А Горлунг смело смотрела на князя Торина, но душу её сковал страх липкий, противный, всеобъемлющий, она ожидала, что Торин выгонит её из гридницы, изгонит с позором, не даст даже слова молвить, и тогда ей придётся искать ещё какой-нибудь повод, чтобы её увидел княжич Карн.
Глядя на князя, Горлунг замечала, что он постарел с тех пор, когда она видела его в последний раз, это не могло не вызвать ликования в её душе. А ещё больше радости вызывало в ней то, что недолго осталось ему жить здесь, в подлунном мире. Она это знала, так же чётко, как то, что завтра будет новый день.
Заметив, что князь нахмурился, Горлунг собралась, словно кошка перед прыжком, и, поравнявшись с его креслом, громко молвила по-норманнски:
– Приветствую тебя, конунг Торин.
Князья, услышав родную речь, встрепенулись, переглянулись. Заметив это, княжна добавила:
– Приветствую тебя, конунг Фарлаф.
Фарлаф довольно кивнул, Торин последовал его примеру, оба они с интересом смотрели на Горлунг, не выказывая ни малейшего недовольства. От этого княжне показалось, что кровь побежала по её жилам быстрее, и оледеневшие от страха пальцы стали согреваться.
Марфа испугалась, что появление старшей дочери может вызвать недовольство супруга. Она сжалась в комочек, и только заметив интерес, с которым Торин взирал на дочь, расслабилась и тоже посмотрела на Горлунг. То, что она увидела, успокоила княгиню. Старшая дочь не могла сравниться с её любимой Прекрасой. По-своему она привлекательна, но больно черны волосы, брови и глаза, чтобы быть красивой. Да худа, словно не кормят её совсем. То ли дело статная округлая фигура её Прекрасы. Но одно лишь преимущество было у Горлунг перед Прекрасой – осанка княжеская, гордый поворот головы, прямая спина.
Прекраса, лишь мельком взглянув на сестру, нашла её некрасивой: бледная кожа, без намёка на румянец, не то, что у неё, Прекрасы. Чёрные волосы, словно у рабыни хазарской, злые глаза. Не соперница она ей. Кто позарится на такую? Видно, век ей придётся куковать в покоях своих, лечить болячки девок теремных да воинов. Не то, что ей, Прекрасе, жить, мужем любимой.
Княжичи посмотрели на Горлунг без интереса, ибо все мысли их уже были заняты девицами местными.
И лишь князь Фарлаф понимал, о чём думает друг, глядя на дочь свою старшую, кого он вспоминает. Вот значит она какая, внучка жены Ульва Смелого, но нет в ней ничего от сияющей красоты бабки, миловидности матери, в ней много от отца: тонкий нос с хищно вырезанными ноздрями, прямой жестокий взгляд. Только глаза, кого-то они напоминают, но кого? Фарлаф не помнил, память его не хранила воспоминаний о прекрасных глазах Суль. И всё же, решил про себя Фарлаф, нельзя от Горлунг глаз оторвать, что-то заставляет смотреть на неё.
А Горлунг, посчитав, что поприветствовала всех, кто заслуживает этого, продолжила:
– ОТЕЦ, – четко и громко сказала она, – я пришла узнать, помог ли тебе дар мой в охоте прошедшей? Али подвёл тебя кинжал мой?
– Нет, не подвёл, – медленно сказал Торин, – благодарю тебя, Горлунг за него, уважила ты меня.
– Вот и славно, – довольно сказала княжна, – ну, позволь, конунг, откланяться.
– Ступай – милостиво молвил князь.
И только после этого взгляд княжны упал на княжичей, в отличие от остальных, она сразу поняла, кто из них княжич Карн. Княжич, с которым могущественные норны связали её судьбу. Посмотрев в упор на Карна, Горлунг отвела равнодушный взгляд от будущего супруга, и пошла к выходу из гридницы. Дружинники, увлекшись рассказами Бьорна Путешественника, даже не заметили её визита в общую залу.
Глава 8
Пир окончился довольно поздно, гости засиделись допоздна, однако князь Торин остался доволен тем, как прошла трапеза. Князья и княжичи разошлись по одринам, дружины были размещены в дружинной избе, тем же, кому места в избе не хватило, расположили прямо в гриднице.
Хмельные дружинники спорили и переругивались, голос Яромира было слышно даже во дворе. Дозорные несли службы на забороле, им тоже сегодня в честь праздника были поданы блюда с княжеского стола. Всё было покойно во дворе Торинграда, но в душах его обитателей бушевали грозы.
* * *
Князь Торин, находясь в хмельном подпитии, решил удостоить жену ночным визитом. И войдя, с кубком полным браги, в её одрину, окинув взором спящую Марфу, присел на край её ложа.
Волосы Марфы, некогда густые и красивые, поседели и поредели, кожа на шее обвисла, она и раньше, по мнению Торина, не блистала особой красотой, но теперь он находил её просто отвратительной. Князя терзали мысли о том, что Суль, несмотря на возраст, сохранила красоту, и спустя десять солнцеворотов выглядела всё так же прелестно, как и в первую их встречу. А ведь на момент его свадебного пира с Вилемму ей было лет примерно столько же, сколько и Марфе сейчас, но разве можно их сравнить? Нет, и ещё раз нет. Ибо Суль исключительная женщина, почти богиня, а его жена просто баба.
И, осушив большими глотками кубок, Торин грубо схватил Марфу за волосы. Княгиня проснулась и в ужасе смотрела, как муж рвет на ней ночное одеяние. Муж, законный муж, которому и слово против сказать нельзя, которого сам Род послал ей.
* * *
Княжна Прекраса от волнения долго не могла уснуть, ведь сегодня она наконец-то увидела суженого. Ох, он обязательно будет добр и нежен, ведь так восхищённо глядел на неё! Хотя ближе к завершению пира мечтательный взгляд уже редко останавливался на ней. Прекраса нахмурилась, но никакие силы в подлунном мире не могли заставить её усомниться в своей привлекательности. Поэтому княжна пришла к выводу, что княжич Карн просто устал с дороги, да пир был долгий, утомительный.
И Прекраса продолжала рисовать в воображении красивые картинки будущего бытия, жизни мужней жены.
* * *
Княжичу Карну не спалось тоже, но, в отличие от наречённой, его воображение не рисовало ему картины счастливой семейной жизни, нет, ему мечталось совсем об ином.
Убедившись, что всё смолкло во дворе князя Торина, Карн вышел из одрины на поиск рыжей красавицы. Он не боялся, что кто-то его увидит, ведь разве не может человек ночью выйти в уборную? Тихо ступая, княжич шёл по пустым коридорам и покоям в поисках прелестницы, покорившей его бесстыдным взглядом. Но её нигде не было, коридоры были пусты, а из гридницы раздавался пьяный храп. Карн разочарованно вздохнул и развернулся, чтобы идти обратно в отведённые ему покои. Но в этот момент княжич увидел её.
Агафья стояла возле двери в ткацкую, перебирая пальчиками кончик косы. Увидев, что она замечена тем, ради которого пришла, девка теремная медленно пошла по коридору в сторону одрин.
Княжич её быстро догнал, и, зажав рукой рот, потащил в свою одрину, быстро, теперь уже боясь оказаться замеченным. Лишь только закрылась за ними дверь одрины, он выпустил Агафью, она, выражая притворное возмущение, жарко зашептала:
– Что это ты, княжич, делаешь? Как не совестно тебе нападать на девиц беззащитных в доме, где ты гость?
– Разве ты против этого? – улыбаясь, спросил Карн.
– Ага, против, меня же госпожа моя ждёт, – сказала Агафья, – невзлюбит меня за нерасторопность ещё.
– Как зовут тебя, красавица?
– Агафьей величают, – посмотрев на княжича лукавым, полным обещания взглядом, ответила она.
– А госпожа, которая ждёт тебя, это княгиня Марфа? – спросил Карн.
– Нет, княжич, это невеста твоя наречённая.
– И что, сильно тебя невеста моя ждёт? – лукаво осведомился княжич.
– Сильно, я же сказки ей рассказываю на ночь, без них она не уснёт, – улыбаясь, молвила прислужница.
– Сказки? – усмехнулся он.
– Да, сказки о добрых молодцах и прекрасных девах, – молвила Агафья с придыханием.
– И что же в сказках делают добры молодцы и прекрасные девы? – поинтересовался княжич.
– Что боги велят, то и делают, – уклончиво ответила прислужница.
– И что же, ты только в услужении у княжны находишься? – спросил Карн.
– Нет, княжич, ещё и княгиня Марфа даёт мне указания.
– Сегодня княгиня Марфа велела тебе быть здесь, – прошептал ей на ухо княжич, – разве ты не помнишь? Неужели запамятовала? Как нехорошо, придётся княгине пожалиться на тебя.
И с этими словами ладонь княжича легла на покатое плечо Агафьи, нежно поглаживая, а лицо склонилось к шее длинной, щекоча дыханием жарким. Она засмеялась и притворно испуганно зашептала:
– Ой, не губи, княжич, не жалуйся княгине, она ведь обязательно накажет меня за память плохую.