Оценить:
 Рейтинг: 4.5

Ветер вересковых пустошей

Год написания книги
2014
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 >>
На страницу:
7 из 11
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

И, раскинув руки в стороны, княжна, смеясь, закружилась на месте, счастливая и довольная. Подруга её верная лишь головой качала, видя сие недостойное княжны поведение.

А потом принялась княжна мерить наряд, который будет на ней на пиру. Праздничное, шитое перлами да золотом платье нежно-розового цвета, подчёркивающее молочную белизну кожи Прекрасы, открывало у ворота сорочку белоснежную, тонкую, словно паутинка. Мягкие тонкие светлые сапожки из телячьей кожи выглядывали при каждом шаге княжны, показывая маленькую ножку. Венец из чистого золота, начищенный и блестящий, удерживал золотые волосы княжны так, что были видны усерязи, украшавшие виски. Пара золотых браслетов, шириной с мужскую ладонь, с изображением птицы Гамаюн, квадратные перстни, закрывавшие почти все пальчики княжны, завершали образ прелестницы.

– Ну, как я, Агафьюшка? – смеясь, спросила Прекраса, хорошо зная, что она красива.

– Хороша, ты, княжна, как никогда, – искренне заверила её Агафья.

И Прекраса, уверенная в своей неотразимости, с замиранием ждала завтрашний пир.

* * *

Княгиня Марфа сидела на ложе в своей одрине, готовилась к пиру, она уже была полностью одета для вечерней трапезы, но думы, терзавшие её, заставляли потерять счёт времени и не спешить в гридницу. Не каждый день приезжают сваты к единственной дочери, приезжают, чтобы забрать навсегда, в чужой дом.

Марфа, в отличие от Прекрасы, видела княжича Карна, и он ей понравился. Пригожий, статный молодец, весёлый. Но только неспокойно было материнское сердце, тревога его снедала.

Боялась княгиня за доченьку свою единственную, за то, как сложиться судьба её во дворе князя Фарлафа, ведь именно там будут жить молодые, покуда не построен им будет свой двор, между владениями отцовскими. А сколько придётся ждать своего двора, не ведал никто, даже князья, ибо дело это не быстрое.

А покуда двор не построен, будет Прекраса жить в Фарлафграде, где хозяйкой княгиня Силье. Не любила Марфа жену князя Фарлафа, хотя хозяйкой та была отменной. В отличие от Виллему княгиня Силье дождалась мужа с чужих берегов в покое и здравии, и вместе с ним поехала на Русь. Будучи женщиной разумной, она приняла богов славян, с почётом встречала волхвов, и местный люд не оскорбляла. Но дом княгини Силье был тих и покоен, меньшие жёны князя боялись её, помыкала Силье ими, словно рабынями. Ох, не то это место, где могла бы красавица Прекраса жить, не кручинясь, вольной пташкой.

Вот и боялась Марфа, что затихнет, замрёт Прекраса, не выдержит житья там, сломится её веселый дух, как сломилась некогда сама Марфа. Не будет более слышен весёлый чистый, словно звон колокольчиков, смех княжны, потухнут небесно-голубые очи, скроется чудный волос под повойником шитым, и ничем не будет напоминать жена княжича Карна прежнюю Прекрасу.

И так печальные мысли завладели княгиней, что не смогла она более находиться в одрине, и, накинув шаль на плечи, вышла во двор. Благо, что князья, княжичи, и почти вся дружина обоих князей были на ратном поле, смотрели на бои дружинников.

Княгиня, понурив голову, медленно брела по дорожкам, размышляя о судьбе дочери. Настолько задумалась Марфа, что не увидела идущего навстречу дружинника, а его не заметить было достаточно сложно, ибо это был воин исполинского роста, с короткими седыми волосами (говорили, что они поседели не по годам рано, в первом бою), его нос, сломанный не единожды, был немного свёрнут в сторону. И только когда дружинник окликнул её, Марфа заметила его.

– Приветствую тебя, княгиня, – сказал дружинник.

– Здравствуй, Даг, – заливаясь румянцем, сказала Марфа.

– Что же ты так задумалась, княгиня, что даже меня не заметила. А незамеченным я был лишь однажды, – весело сказал Даг.

– Правда, и кто тебя не заметил? – спросила Марфа.

– Однажды слепой старец наткнулся на меня, – смеясь, ответил дружинник, – может, кто из дружинников князя Фарлафа обидел тебя, княгиня? Уж больно печальная ты идёшь.

– Да, нет, что ты, Даг, просто дочь единственную сватают, как тут не задуматься? – грустно сказала княгиня.

– Что ты, княгиня, о пустом думаешь? Раз князь Торин выбрал княжича Карна в супруге дочери, знать, достоин тот чести такой. Князь наш мудр, он не ошибается, – уверенно сказал Даг.

– Да, князь мудр, – склонив голову, прошептала Марфа, и, бросив последний взгляд, полный страсти, на Дага она пошла прочь от него, своего постоянного искушения.

А дружинник, поражённый, так и остался стоять, думая о том, не показалось ли ему, и был ли тот призывный взгляд, которым княгиня одарила его.

* * *

Князя же мудрого тоже терзали думы, и также невеселые. Вот потому и бои дружинные были ему не в радость, удовольствия не получал, глядя, как бьётся его дружина с воинами князя Фарлафа.

Торин вспоминал, как князь Фарлаф довольным взглядом обводил двор Торинграда, так, словно он здесь хозяин. Да и сам княжич Карн смотрел вокруг так, словно Торинград уже его, словно он, Торин, здесь лишь тиун какой-нибудь.

Торин покосился на стоящего по правую руку от князя Фарлафа Карна, княжич не сводил горящих глаз с воинов, что бились на потеху гостям высоким. Вот что значит не иметь наследника! И приходится свою землю отдавать мальчишке чужому, который ещё слишком молод, беспечен, он не оценит его землю. Как пить дать, не оценит.

Глава 7

Вечер выдался на удивление холодным, ветреным и каким-то серым, словно сами боги были против всего живого в тот день. Казалось, что наступила осень. Торинградский князь словно решил бросить вызов богам, устроил праздничный ужин такой, что не посрамил бы самого великого конунга. В гриднице был затоплен очаг, целое дерево весело полыхало, давая тепло всем сидящим за княжеским столом. Огонь окрашивал стены в желтовато-оранжевый цвет, заставляя вспомнить о недавнем солнышке, что пригревало землю.

Княгиня Марфа потрудилась на славу, Торин, сколько ни оглядывал гридницу, так и не смог найти какого-либо изъяна в приготовлениях хозяйки к пиру. Накануне вымытая дочиста трапезная зала казалось очень уютной и светлой, выскобленные деревянные стены были цвета чистого песка. Создавалось впечатление, что в стенах залы был маленький островок тепла и уюта, который так и манил гостей и жителей Торинграда.

За застеленным белоснежной скатертью столом собрались княжеские семьи и дружинники обоих князей. Во главе стола восседал князь Торин, одетый в четь праздничного пира в тёмно-синий кафтан, расшитый спереди золотом, на плечо левое небрежно накинуто корзно. Синие шаровары заправлены в сапоги из мягкой телячьей кожи, голову князя покрывала тёмно-синяя шапка, расшитая золотом, а по краю бобровым мехом.

По правую руку от князя Торина сидел князь Фарлаф – широкоплечий седой мужчина среднего роста с длинным крючковатым носом. Фарлаф был в сером кафтане и корзно, из-за этого он в неясном свете очага, казалось, был высечен из камня. Князь осматривался вокруг, стараясь делать это незаметно, не злить лишний раз Торина. Фарлаф прекрасно понимал горечь друга, его горе от отсутствия наследника, но в то же время ничего не мог поделать с собой – он радовался удаче, свалившейся на голову сына. Пусть сам Карн ещё не понимал этого, но Фарлаф, который знал, как тяжело построить град, не мог не оценивать будущие владения сына.

Далее за князем Фарлафом сидели княжич Карн и княжич Рулаф, удивительно похожие между собой, они даже одеты были оба в зелёные кафтаны, что привело к тому, что их все путали между собой. Русые волосы обоих были коротко подстрижены, серые глаза с любопытством взирали на всё вокруг. Единственным, что отличием братьев, было то, что щёки Рулафа ещё не утратили детской округлости.

По левую руку от Торина сидела княгиня Марфа в богатой шитой золотом ферязи красивого голубого цвета, и повойнике, который венчал широкий золотой обруч. Рядом с княгиней сидела Прекраса, вся бело-розово-золотистая, красивая, как никогда.

Княгиню и княжну редко приглашали трапезничать в гридницу, но сватовство делало их присутствие за столом желательным, особенно для княжича Карна.

Пир шёл своим чередом: князья вели степенную беседу о погоде, урожае и охоте, дружинники негромко (всё-таки за столом княгиня) переругивались, спорили и тут же мирились. Яромир шутил и задирался громче всех, привлекая внимание не только воинов, но и рабынь, разносящих блюда, они то и дело пытались подсунуть ему кусок побольше, но он во хмелю не замечал этого. Княгиня Марфа изредка бросала полные нежности взгляды на Дага, но тот не видел ничего, кроме кубка с брагой, он даже не замечал дружинных перепалок.

Княжич Карн довольно глядел на будущую жену: пригожа, что тут скажешь, услада для взора, много радости доставит её красота на ложе супружеском. И, увидев, как княжна поспешно отвела свой взор от него, Карн довольно улыбнулся.

А княжича Рулафа не интересовало местное веселье, все помыслы его теперь принадлежали княжне Прекрасе, ибо был он покорён ею с первого взгляда. И чёрная зависть по отношению к брату терзала Рулафа, ведь именно Карну, рождённому на год раньше него, выпадет счастье иметь столь прелестную жену.

Сама же Прекраса осталась довольна внешностью жениха своего, ничего отталкивающего в нем не было, как и не было сияющей золотой красоты Яромира. А жаль, как жаль. Она стрельнула взглядом в сторону дружинников, где раскрасневшийся от выпитого Яромир что-то громко рассказывал соседям по столу.

– Княгиня Силье будет рада принять такую красивую дочь в доме, – довольно проговорил князь Фарлаф, – пока будем строить им двор, друг мой, Торин, твоя дочь станет нам родной и горячо любимой. Думаю, начнём строить со следующего травеня.

Марфа фыркнула про себя, не поверив, что холодная и надменная Силье сможет полюбить её дочь, но глаз поднять на князей не посмела.

– Да, ты прав, мой друг, как только сойдут снега, просохнут дороги, так и начнём возводить новый двор, а ты, Карн, собирай дружину, верных людей, на которых можно положиться в трудный миг. Наши с твоим отцом дружины не подвели нас ни разу, и мы теперь правители, так что запоминай и мотай на ус науку нашу, ведь оба мы тебе теперь отцами будем, – добродушно учил Карна Торин.

– Вот Карн и обзавёлся ты ещё одним отцом, – улыбнувшись, сказал Фарлаф – с такими родителями не пропадёшь.

Княжич Карн улыбался и кивал, не смея встревать в разговор отца и родственника будущего, в этот момент взгляд его упал через стол на свою наречённую, которой в тот момент блюда меняли. И поднял княжич взор на девку теремную, блюда разносившую, и присвистнул про себя от зрелища этого. Рыжая толстая коса спадала на плечо левое, молочно-белая кожа с россыпью легких веснушек, пухлые губы и глаза светло-карие, лукавые. Ох, и хороша же!

Агафья, почувствовав взор на себе чей-то, подняла глаза, и, увидев, как глядит на неё княжич, призывно улыбнувшись, пошла к выходу из гридницы. Возле двери она, словно случайно, обернулась, и послала томный взгляд неотрывно следившему за ней Карну.

Вот в этот момент и потеряла наречённая невеста для княжича былую прелесть, нет, он видел, что она красива чистой невинной прелестью, но мысли его занимала рыжая бесстыдница. И весь оставшийся пир думал Карн лишь о том, как заманить прислужницу в свою одрину, но так, чтоб об этом не прознали князья, ибо негоже жениху так вести себя в доме отца невесты своей.

А пир продолжался, дружинники из тех, что на ногах ещё держались, перешли от стола к очагу, и, рассевшись, слушали скальда князя Фарлафа. Бьорн Путешественник рассказывал им об одном из славных норманнских героев, из тех, что не страшились никакого врага, и из сечи доброй выходили без царапины единой. Его рассказ плавно переходил от битвы к битве, скальд приукрашивал легенду, заставляя слушателей внимать ему с открытым ртом. Даже славяне почтительно притихли и жадно ловили каждое слово Бьорна, уж больно интересно было слышать о чужой земле и странствиях смелого мужа.

В тот момент, когда скальд перешёл к рассказу о самой захватывающей битве, отворилась дверь в гридницу и вошла молодая женщина. Мало кто обратил на неё внимание: князь Фарлаф переговаривался с сыновьями, Марфа и Прекраса сидели молча, не отрывая взор от блюд, боясь не угодить Торину, дружинники слушали скальда. И лишь князь Торин неотрывно следил за приближающейся к нему худенькой фигуркой.

Князь отмечал, что старшая дочь по-своему красива, нет, её нельзя сравнить с Прекрасой, но ничего отталкивающего, неприятного взору в ней нет. Больно худа она, нет в её фигуре манящих округлостей, но зато держится гордо, будто хозяйка она здесь всем и всему.

Горлунг постаралась на славу и выглядела миловидной и даже хорошенькой: чёрные волнистые волосы длиной до пояса удерживались серебряным обручем, тем самым, что когда-то подарила ей Суль. Бордово-красное платье, расшитое чёрными нитками, плотно облегало худощавую фигуру, подчёркивая тонкую талию, в вороте виднелась тонкая белоснежная сорочка, выгодно контрастирующая с кровавым цветом платья и смоляным волосом княжны. Чёрные брови казались мазками сажи на бледном лице, они плавно изгибались над чёрными глазами, беспокойными, жестокими, смелыми, зовущими… глазами его любимой Суль.

Сколько лет прошло, а этих глаз Торин не забыл и не забудет никогда, и вот такие же глаза у дочери, удивительно. Князю всегда казалось, что Прекраса чем-то похожа на жену конунга Ульва, золотыми волосами, белой кожей, хотя он всегда осознавал, что у Суль локоны немного темнее, а кожа редкого оттенка, словно светлый мёд. Но теперь Торин осознал, что самой привлекательной чертой в Суль были глаза, страстные, беспокойные, злые. И как ни смешно это было, но все его златокудрые наложницы, рабыни, так же мало напоминали Суль, как Марфа или Виллему. По-настоящему похожа на Суль была лишь Горлунг, и дело не во внешнем сходстве, нет, главное, что их роднило – это тёмная душа и жёсткий взгляд чёрных зовущих глаз.
<< 1 ... 3 4 5 6 7 8 9 10 11 >>
На страницу:
7 из 11