Ветер вересковых пустошей

Суль говорила о смерти дочери, как о чём-то само собой разумеющемся, словно не она дала жизнь Виллему, Торин же и думать забыл о Виллему сразу после брачного пира. И ни один из них не подумал о том, что она была молодой девушкой со своими мечтами и надеждами, что искренне тосковала по своему безразличному мужу, ожидая его из набега, но так и не дождалась. Часами просиживала Виллему на берегу фьорда, ожидая появления драккар. Всё было напрасно, она так и не увидела Торина перед смертью, пожалуй, она была единственной, кто когда-нибудь по нему скучал.

– Что же мне делать с Горлунг? Кто же возьмёт её в жены, зная про неё правду? – с усмешкой спросил Торин.

– Меня же Ульв взял в жены, – вкрадчиво сказала Суль.

– Но ты – это ты. Разве есть в подлунном мире женщина краше тебя?

– Ценность женщины не в её красе, Торин, но тебе этого не понять, ты же воин, простой воин, – усмехнулась Суль – а мужчина, предназначенный Горлунг богами, полюбит её, едва увидев.

Суль поднялась с постели и, нагая, подошла к сундуку, на котором стоял кубок с мёдом. Отпив из него, обернулась к Торину, прекрасная, как утренняя заря, и, улыбнувшись, сказала:

– Если я узнаю, что ты, страшась дара богов, убил Горлунг, ты пожалеешь, воин.

– Это угроза? – любуясь нею, спросил Торин.

– Нет, это чистая правда. Если я узнаю, что Горлунг умерла, всё равно от чего, а я узнаю об этом сразу, ибо каждую седмицу я буду спрашивать у рун про неё, я нашлю на тебя, всю твою семью, твой дом, гнилую болезнь, не пощажу никого, – так же улыбаясь молвила Суль.

Торин ошалело смотрел на неё, и понимал, что Суль говорит серьёзно, и ему стало страшно. Теперь он действительно боялся этой женщины. Разумом он понимал, что женщина должна быть послушная, добрая и тихая, как Марфа, но люба ему была только Суль, заставляющая его грезить о ней, заставляющая страшиться своего гнева. Женщина, равная ему в жестокости и коварстве, вызывающая у него лишь восхищение, чужая жена, не его.

– Ты меня приворожила? – внезапно спросил Торин.

Суль засмеялась звонко, весело, беспечно, повела белыми плечами, села на край постели. Посмотрев на Торина лукавым взглядом чёрных глаз, скинула с него меховое одеяло, провела кончиками пальцев по его телу, и, улыбнувшись, сказала:

– Зачем? Всё намного проще. Твоя похоть сделала всё за меня, – и, помолчав, облизнув распухшие от поцелуев губы, добавила: – а теперь довольно пустых разговоров, люби меня, воин, в последний раз.

На следующий день Торин отчётливо понял, что ненавидит и боится свою дочь. А ведь ничего не предвещало беды, Горлунг была мила и любезна, спрашивала его о Руси. И наутро всё казалось Торину не таким страшным, ну, была девчонка отмечена проклятием, ну и что? Необязательно же Горлунг будет убивать его людей, она ведь может и не быть такой, как Суль. Но после его рассказов о Руси, и о Торинграде Горлунг задумчиво сказала:

– Твой град, конунг, – она не называла его «отцом», а только «конунгом», – не имеет в грядущем места, твоё правление скоротечно, и никто из тех, в ком течёт твоя кровь, не унаследует твою землю, там будут править иные люди.

– Что ты говоришь такое, глупая девчонка? – Торин со злостью посмотрел на дочь.

– Я говорю то, что ведаю. Недолго тебе быть правителем, всемогущие Норны оборвут твой жизненный путь внезапно, а спустя совсем немного времени не станет возведённого тобой града, – уверенно сказала Горлунг.

– Даже так? – зло ухмыльнулся Торин, – а ты всё знаешь и ведаешь? Так может, скажешь мне, как Норны оборвут нити моей судьбы, коли тебе всё известно?

– Ты, конунг, умрёшь от руки женщины, – уверенно сказала Горлунг.

Торин ударил дочь, ибо она предсказала ему самую позорную из всех возможных смертей. Смерть, что не принесёт ему хмельных пиров в Вальхалле, что заставит его душу томиться в Хеле. Ничего страшнее этого для мужчины быть не может.

С того самого момента невзлюбил Торин старшую дочь настолько сильно, что не осталось в его жестоком сердце места для Горлунг, она стала ему в миг чужой, чуждой, врагом.

Привезя её в Торинград, Торин отселил Горлунг в дальние покои и ни разу не навестил её, ни разу не справился о ней, она умерла для него в тот страшный день, когда предсказала ему позорную смерть, стоя в общей зале двора конунга Ульва Смелого.

* * *

Князь Торин так увлёкся воспоминаниями, что не заметил наступление времени обеденной трапезы, и, кивнув рындам, направил Ветра к Торинграду. Когда князь на гнедом жеребце въехал в детинец, первым человеком, которого увидел он, была княгиня Марфа, но она не заметила мужа, отдавая приказания девкам теремным, окружающим её.

Князь Торин лишь устало и презрительно вздохнул, как делал всегда, стоило ему сравнить прекрасную Суль и свою обычную и запуганную супругу.

Глава 2

Княгиня Марфа не заметила мужа не из-за непочтительности, нет, жена преклоняла голову перед князем Торином, и даже не смела говорить при нём, если он не спрашивал мнения жены. Княгиня Марфа была образцовой супругой, она работала, не покладая рук, иногда даже больше, чем рабы, создавая уют во дворе мужа. Ведь всё должно быть сделано любо и скоро: если пир, то на весь честной мир, всем на удивление и зависть, если работа разная, то сделана на совесть. Хозяйство нужно вести рукой твёрдой и рачительной, ибо дай только девкам теремным волю, так и будут они дни напролёт сидеть возле майдана, да на дружинников бравых любоваться, вести с ними разговоры беспутные, недостойные.

Науку ведения хозяйства в большом дворе Марфа постигала сама, методом проб и ошибок, ибо в юности её этому не учили. Будучи дочерью воеводы, Марфа до замужества лишь наряды шила да хороводы водила, единственным её развлечением были сказки мамок-нянек. Мать будущей княгини слишком любила и жалела единственную дочь, поэтому и баловала безмерно. Так и вышло, что княгиня Торинграда до всех премудростей хозяйства доходила сама, ошибаясь, совершая различные промахи, иногда выставляя себя на осмеяние женам дружинников.

Марфа знала с младых ногтей, что пригожа, и, перебирая свой светло-русый волос, мечтала о том, что выйдет замуж за молодца, который будет её любить, холить и баловать. Когда дочь воеводы думала об этом, глаза её серые казались расплавленными перлами, лицо, круглое, словно наливное яблоко, заливалось румянцем. Беззаботная жизнь юной Марфы закончилась в одночасье, в миг захвата Торином крепости.

Не познала она в браке с князем ни тепла, ни ласки, ни нежности. Он не мог, да и не хотел её полюбить, Торином владела лишь одна подлинная страсть – страсть власти, ради неё он был готов на всё. Всё то, о чём шептались, краснея, девицы в теремах, осталось для Марфы неизведанным, познала она лишь жестокость и унижение от руки равнодушного сильного мужчины.

Единственным чувством, которое испытывала Марфа по отношению к мужу, был страх, животный, всепоглощающий, настолько сильный, что временами он переходил в ужас. Именно это чувство заставило молодую и впечатлительную Марфу попытаться позабыть о том, что Торин пришёл на землю её отца, явился захватчиком, пролив кровь её отца и братьев. В первый солнцеворот после брачного пира князь Торин вызывал у Марфы такую неприязнь, что иногда ей казалось, будто ему чужды все человеческие чувства. Выходя поутру из его одрины, старательно пряча синяки, княгиня Марфа про себя насылала на его голову страшные проклятия.

А потом Марфа сломалась, она устала от постылой жизни, устала даже тихо ненавидеть супруга и смирилась с его грубостью, жестокостью и равнодушием. Ибо даже волхвы учили смирению, ведь слово мужа и князя есть закон. Да и не изменить уже ничего в этой жизни, видимо сам Род решил её судьбу так, выбрал ей именно такого мужа.

И вскоре Марфа уяснила, что когда князь доволен бытом своим, жить с ним становится проще, и даже немного веселее. Вот тогда и начала княгиня Марфа, не покладая рук, трудиться на благо Торинграда, делая всё, что только мог пожелать её супруг. Марфа стала лучшей хозяйкой, что когда-либо видела эта суровая земля, ничего теперь не происходило без её ведома и одобрения в торинградском дворе. Так и стал Торинградский двор одним из лучших на Руси.

За одно только была благодарна Марфа мужу – за детей чудесных: Прекраса – самый красивый ребёнок на всем свете и Митяй – наследник, её гордость, смышлёный и добрый малыш.

Тогда, шесть солнцеворотов назад, отправляла Марфа мужа на его родину с лёгким сердцем. Торин должен был привести свою норманнскую жену, с таким чудным и режущим славянское ухо именем – Виллему. Как она ждала её! Ни капли ревности не было в душе молодой княгине к первой жене Торина, нет, Марфа хотела скинуть с плеч тягостные обязанности хозяйки дома, снова зажить беспечной жизнью. Ведь привези князь Торин свою первую норманнскую супругу, она бы стала его водимой женой, княгиней, а Марфа стала бы меньшицой.

Но больше всего Марфа надеялась, что будет посещать одрину княжескую реже, ведь поговаривали, будто первая жена князя была красива какой-то особой смуглой красотой, и Марфа надеялась, что эта красота привяжет Торина к ней. Но мечтам Марфы не суждено было сбыться, ибо оказалось, что Виллему уже девять солнцеворотов как у Морены лютой.

Вместо Виллему князь Торин привёз с собой худую маленькую девочку с чёрными, словно смола, волосами, безразличным взглядом тёмных глаз. Сначала Марфа растерялась, не понимая, кто это, даже зная Торина, Марфа не верила, что он может взять в наложницы ребёнка. Но затем княгиня заметила некоторое сходство между князем и ребёнком и поняла, что это дитя Торина.

Торин, сойдя с драккары на берег, даже не посмотрел на почтительно склонившую голову Марфу. Он прошёл мимо неё, словно и не была она его женой. И лишь поздней ночью, отворив дверь в её одрину, Торин разочаровано посмотрел на русые волосы жены, на её серые глаза, румяные щёки. Она опять его разочаровала, вздохнув, Торин, затушил свечу, чтобы не видеть её, и лёг рядом.

Марфа пыталась поладить с Горлунг, она любила детей и была не против ребёнка мужа от норманнской жены. Княгине было жаль старшую дочь Торина, ведь та росла, так и не познав материнской ласки.

Но на все попытки Марфы подружится с Горлунг, последняя отвечала лишь ледяным презрением и молчанием. Её не занимали обычные игры Прекрасы и Митяя, странная девочка словно родилась взрослой и просто ждала момента, когда станет выше ростом. Ей не нужна была жалость Марфы, дружба с Прекрасой и Митяем, нет, Горлунг сторонилась всех славян, запираясь в своём покое вместе с норманнской нянькой.

Вскоре княгиня пришла к выводу, что Горлунг ей больше всего напоминает злую, тощую ворону.

Через некоторое время после поездки князя Торина в Норэйг он заболел, хворь была настолько тяжёлой, что в беспамятстве метался супруг Марфы средь меховых одеял, не признавая никого вокруг. Княгиня дни и ночи напролёт просиживала у его постели, моля Долю о том, чтобы было ниспослано ей освобождение от постылого мужа.

Казалось, что князь Торин испустит дух скоро, ибо даже целительные настои, которые давали княгине волхвы, не вызывали никакого лечебного эффекта, князю становилось всё хуже. Не принесло Торину облегчения и приношение в жертву богам его любимого коня, он уже не приходил в себя ни на миг.

В Торинграде повисла тяжёлая гнетущая тишина, все ждали смерти князя и боялись её. Ведь только-только наладилась жизнь, отстроен град, кто станет править вместе с маленьким Митяем? Даже девки теремные перестали заразительно громко смеяться, они тихо сновали по общей зале, не привлекая внимания дружинников, а те в свою очередь, не кидали больше на них страстных взглядов, не до девок стало воинам – они раздумывали о том, кому в дружину податься.

В тот тяжёлый для всего Торинграда момент княгиня Марфа и познала, что ждать ей помощи и поддержки не от кого. Гридни Торина ходили злые и раздражённые, они уже в мыслях сыграли по князю тризну, и думали, как устраивать жизнь далее. Жёны дружинников храбрых, что раньше старались угодить княгине, теперь избегали её. Никто не знал, что будет дальше. Потянулся торинградский люд к волхвам, молясь и принося жертвы, дабы не забыли боги их, не покинули.

Кроме княгини Марфы у постели Торина сидел ещё один человек – Горлунг. Она приходила ранним утром, садилась в уголке и неотрывно смотрела на лицо отца. Поздним вечером девчонка вставала и уходила в свой покой, а утром всё повторялось заново. Марфе, которой так нужна была человеческая поддержка, было тяжело сидеть рядом с Горлунг, ибо та не проронила ни слова, молча глядя на все действия волхвов.

В один из вечеров князю Торину стало ещё хуже, он весь пылал и без сил лежал на ложе. О том, что в нём ещё теплиться жизнь, напоминало лишь шумное дыхание. В тот вечер Горлунг, которая пока не очень хорошо знала язык славян, тщательно подбирая слова, сказала Марфе:

– Гони своих волхвов, жена конунга, от них нет помощи никакой, лишь мешают.

– Что ты говоришь такое? – набросилась на падчерицу Марфа. – Волхвы – святые люди, они обязательно помогут твоему отцу.

– Он выживет, но не их стараниями, – твёрдо молвила Горлунг.