солидарность».

«Не надо… Я же серьезно…»

«Если серьезно, то, как ты выразилась, вздрючки на этот раз не было».

«А что было? Зачем вызывали? Зачем-то ведь вызывали!»

«Работу предложили…»

«Но ты не безработный. По твоей должности в Свердловске многие вздыхают».