Под лепестком несущего винта. Книга вторая

– В народе говорят, что ты на крючке у шефа. И как тебя угораздило?

Сомневаюсь, что содержание нашей беседы кому – то передал сам Тюхтяев. Не тот уровень, чтобы делиться генеральскими мыслями с подчинёнными. И, кроме того, в пересказе присутствовали моменты, которые не соответствовали действительности. Что и говорить, фантазировать в отделе умели.

– Поспешил ты, – продолжая наш разговор, сказал Сергей Иванович, когда мы по пути домой выпили привычную дозу коньяка с шампанским в кафе на Невском. – Ты у нас без году неделя, а туда же – просишься в дамки.

– Но и ты пойми, у меня уже полуторагодовалый перерыв в лётной работе на истребителях. Кому будет нужен через год мальчик в коротких штанишках?

– Тоже верно, – согласно кивнул Каширин. – Вот и оставайся в редакции. От добра – добра не ищут.

– Не знаю, не знаю. Знаю только, что летать хочу.

– Я тоже, – усмехнулся Серёжа. – Но выше головы не прыгнешь.

Дома меня, как всегда, первым встретил сын. Он бесцеремонно засунул руку в карман шинели и выудил оттуда детскую шоколадку.

– Зря ты его балуешь, – улыбнулась Светлана, вытирая ладони о фартук в цветных разводах. – Как бы аллергии не случилось. Есть хочешь?

– Попозже, – опустил я сынишку на пол, и пока раздевался, прикидывал, стоит ли посвящать женщину в служебные дела.

Поразмыслив, я всё же рассказал жене о своём решении перейти на лётную работу и коротко – о беседе с генерал – майором Тюхтяевым.

– Жаль, – с сожалением покачала она головой. – И что ты такой неугомонный? Живём в таком замечательном городе, скоро получим квартиру, и я уже присмотрела неплохую должность в сельхозинституте. Чего ещё нужно для нормальной семьи?

Она помолчала и с тоской произнесла:

– Господи, как надоели мне вечные переезды! Ты бы хоть со мной посоветовался.

– Поздно теперь шашкой махать. Прости, если обидел. Я ведь хочу, как лучше.

– Я тоже этого хочу. Но не кажется ли тебе, что с некоторых пор наша жизнь делает пробуксовку, – посмотрела она на моё озабоченное лицо и сама определила, что кажется.

– Что ж, в нашем положении остаётся только одно – ждать.

Неотъемлемой чертой характера профессионального журналиста является умение слушать и убеждать. Дайте собеседнику высказаться, может это последний шанс вопиющего в пустыне. И чем терпеливее и естественней вы будете воспринимать его откровения, тем доверчивее он будет. Не важно, согласны ли вы с приводимыми доводами или нет, но уже сам факт, что его рассуждения воспринимаются всерьёз, рождает у человека доверие. И тогда он расскажет вам такое, в чём бы и самому себе не признался. Редко из тех, кто обладает тайной, не поделится с ней и не освободится от тяжёлого груза даже под страхом смерти. Помните притчу о виртуозе – цирюльнике?

У царя Соломона были ослиные уши. Ни одна живая душа об этом не знала. Но ему приходилось стричься, и каждый месяц он приглашал во дворец брадобрея, а потом отрубал ему голову. Иначе правда об ушах стала бы всеобщим достоянием, а правитель – посмешищем.

Однажды к царю привели такого искусного парикмахера, мастерство которого растопило даже кровожадное сердце властителя, и он сохранил ему жизнь.

– Но если ты поделишься тайной с кем-нибудь из людей – не сносить тебе головы! – жёстко сказал Соломон.

Десять лет брадобрей боролся с искушением поделиться пикантной новостью, но мысль остаться без головы охлаждала его желание. И тогда, чтобы снять с себя тяжкий груз молчания, он ушёл в пустыню, выкопал ямку в песке, наклонился и прошептал:

– У царя Соломона ослиные уши.

Передоверив сверхсекретную информацию пустыне, он тщательно засыпал углубление, с облегчением вернулся во дворец и благополучно дожил до глубокой старости.

Мудрость цирюльника меня настолько покорила, что и я никогда и ни с кем не делился откровениями не только в интимной жизни, но и о делах более прозаических. Похвальба, как мне кажется, – это удел слабых, неуверенных в себе людей. Это один из моментов саморекламы и самовосхваления, когда нет других способов утвердить себя в обществе.

И если ты, читатель, усомнишься в искренности моих убеждений и откровенных признаний, то будешь неправ.

Должен сказать, что я всерьёз увлёкся журналистской работой. Во–первых, другого выбора мне не оставили. Во – вторых, университет находился под боком, и хотя первый курс давался нелегко, я всегда мог найти поддержку и понимание в лице преподавательского состава. И, в – третьих, никогда в жизни мне не приходилось так много путешествовать.

За короткое время посчастливилось побывать в гарнизонах Прибылово и Смуравьёво, Парголово, Вещево и Выборге, Луге и Кронштадте, на финской границе и в Карельских лесах. И я не только восхищался тамошними красотами и историческими памятниками, но и встречался с замечательными, известными во всей воздушной армии людьми.

Конечно, всякая поездка предопределяла работу, но я был молод, напорист, тщеславен, настырен и ничего не боялся. Классик, наверное, про меня сказал, что в моём щекотливом положении я ничего не теряю, кроме своих цепей. Потому что я был лётчиком и по своему социальному положению относился к рабочим, пролетариям то есть. Не то, что штурманы – интеллигенция, которая тяжелее навигационной линейки в руках ничего не держала.

Кстати, вы знаете, кто был самым первым штурманом в нашей стране? Матрос партизан Железняк. Об этом даже в песне поётся: « Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону…».Шучу, конечно. Настоящий штурман никогда не заблудится.

Иногда материалы удавались, и меня хвалили. И я был счастлив и горд и приглашал друзей на символическую стопку коньяка, и обязательно с лимончиком. Но в основном критиковали в хвост и в гриву. Сначала я не на шутку обижался, считал её предвзятой, однако ко всему привыкаешь, и я придумал для себя легенду, что это – одна из форм обучения. Теперь – то мне понятно, что даже самая коротенькая планёрка – квинтэссенция творческого образования.

В Управление Воздушной армии неожиданно нагрянули гости – космонавт Павел Романович Попович вместе со своей очаровательной женой Мариной. Я во все глаза рассматривал человека, который каких – то четыре месяца назад был известен нескольким десяткам людей, и в мгновение ока стал славой и гордостью своего Отечества. Он летал на корабле «Восток – 4» одновременно с полётом космического корабля «Восток – 3» и совершил первый в истории освоения космоса групповой многосуточный полёт. Это был солдат удачи, балансирующий, как на лезвие бритвы, между жизнью и бессмертием, для которого риск так же привычен, как необходимость дышать.

В принципе, каждый лётчик рискует, поднимая самолёт в воздух. Но на фоне тысяч успешных полётов какая – то толика катастроф терялась, как иголка в стоге сена. И лётчики перестали думать об опасностях своей профессии. Обыкновенная работа, не более того. Другое дело – что – то новое, незнакомое, неизведанное. Заманчивое и влекущее, как вечный зов жизни.

Людям свойственно любопытство. И заборы существуют для того, чтобы заглянуть в щель и посмотреть, что за ними находится.

Я был шокирован, когда узнал, что жена Павла по профессии лётчик – испытатель. В этой хрупкой на вид красавице ни на йоту не чувствовалось мужского начала. И я, как ни старался, никак не мог представить её в противоперегрузочном костюме и шлемофоне с ларингофонами.

Но так было. И мне подумалось, что в утверждении семейных отношений совпадения увлечений жены и мужа углубляют гармонию чувств.

После оживлённой беседы мы сфотографировались на память, и я впервые в жизни получил автограф от знаменитого человека.

Жить у реки и не искупаться – абсурд. Так я рассуждал, оценивая наши возможности в приобщении к культуре Ленинграда. Город – музей, город – легенда, город прошлого и будущего, он был и остаётся историей русского народа, гордостью и величием Отечества. Пока я осваивал пригородную зону Северной Пальмиры, Светлана использовала свободное время для посещения музеев, театров и кино. Сын уже заметно подрос и с удовольствием ходил на дневные спектакли в театр юного зрителя, любил гулять по городу и терпеть не мог художественных салонов. Я мечтал попасть в Мариинский, знаменитый на весь мир театр, но одному идти было неудобно, а вместе с женой не получалось – оставить Серёжу на целый вечер без присмотра было рискованно.

В угоду маленькому диктатору каждое воскресенье мы выбирались на детские утренники, и иногда отправлялись на экскурсии. Ближе к лету нам посчастливилось побывать в Петергофе, и я впервые увидел фонтанное великолепие этого райского уголка. Мы были в восторге от монумента «Самсон, разрывающий пасть льва», установленный два с лишним века назад в память о Полтавской битве. Фонтаны «Волхов» и «Нева», «Нимфа» и «Данаида», «Адам» и «Ева», водомёты Монплезирского сада возникали перед нами, словно фрагменты сказок из «Тысячи и одной ночи», и, покорённые ими, мы долго не находили в себе сил, чтобы оторваться от созерцания этого чуда.

Дети любят воду, и Серёжа с явным удовольствием шлёпал ладошками по лужицам, скопившимся на парапете вокруг фонтанов. Но более всего ему понравились игры с фонтанами – шутихами. Он заливался восторженным смехом, когда совершенно неожиданно на нас брызгало с дерева, и как другие, нажимал ножкой на булыжники, выискивая тот, ключевой, который приводил в действие систему орошения. На самом деле, его не было. Сидел служитель где – то в укромном месте и открывал воду по своему усмотрению. Но тогда об этом мы не знали, и искренне верили, что тайный камень – выключатель существует.

К сожалению, посетителей во дворец не пускали, но мы купили буклеты и были шокированы роскошью его внутренних помещений, отснятых на цветную плёнку.

Мы провели в Петродворце почти целый день, а при возвращении в город разговорились с англичанами, и один из них, сухой как жердь верзила, сфотографировал нас диковинным аппаратом и тут же вручил фотографию на память. На берегу вдруг возник ниоткуда поджаристый парень с бесстрастным лицом, представился работником КГБ и попросил показать снимок. Долго его рассматривал, выискивая криминал, разочарованно вернул и исчез в никуда.

Невероятно, но факт, что в музей антропологии, где демонстрируются физиологические аномалии человека и животных, всегда присутствует приличная очередь. Я в этом не раз убеждался, проходя мимо в университет. Подозреваю, что и мужчинам, и слабому полу интересно было посмотреть не на телёнка с двумя головами, а на тот самый знаменитый голландский член, что заспиртован по указу Екатерины Великой. В память о никчемности заморских мужиков. Я, конечно, сводил в музей Светлану, но ничем её не удивил. Зоотехникам и не такие картинки знакомы. Она рассказывала мне, что при прохождении практики ей приходилось случать жеребцов с кобылами и направлять конец осеменителя, куда следует.

– И каковы ощущения? – полюбопытствовал я, представляя мысленно нарисованную женой картину.

– Честно сказать, возбуждает, – засмеялась Светка.– И даже очень.

«Вот, – подумал я, – каждая женщина подсознательно мечтает о толстом и длинном. Наделяя её трепетной чувственностью, природа позаботилась о повышении коэффициента размножения».

Конечно же, мы побывали и в Эрмитаже. Великолепные полотна знаменитых мастеров живописи поражали не только филигранностью исполнения, присущей ювелирам, но и свежестью красок. Казалось, что картины времени не подвластны и написаны не позже, чем вчера. Не верилось, что некоторым из них более четырёх веков. Здесь были собраны работы великих мастеров Франции, Голландии, Фландрии, Италии и Испании, таких, как Мурильо, Пантоха де ла Крус, Дирк Якобс, Ван Дейк, Рубенс, Рембрандт, Пикассо и Анри Матисс – художников, с которыми я был знаком только понаслышке.

Мы долго стояли перед полотном Яна Госсарта, разглядывая снятие Иисуса с креста и сопереживали боль вместе с участниками трагедии. А потом, попав в отдел античного мира, я внимательно рассматривал Танагрскую статуэтку под условным названием «Девушка и Эрот». Господи, неужели и за триста лет до нашей эры люди бредили эротикой, как и я?

Но наибольшее впечатление произвела золотая маска Тутанхамона. Я всматривался в застывшее лицо правителя, стараясь угадать его характер и привычки при жизни, и откровенно жалел, что парень умер явно не своей смертью. Чаще всего молодые скоропостижно покидают наш мир из-за ошибок, допущенных по небрежности в отношении к окружающей среде. Или по необоснованной самоуверенности, хотя, на мой взгляд, самоуверенность обоснованной быть не может.

В апреле мы выбрали время, чтобы всей семьёй нанести визит Петропавловской крепости – колыбели основания Петербурга. Все внешние гранитные стены, выходящие лицом к Неве и песчаный пляж, были облеплены загорающими на солнце ленинградцами. Над ними на специальной площадке Нарышкиного бастиона стояли две пушки полуденного выстрела, по которому жители сверяли часы. Я недоумевал, почему все, кто слышал пушечный выстрел, смотрели на циферблаты, какая неведомая сила заставляла их делать это. Ведь и так знали, что звуковой сигнал отмечает полдень.