Касьяниха

– Глупенькие вы, девчонки. Ничего вы не понимаете, – сказал он, открывая нас.

Только позднее мы поняли, какие же мы были дуры!

Однажды на политзанятия пришел молоденький лектор. Симпатичный такой. Я засыпала его разными вопросами. Надо же было показать, какая я умная. А утром мы вдруг узнали, что парень тот умер. После лекции у него случился приступ эпилепсии, и он скончался. Я корила себя, что виновата в его смерти. И чего прицепилась к парню? Но ведь я не знала, что он болен!

Мы с Люсей пошли за реку (он там жил) на похороны этого парня. В гробу он лежал как живой. Румянец играл во всю щеку. Все перешептывались: «Живой! Живой парень-то! Чего спешат его похоронить?»

Жуткое было зрелище. Впечатление, что хоронили действительно живого, словно спал. Даже, казалось, дышал.

В августе 1960-го года мы с Клавой поступили в институт.

В институт я поехала в Тамариной коричневой юбке-шестиклинке из штапеля и белой кофточке с рукавом «фонарик». На экзамены я надевала Томкино красное шерстяное платье, прямое, ниже пояса карманчики-прорези, ворот – отложная стоечка. Выглядела я «королевой». У меня никогда еще не было такого красивого платья. Я же до 10-го класса носила только обноски.

Как-то в 10-м классе Маринка Ершова, мать ее врач-рентгенолог, а отец какая-то шишка, жили они зажиточно, так вот эта Маринка посмеялась надо мной, что у меня на локтях заплатки. Весь класс тогда встал на мою защиту. После этого Маринка уже не смела мне говорить, что я нищенка. А ведь мы с Маринкой дружили с детского садика, и я даже бывала у нее в гостях.

Первый экзамен – сочинение. Я его без подготовки сдала на «отлично», а дальше уже были дни для подготовки, и все пошло, как по маслу. На первый-то экзамен мы вечером приехали, а утром уже писали сочинение.

В комнате нас было 13 человек. Особо готовиться было некогда. Но через год после школы вдруг все всплыло, что знала раньше, словно я только вчера все учила.

Вскоре мы были уже студентами. Осенью нас отправили на картошку. Нас разместили в заброшенный домик. Мы газетами заткнули все дыры, чтобы не дуло. На пол в комнате расстелили солому и одеяла, и укрыли простынями, которые нам дали. Спали на полу все вповалку. Сами по очереди топили печку и варили на всех. Первый раз весь дым пошел в избу, но нам прочистили трубу и все пошло легче.

Каждое утро нам привозили ведро молока. Мы наливали его в ведерный чугун и ставили в печь. К обеду молоко становилось красноватым с густой жирной пенкой. Кто-то пенку не ел, а я ее обожала.

По вечерам мы ходи в клуб на танцы в том, в чем и работали. Только гармошка заиграла, я первая вылетала на круг.

Как-то вылетела на круг, как всегда, смотрю, у девчонок страшные глаза, и они ими показывают вниз. А я еще руками взмахнула, развернулась и дала круг. И только тут я взглянула, куда показывали девчата. С ужасом заметила, что одна пуговичка слева у меня отстегнулась, и угол от брюк отогнулся. Я подхватилась и пулей бросилась вон.

– Доченька, да мы ничего не видели. Танцуй, милая! Ты так хорошо пляшешь.

Эти слова меня подстегнули еще. Я без оглядки бросилась домой.

Добежав до дому, присела сходить «по-маленькому». Вдруг слышу рядом топот копыт. Я в испуге вскочила, торопливо натягивая штаны. И тут нос в нос уткнулась в морду лошади. С лошади спрыгнул парень – «дурачок», и парень, который ухлестывал за мной.

– Галька, а ты чего тут делаешь? – спросил дурачок.

– Да так, ничего.

– А-а-а, я знаю, знаю…

Хорошо, было темно, хоть глаз выколи. Но на другой день, когда мы на картошку уселись передохнуть, он сказал:

– А вы знаете, что Галька вчера делала? Чисала.

Все рассмеялись.

Парня того, что ухлестывал за мной, я прогнала и больше с ним не встречалась.

А однажды мы только поужинали, я вышла на крылечко, вдруг вижу, на меня прямо вышел волк (а волки действительно заходили в деревню). Я сначала тихонько:

– Девчонки, волк…

А потом как заору:

– Волк! Волк!

Волк убежал. Все высыпали на крыльцо и расхохотались.

За поленницей после ужина присели в туалет несколько девчонок. Среди них была медлительная такая Люська Быстрова. Так эта Люська первой влетела на поленницу дров. Остальные, не успев надеть штаны, тоже карабкались на рассыпающуюся поленницу дров. Картина маслом: «Не ждали».

Тут уж и я рассмеялась. Люська Царкина, подруга детства, сердито сказала:

– Чего обманываешь? Где волк?

И уже примирительно сказала:

– А я соль прихватила. Хотела на хвост присыпать.

На следующий год нас снова отправили на уборку урожая в Белозерский край. Едем мы в грузовике вповалушку. Тут Люська вдруг говорит:

– Ой, девчонки, в туалет так хочу!

– Давай за борт, мы тебя подержим. Кругом лес, никто не увидит.

Мы ухватили Люську за руки, заставив свесить вниз за борт свою жопу. Все просто укатывались. А еще грузовик постоянно на ухабах подпрыгивал. А девчонки подтрунивали:

– Люська, волк!

В деревне нас сначала поселили к какой-то слепой бабуле. В избе стояла только печь и железная кровать. Под кроватью жили козы и куры. Пол был земляной. Мы побрезговали и попросились в другую избу.

Вот теперь нас разместили в новый дом, хозяйка нам готовила, но мы по очереди все же дежурили. Надо было намыть «белые» (не крашеные) полы, сходить за молоком на ферму, начистить картошки, мыть посуду. По вечерам часто качались на качелях и крутили «колесо».

Однажды все село праздновало День рыбака. На улице был накрыт длинный стол. Чего там только не было! И все это из рыбы: пироги, котлеты, заливное, рыба жареная, копченая, в колбасках. И все безумно вкусно! Конечно, не обошлось и без ухи. А как же без нее. Гуляло все село. Удивительно, но праздник был трезвый. Никакой выпивки. Зато ели до отвала.

Работали мы всегда на совесть. И с собой нам давали картошки. Все были с огромными сетками. Этой картошки нам хватало почти на всю зиму.

Рядом с общежитием был рыбный магазин. Мы брали «рыбину» горячего копчения, которой хватало на всю комнату, а это 13 человек. Варили картошку. Ужин был на славу! Утром мы пили чай (горячую водичку), обедали в институтской столовой. А когда не было денег, брали соленую мойву, хамсу (она стоила копейки) и ели с картошкой. Когда же совсем ничего не было, перед стипешкой шли в клуб железнодорожников, знакомились с ребятами. Те водили нас в театры, кино, покупали мороженое, пирожное.

Тамара, сестра моя, она тогда встречалась с Борисом, своим будущим мужем. Пошли они в кино, а она говорит:

– Боря, купи лучше хлеба. Девчонки голодные дома сидят.

Вечером мы все лежим, думаем о том, чего бы перекусить. Уже ничего не было. Правда, лежала одна луковица и соль. И тут со смехом вваливаются в комнату Тамара с Борисом. В охапке, как дрова, она держала хлеб, булки, батоны. У Бориса кульки с сахаром, масло. Все вскочили, налетели гурьбой.

– Хоть мне-то оставьте, – засмеялась Томка. Какое там!

А было еще чище. На 1-е мая мы совсем остались без денег. Вечером мы еще отмечали праздник. Ребята, как всегда, приносили вино, водку, консервы, конфеты. Мы готовили винегрет.

Наутро кроме бутылки вина и луковицы ничего не было.